На ночь приходилось прекращать работу. В течение пяти кимовских суток она была, однако, закончена полностью. Ракета стояла «под парами». Теперь в ней дремала скрытая сила, готовая устремить ее в мировое пространство и пронести через сотни миллионов километров,
В последний раз все собрались в круглом клубе.
Семен предавался размышлениям, стоя в углу у библиотечного шкафа и оглядывая шумно гуторящих товарищей. Ему казалось, что он в первый раз видит их со стороны. Пожалуй, это так и есть. Все время он работал с ними бок-о-бок. Обязанностей и забот у него было больше, чем у кого-либо другого из членов коммуны.
Его и теперь тревожила величайшая забота, которою он твердо решил не делиться с товарищами. К чему? Не отменять же полет! Но риск, величайший риск предстоящего, он ощущал, как ужасную ответственность.
Если сравнительно просто было наметить путь с Земли на Луну (да и то сам профессор Сергеев ошибся), то насколько труднее наметить отсюда путь на Землю, за четыреста миллионов километров.
Правда, теперь он все время будет следить за направлением…
И кто может поручиться, что хватит горючего? Семен и Федя долго вычисляли, какое количество газов может понадобиться, но они были слишком недостаточно вооружены научными данными, чтобы произвести точный расчет. Да и больше нет места для газов.
Удастся ли преодолеть сопротивление Юпитера и Солнца? Хватит ли газов для торможения при спуске?
Семен поднял голову и внимательно осмотрел товарищей. Ему казалось, что он видит в каждом из них что-то новое, что до сих пор ускользало от его внимания. Они все годы были вместе с ним, и он не мог уловить медленные изменения, которые накладывало на них время. Его внимание было всегда занято.
Теперь он невольно проводил параллель между своими друзьями и той кучкой отважных межпланетных путешественников, которая почти двадцать лет назад «высадилась» на поверхности малой планеты. «Иных уже нет» — мелькнул в его голове Пушкинский стих. Да, Петр Сергеев и Михаил Веткин спят вечным сном под невысокими могильными холмами. Сумасшедшая, мысль возникла на мгновение в мозгу Семена, и он скрыл ее от товарищей. Что, если вырыть трупы? Не взять ли их с собой?
В почве, лишенной бактерий и кислорода, абсолютно сухой, трупы должны были, потеряв влагу, превратиться в совершенные мумии, каких в земных условиях не изготовит и самый умелый специалист. За два десятилетия они не могли разрушиться, как и за любой срок, в течение которого будет существовать приютившая их планета.
Пройдут многие годы. Когда-нибудь «пристанут» к этой планете новые выходцы с Земли, которых занесет сюда уже не слепая случайность, а точный математический расчет. И они найдут здесь следы пребывания людей: дом с примитивной мебелью и утварью из алюминия, с трубками газоулавливателей и воздухопроводов; сарай; вехи, отмечающие путь к источнику перекиси водорода; два могильных холма с алюминиевыми листами-памятниками. И все это будет неизменно, нетленно. Только метеоры, в своем бешеном каждогодном падении, повалят несколько алюминиевых вех, листы на могилах и вдавят новые воронки на могильных холмах. И если новые пришельцы выроют похороненные трупы, они найдут их нетронутыми временем, и из могил возникнут черты Петра Сергеева и Михаила Веткина.
Но теперь этого никак нельзя делать. Как бы это потрясло Нюру! Да и для всех было бы тяжело увидеть умершими своих потерянных друзей. Это было бы равносильно тому, чтобы снова пережить их гибель.
Семен отогнал эту нелепую мысль. От умерших его внимание перенеслось к родившимся на планете Ким. Опять почему-то он подумал о них Пушкинскими словами: «Здравствуй, племя младое».
Да, вот оно, это «младое племя», первые дети земных родителей, родившиеся и выросшие вне Земли: светловолосый, стремительный Ким, его темноволосая, темноглазая и медлительная подруга с задушевным глубоким голосом.
