Дафна погладила Николаса по спинке, а потом задала Виоле совершенно неожиданный вопрос:
– Скажи, что такого ужасного в том, чтобы снова жить с Хэммондом?
Виола от изумления потеряла дар речи.
– Как ты можешь спрашивать… после того, что он сделал? – выдавила она, наконец.
– Я все знаю о леди Дарвин, Эмме Роулинс и остальных женщинах, но разве невозможно забыть прошлое и начать жизнь сначала? Вдвоем с мужем?
Виола не хотела начинать жизнь сначала. Особенно вдвоем с мужем. Он того не стоил.
– Невозможно начать новую жизнь с распутником и лгуном! – отрезала она. – Сколько раз он доказывал, что недостоин моего доверия?!
– Для того чтобы заслужить доверие, требуется время, а у вас двоих его было слишком мало, несмотря на почти девятилетний срок супружеской жизни. Может, время – именно то, что вам нужно, чтобы найти общую почву для интересов и научиться жить в мире?
Виола неловко заерзала. Она сорвала покалеченный цветок со шляпки и бросила на землю.
– Между мной и Хэммондом нет ничего общего, мы никогда не жили в мире. Даже когда в моих глазах сверкали романтические звезды, и я пылала любовью к нему, мы постоянно ругались.
Она сжала в руке шелковый букет, думая о тех суматошных днях, когда они с мужем жили вместе: страстные ссоры и не менее страстные примирения. Она не хотела скандалить с Хэммондом, но и мириться тоже не хотела. И уж конечно, не желала говорить о нем.
Дафна, однако, настроилась на откровенный разговор.
– Теперь вы оба стали старше, мудрее. Неужели нельзя найти способ поладить друг с другом?
– Значит, по-твоему, в этом и есть смысл брака? Просто ладить друг с другом?
Фиалковые глаза Дафны были серьезны.
– Поверишь или нет, но по большей части это именно так. Не слишком романтично, полагаю, но очень верно!
Примирение с Хэммондом казалось не только неромантичным, но и попросту невозможным.
– Ты счастлива в браке и не поймешь меня.
– Почему же? Тобой руководит гордость, и у тебя есть достаточно веских причин, чтобы не доверять ему. Но и у мужчин есть своя гордость, и, подозреваю, у Хэммонда ее в избытке. Ведь его нельзя назвать человеком открытым и откровенным.
– У него просто нет сердца.
– А я думаю, что есть. Он просто тщательно это скрывает. Если хочешь знать, в этом мы с ним очень схожи!
– Какая чушь!
– Это чистая правда. Мы с тобой очень разные люди, Виола. Ты добросердечна и склонна доверять первому встречному, пока не будет доказано обратное. И тогда – прости, что говорю это – ты становишься холоднее, чем шотландская зима.
Это обидело Виолу, тем более что совпадало с мнением Джона о ней.
Виола прикусила губу.
– Хочешь сказать, что я не умею прощать? Что я… нечто вроде Снежной королевы?
– Я просто говорю, что твои страсти очень сильны и долго пылают. Ты видишь мир в черно-белых тонах. Для тебя не существует оттенков: только хорошее или плохое. Правильное или неправильное. Друг или враг. Но не все похожи на тебя, дорогая. Я не такая. И у меня создалось впечатление, что виконт тоже не таков. Боюсь, мы обладаем более умеренными, более сдержанными характерами. В нас тоже много гордости, мы просто выражаем ее по-другому – обычно скрывая свои чувства.
– Поверить не могу, что ты сравниваешь себя с ним! Ты ничуть на него не похожа! Ты никогда не лжешь, не предаешь друзей, не играешь на их привязанности к тебе. Никогда не изменяешь тем, кто тебя любит. Не бежишь от сложных ситуаций. Если ты случайно подвела и обидела другого человека, сразу признаешь это, сожалеешь и стараешься все исправить. Я лучше тебя знаю Хэммонда! Поверь, ты просто не ведаешь, что говоришь!
Дафна положила руку на плечо золовки.
– Ты когда-то любила его? Это все, что мне необходимо знать.
Невидимый обруч стиснул грудь, и Виола поморщилась.
– Это, по-моему, известно всем. Очень неприятно, когда все считают тебя дурочкой.
Николас заерзал на руках матери, и Дафна принялась гладить его спинку.