Семен лукаво улыбнулся про себя: Ким и Майя упорно скрывали свою более чем братскую дружбу, в силу какой-то целомудренной юношеской застенчивости. Но она сквозила в их обращении друг с другом, лучилась в их взглядах.
Круглый зал гудел веселым говором. Тер-Степа-Нов перевел взор на Владимира и Рэма. Возбужденные предстоящим путешествием, они о чем-то горячо толковали в углу.
Вот и самые младшие представители «новой расы». Уже почти юноши, стройные, поджарые, с ровным матовым цветом лица, лишенного румянца, но здорового, они были решительно красивы. На Земле ими залюбуются. Но как-то они воспримут земной мир?
Старшие разбились на кучки, каждая о чем-то спорила. Семену вспомнилась небольшая комната в ленинградской квартире профессора Сергеева, где сверстники и товарищи Тер — Степанова, с большинством из которых он в тот день впервые познакомился, так же спорили, разделившись на маленькие группы, в день отлета. Мог ли он тогда предвидеть, что ему придется провести с ними вместе столько времени?
Как они, в сущности, мало изменились за эти двадцать лет! Время почти не наложило на них своей испепеляющей печати. Кое у кого мелькает в висках седина. Кое-кто стал серьезнее и сдержанней. Но, в общем, нет тех перемен, какие вызвал бы такой промежуток времени в облике земных жителей. Конечно, причина в необычных условиях жизни здесь. Быть может, благотворно повлияло то, что в кишечнике путешественников не было тех многочисленных микробов, которые на Земле постепенно отравляют человеческий организм, проникая в него с обычной пищей и дыханием? А затем — за все это время те, кто остались в живых, не перенесли никакой болезни — ни инфекционной, ни простудной.
Вон стоит Нюра. Ее коренастая, невысокая фигурка кажется теперь более стройной, чем в день отлета с Земли. Кожа ее давно потеряла свой загар и приобрела ровный матовый оттенок, как у всех. Ее грубоватые, но привлекательные черты заметно заострились. Она утратила свою стремительную живость, — но кто сказал бы, что над ее и доныне растрепанной густоволосой головой пронеслись два десятилетия?
Она стояла, закинув правую руку за шею прислонившейся к ней, на голову выше ее, своего «Сиамского близнеца» Тамары, которая, слегка пришепетывая, медленно говорила о чем-то подруге. Тамара так же стройна и сухощава, как двадцать лет тому назад. Ее светлоголубые глаза сохранили блеск юности. Семен долго и с нежностью смотрел на жену, но она, увлеченная разговором, не замечала его пристального взгляда.
Дальше, у окна, высокий, как мачта, Сеня Петров беседует с Гришей Костровым. Тут же Надя и Соня.
Вот Соня, пожалуй, изменилась больше всех: она не стала полнее, но в ней чувствуется какая-то серьезность, пришедшая с возрастом на смену ее былой юношеской наивности. А вон Федя о чем-то беседует с Лизой. Он — совсем такой, как и был, даже волосы вьются такими же кольцами. Волоокая Лиза — та даже как будто моложе стала: ее фигура в молодости была немного грузной, а теперь она так же стройна, как все. Решительно на Земле никто не поверит, что старшим кимовцам по сорок-сорок пять лет…
Но тут он прервал свое раздумье, и его звучный баритон, не ослабленный годами, наполнил круглый зал:
— Товарищи, за дело!
Предстояло последнее дело: перенести нужные вещи в пассажирское помещение ракеты. Каждый надел свой термосный костюм. Затем занялись переноской. Ким ухватился за телескоп, но Семен беспощадно сказал:
— Телескоп придется оставить здесь.
И, увидя огорченное, недоумевающее лицо молодого друга, пояснил:
— Нас теперь больше, чем летело сюда, а пассажирское помещение — то же самое. Газов для воздуха и воды придется взять гораздо больше. Нам надо будет ограничиться лишь самым необходимым. Ведь нам придется провести много времени в тесноте, не к чему увеличивать ее.