– Должно быть, мужчине очень тяжело сознавать, – задумчиво заметила она, – что женщина, которая когда-то любила и обожала его, теперь безгранично его ненавидит и презирает. До того сильно, что изгнала его из своей постели.
Их взгляды встретились. Щеки Дафны порозовели.
– Физическая сторона брака… очень важна для мужчины. Куда важнее, чем для нас. Думаю, ты уже это поняла.
Виола не поверила собственным ушам.
– Выходит, ты на стороне Хэммонда?
– Я не на его стороне. Просто разделяю его точку зрения.
Значит, даже лучшая подруга переметнулась к Хэммонду? Вынести это невозможно!
– Нет у него никакой точки зрения, – вспыхнула она, – во всяком случае, оправданной! Он с самого начала был негодяем! Охотником за приданым! Он лгал мне, бросил меня и менял женщин как перчатки. А общество винит во всем меня.
– Вовсе нет. Поверь, я слышала немало упреков и в его адрес. Многие считают, что настоящий мужчина давным-давно силой затащил бы тебя в постель и сделал наследника. Думаю, мужчине очень тяжело сознавать, что его мужские качества подвергаются сомнению. Хэммонд ведет себя так, словно ему наплевать на мнение окружающих, но, подозреваю, он просто скрывает свои истинные чувства.
Виола раздраженно потерла лоб, вспоминая о недавних страстных моментах в музее.
– Не понимаю, как кто-то может сомневаться! Вряд ли, имея столько любовниц, он должен что-то доказывать! Разве так уж трудно понять, почему он обратился к другим женщинам?
– Мы с Пегги утешали друг друга, и, поверь, обе нуждались в утешении.
– Ты жестока, Дафна. С твоей стороны бесчеловечно утверждать, что во всем виновата я!
– Я не говорила ничего подобного, – с обычным спокойствием ответила Дафна. – Просто размышляю над тем, что за эти восемь лет мог думать и чувствовать человек, подобный Хэммонду. Я плохо знаю его и могу сильно ошибаться в суждении. Во всяком случае, Энтони наверняка так посчитал бы, поскольку полагает, что Хэммонда следует повесить, колесовать и четвертовать за обиды, нанесенные его младшей сестре. Твой брат боготворит землю, по которой ты ступаешь, и тебе это известно.
– Энтони ненавидит Хэммонда, потому что прекрасно разбирается в людях. Очевидно, лучше, чем я.
– В самом деле? – улыбнулась Дафна. – Но ведь именно ты взглянула на некрасивую, застенчивую молодую женщину невысокого происхождения и без всяких связей и посчитала, что она будет твоему брату гораздо лучшей женой, чем родовитая леди Сара Монфорт. А вот Энтони, если помнишь, не разглядел во мне ничего особенного.
– Да, потребовалось некоторое время, чтобы он принял мою точку зрения. Но я оказалась права насчет тебя.
– Если ты была права, значит, возможно, лучше знаешь людей, чем тебе кажется. Ты влюбилась в Хэммонда совсем молодой. Но даже тогда вряд ли была полной дурочкой. Должно быть, ты разглядела в нем хорошие качества, иначе просто никогда не влюбилась бы в него.
– Ошибаешься, я влюбилась, ничего не зная о его характере, – нетерпеливо тряхнула головой Виола. – Но теперь это уже не имеет никакого значения. Больше я его не люблю. Любовь умерла, а когда любовь мертва, ее не оживить.
– Я оживила. Потому что дважды влюблялась в Энтони.
– Дафна, прекрати! Я не желаю никакой любви. Особенно к Хэммонду. Никогда больше. Говорю тебе, я этого не хочу! Все эти разговоры о любви бессмысленны, – продолжала она уже спокойнее.
– А что насчет другой цели брака? – спросила Дафна, укачивая малыша. – Как насчет детей, Виола? Тебе не нужны дети?
Словно острый нож вошел ей в сердце. Она ведь давно смирилась с тем, что детей у нее никогда не будет.
– Я уже сказала, что общество винит меня за отсутствие у Хэммонда наследника. И ты тоже винишь?
– Дело вовсе не в вине, дорогая. Я просто спросила, хочешь ли ты детей?
– Хотела! – вскричала Виола уязвленно. – Всегда хотела. Всю жизнь я знала, чего хочу. Я столько мечтала об этом: любящий муж, добрый, хороший человек – и много-много детей. Выходя замуж за Джона, я была уверена, что моя мечта сбылась. – Она задохнулась, глаза наполнились слезами. – Признаюсь, что была романтической глупышкой!
– Что же глупого в том, чтобы хотеть любящего мужа и детей? У тебя уже есть муж. И он тоже хочет детей. Виола, ты не думала о том, что судьба дает тебе второй шанс осуществить мечты?
– С Хэммондом? – Она покачала головой. – Нет, Дафна, нет. Даже если у меня… вновь возникло какое-то чувство к этому человеку, что весьма сомнительно, какое это имеет значение? Он не любит меня. Никогда не любил и никогда не полюбит. Я тоже больше не люблю его и никогда не полюблю. И на этом – все.
– Что ж… если ты так считаешь…
– Я так считаю. Кроме того, даже если любовь не имеет с этим ничего общего, даже если смысл брака в том, чтобы ладить друг с другом, наше будущее с Хэммондом обречено. И давай больше не будем об этом говорить.
Дафна, к счастью, предпочла промолчать, но Виола не могла не думать о ее словах. Они с Хэммондом не смогут просто ладить. Потому что стоило ему поцеловать ее в шею или коснуться щеки, и у нее подгибались колени. Потому что, если она позволит себе поверить его улыбке, смеху и пылким взглядам, ее снова обманут. Если позволит уложить себя в постель, значит, снова рискует влюбиться в него. А это все приведет к одному: ее сердце будет разбито.
Виола не отводила глаз от анютиных глазок на шляпе. Брачные обеты ничего не значат для Джона. Если она поддастся на уговоры, он все равно ее бросит. Сейчас он ее желает, она знает это, но любовь и желание не одно и то же. Хэммонд желал стольких женщин… а она всего лишь одна из многих.
Виола разжала руку, и ветерок унес фиолетово-желтые лоскутки. Желание без любви – словно этот ветер. Оно нематериально, его невозможно удержать. И необходимо об этом помнить.
Глава 10
Когда Джон вошел в двери «У Анджело», его встретили звон шпаг и мужские проклятия. «У Анджело» был тем местом, где высокородные господа занимались фехтованием.
Дилан Мур уже был там. Мужчины упражнялись почти ежедневно, но последнее время Джон был слишком занят завоеванием жены и не думал ни о чем другом.
Прошла целая неделя с тех пор, как они встретили в «Беллз» леди Дарвин. За это время он несколько раз пытался поговорить с Виолой. Но та отказывалась видеть мужа. Сегодня три недели закончились, однако когда Джон приехал к Тремору, оказалось, что вещи жены не собраны, а она даже не вышла к нему, и чертов братец попросил его уйти. Теперь оставалось только обратиться в палату лордов. Иного выхода просто не было.
Джон чувствовал себя кипящим котлом, крышка которого плотно закрыта. Покинув Гросвенор-сквер, он послал Дилану записку с просьбой приехать вечером в клуб «У Анджело», чтобы позаниматься фехтованием, потому что терпение его подходило к концу, и если он не выпустит пар, то просто взорвется.
Когда Джон вошел в зал, друг поднял глаза. Уже одетый в рубашку с короткими рукавами и готовый к бою Дилан разрезал воздух рапирой.
– Сам назначил встречу и сам же опоздал!
Джон не объяснил, что извелся и сходит с ума. Измучен, раздражен, сбит с толку, а что хуже всего – бессилен: Негодующе глядя на Дилана, он сорвал фрак, жилет и галстук и бросил мальчишке-слуге, стоявшему у двери. Мальчишка вышел из зала, а Джон снял с крюка на стене любимую рапиру.
– Тебе лучше быть начеку, – предупредил он. – Я в ужасном настроении и намерен сорвать злость на тебе. – Он взмахнул рапирой. – Женщины хуже любого дьявола.
– Неприятности в семье? – сочувственно осведомился Дилан.
– Ты и половины всего не знаешь.
Мужчины встали в позицию, скрестили рапиры и начали поединок.
– По городу ходят сплетни, – заметил Мур, парируя очередной выпад Джона. – Я слышал, что лорд и леди Хэммонд, возможно, снова станут вести совместную жизнь. А возможно, и нет.
– Совместная жизнь? – Джон сделал шаг назад и немедленно напал на противника, вынуждая того отступить. – Весьма сомневаюсь. Для примирения нужны двое.