Огорченное выражение не покидало лица Кима. Он пристрастился к наблюдениям. Ему казалось немыслимым расстаться с телескопом, Семен догадался о причине его грусти:
— Друг мой! — сказал он, — не горюй. Тебе эта труба кажется чудесной только потому, что ты никогда не видел других. На Земле ты увидишь такие грандиозные телескопы, перед которыми эта маленькая труба покажется ничтожной. О, тебе предстоит увидеть в земных обсерваториях многое, что обрадует и поразит тебя.
Мебель, в том числе и шкаф с книгами, сундуки — все это решено было оставить, так же как запасные термосные костюмы и многое другое. Только один сундук был перенесен в ракету и прочно прикреплен к полу и стене. В нем был двухгодичный запас таблеток. Камеру хранения ожиженных газов для воды и воздуха наполнили также запасом на два года. Затем отнесли и прикрепили воздушную и водяную машины, динамо, газоулавливатель, электрические печи.
Корабль был готов к отправлению.
IV. Ракетный корабль снимается с якоря
Корабль готов к отправлению.
Жители планеты Ким бросают последние прощальные взгляды на кубический алюминиевый дом, так долго служивший им верным пристанищем. Они улетят и очутятся на родной Земле. А это скромное жилище останется стоять, так же центр крыши будет венчать алюминиевое древко, к которому после завершения постройки был прикреплен алый флаг. Флага давно нет, материя, как и бумага Нюриного ярлыка, распалась, потеряв свою влагу в абсолютно-сухом безвоздушном пространстве.
Странно устроено человеческое сердце. Его чувства достаточно однообразны и в то же время парадоксально-противоречивы. Предстоял полет в земной мир, к людям, к живой общественной жизни. Каждый верил, что полет будет удачен, ибо люди всегда склонны верить в то, чего им хочется. Два тюремных десятилетия на планете Ким уже отходили в прошлое, как кошмарный сон. И, однако, не у одного из старших кимовцев сердце сжималось безотчетной тоской. Они не хотели себе признаться: им было грустно покидать эти безрадостные места, где проведено столько лет, где положено столько трудов, где испытаны огорчения и потери, но и радости творчества, любви, отцовства и материнства; где жизнь сохранена настойчивостью и терпением, и все — от стен жилища до кольев на пути к источнику — сделано своими руками.
Так заключенный, проведший много лет в тюрьме, когда дверь ее распахнется на волю, щурит глаза от непривычного света, оглядывается на убогую обстановку камеры, с которой он сроднился, и почти колеблется покинуть ее. Так птица медлит на пороге раскрытой клетки.
Такова сила привычки. Она владеет не только людьми и животными, но и неодушевленными предметами. Сложенный лист бумаги сохраняет складки и при следующем складывании стремится занять то же положение. В местах сгиба сместились частицы, их смещение прочно. Чувства и переживания оставляют след в мозгу. Нет сомнения, что этот след имеет материальную основу. Память и привычка — два цветка, растущие на одном стебле. Их плод — привязанность.
Младшие — те не тосковали о малой планете, своей родине. Юность менее сантиментальна. Отталкивательная сила стремления к новизне господствует в ней над притягательной силой привычки.
И вот группа людей в термосных костюмах в последний раз вышла из кубического дома, навсегда покидая его. Они шли гуськом. Федя вышел последним. А в этот же момент Семен, шедший впереди процессии, уже взобрался по лестнице к верхней части конуса и входил в ракету. Через несколько минут все были там. Захлопнулся герметический вход ракеты, и снова, как двадцать лет назад, она превратилась в маленький замкнутый мир.
И в последний раз все сняли свои термосные костюмы. Больше они никогда не понадобятся нашим путешественникам. Они отслужили свою службу. Их уложили, связали в узел.
И опять — постукивала динамо, шипел газ.