Мур снова умудрился парировать выпад, поскольку силы были примерно равны, и вскоре отступал уже Джон.
– Но вы сидели в одной ложе, – напомнил Мур. – Пикники и поездки в экипажах. – Он рассмеялся. – Поцелуй с женой в Гайд-парке! Походы в музей и магазины! По мне, так очень похоже на примирение.
– Скорее, затишье между битвами. Кстати, превосходный концерт! Блестящая симфония. Лучшее, что ты написал за последнее время.
– Спасибо. – Теперь снова наступал Мур, а Джон парировал удары. – Но я слышал также, что леди Дарвин на этой неделе тоже ездила за покупками. Значит, перемирие закончилось и снова бушует битва?
Джон так и знал, что Мур не оставит его в покое. Этот человек обожал донимать друзей.
– Моя супружеская жизнь каким-то образом тебя касается? – осведомился он, ожидая следующего выпада Дилана.
– Нет, – язвительно ухмыльнулся тот. – Похоже, никакие ласки, поцелуи и уговоры не смогли ее вернуть?
Но Джон не поддался на провокацию.
– Нет, – беспечно ответил он.
– Послала тебя ко всем чертям? – Мур достаточно хорошо знал женщин, чтобы дожидаться ответа, ведь в нем не было никакой надобности. – Когда ты решил, что нуждаешься в сыне и наследнике, и изложил ей эту идею, что, по-твоему, должно было случиться? Посчитал, что она увидит всю необходимость иметь наследника, поймет и выполнит свой долг?
– Отцепись!
Мур расхохотался.
– А может, ты решил, что жена добровольно бросится в твою постель через несколько недель ухаживания только потому, что о твоем искусстве любви ходят легенды?
Издевательства Мура после всех неудач с Виолой еще больше обозлили Джона.
– У меня нет жены! – воскликнул он, нападая. Но противник парировал удар. – У меня нет жены вот уже восемь с половиной чертовых лет!
– Да неужели? Если у тебя нет жены, кто та прелестная блондинка, которая называет себя леди Хэммонд?
Мур сменил позицию и сделал ответный выпад. Джон, предвидя это, ловко уклонился, обошел противника и, не успел Мур обернуться, приставил кончик рапиры к его груди.
– Туше, – констатировал Джон.
– Ты понимаешь, о ком я, – сказал Мур.
Поединок на время прервался, и противники направились к центру зала.
– Миниатюрная, зеленовато-карие глаза, красивый рот… Помню, как присутствовал в церкви, когда ты почти девять лет назад женился на женщине, соответствующей этому описанию.
– Мужа и жену, которые живут в разных домах и спят в разных постелях, нельзя назвать супругами. Это фарс. И фарсом это можно было назвать почти с самого начала, каждый это знает.
Сталь снова зазвенела о сталь. Около десяти минут приятели молча дрались, а потом опять разошлись, тяжело дыша.
Мур взглянул в глаза Джона.
– Фарс, говоришь? Что же ты не смеешься? А вот мне кажется, над тобой посмеялись!
Джон, не отвечая, сделал обманный выпад, пытаясь снова нанести удар в грудь, но противник не попался на удочку и ловко отступил в сторону. Рапира Джона застряла в стене, и прежде, чем он успел прийти в себя, и его ребро уперся кончик рапиры Мура.
– Туше. Ты никак не можешь сосредоточиться.
– Да неужели? По-моему, всего минуту назад тебя ранили в грудь.
Друзья опять возобновили поединок. Несколько минут оба молчали. Единственными звуками, нарушавшими тишину зала, были звон стали и тяжелое дыхание. Но Мур недолго сдерживался.
– У меня есть предложение, – сказал он, отступая. – Предложение, которое может помочь тебе помириться с женой.
– И это говорит человек, который сам женат… погоди… сколько… семь месяцев? – ехидно хмыкнул Джон. Настала его очередь поиздеваться над другом. – Сначала проживи с женой девять лет, а уж потом давай советы!
– Я серьезно, Хэммонд. – Дилан отступил и поднял клинок к потолку, делая знак, что поединок закончен. – Послушай меня. Ты знаешь, что я, как правило, не вмешиваюсь в дела своих друзей, но все же ты мне небезразличен. Пусть мое предложение не слишком тебе понравится, но, вероятно, поможет смягчить жену.
Голос его звучал так искренне, что Джону стало любопытно.
– Какое предложение?