Тамара, вспомнив момент отлета с Земли, подошла было к гамаку. Но Семен сказал:
— Ты забываешь, как мала здесь сила притяжения сравнительно с Землей. Мы пускаемся в путь с гораздо меньшей начальной скоростью. Нам не придется также пробиваться сквозь атмосферу. Толчок будет незначительным. Не к чему лезть в гамаки.
И он ушел в свою кабину. Ему предстояла теперь тяжелая миссия, почти подвиг. По его соображениям, полет должен был продлиться около года. И все это время ему придется напряженно следить за направлением пути. Вид звездного неба в окно до некоторой степени послужит для него компасом. Все звезды будут для него путеводными.
Довести до цели межпланетный корабль по огромным мировым пустыням — какая ответственная, сложная обязанность! Она требует неусыпной бдительности, неизменно — настороженного внимания, постоянного умственного напряжения. Товарищи могут оказывать ему техническую помощь, руководствуясь его указаниями. Но он должен быть все время на чеку, чтобы быть готовым в любой момент дать нужное распоряжение, направить ракету, учесть наличие и расход горючего, миновать случайно могущие очутиться на пути космические тела. Жизнь товарищей доверена ему, и он ни на минуту не забудет об этой поглощающей ответственности. Даже часы его сна будут тревожны и зыбки.
Но он ничем не выдал своей тревоги. К чему нервировать друзей? Когда он шел в кабину пилота, его походка была почти беззаботной. А лица его не было видно.
Он вошел в кабину и закрыл дверь. Таблица скоростей висела перед ним на стене. Рукоятки и кнопки механизма окружали его. Он помедлил мгновение и нажал кнопку контакта.
Толчок был совсем слаб, даже почти незаметен. Ракетный корабль врезался в бездны межпланетных пространств.
V. Опять в ракете
Странное состояние наступило для пассажиров ракетного корабля — состояние, какого ни они, ни какие бы то ни было другие люди никогда не испытывали: время совсем остановилось для них.
Мнимый ход времени только тогда ощущается человеком, когда он либо имеет времяизмерительные приборы, либо может наблюдать сменяющиеся явления. На планете Ким, потеряв земной счет времени, путешественники имели тамошний. У них была смена суток, начало года. Они могли следить за периодическим видимым движением Солнца и звезд.
Здесь не было ничего. Смены дня и ночи не было. Лампы освещали внутренность ракеты. В окна лился слабый солнечный свет. Чем дальше, тем больше — но очень медленно — нарастала его яркость. Это служило верным признаком, что они движутся по правильному пути, приближаясь к Солнцу.
Звезды можно было наблюдать через окна. Но перемены в их положении не могли дать ничего для определения времени. Ведь ракета двигалась сама, и никакой периодичности в видимом движении звезд нельзя было заметить.
По таблице скоростей, зная среднее расстояние от планеты Ким до Земли и число километров, проходимое теперь ракетой в единицу земного времени, Семен мог приблизительно определять в земных сутках время и сообщать о нем товарищам. Но можно ли упрекнуть его за то, что он не делал этого? Силы человеческие ограничены, и приходилось удивляться, как Семен сумел справиться со своей труднейшей, почти непосильной для одного человека задачей.
Все это время (а, как потом оказалось, они, действительно, летели около года) Семен почти безвыходно провел в своей кабине, лишь скудные часы урывая для сна.
Ким был его верным помощником, заменяя его редкие минуты отдыха. Но сон Семена все время был тревожен, он старался по возможности не оставлять без руководства неопытного и горячего юношу.
Вне пространства и времени, не чувствуя тяготения, население тесной каюты жило в странном, призрачном маленьком замкнутом мире. Он участвовал в общем движении солнечной системы, но люди, находившиеся внутри ракеты, конечно, никак не ощущали ни этого движения, ни движения своего корабля. Не принадлежа ни к какой планете, они чувствовали себя неподвижными в пространстве и во времени.
Молодежь, привыкшая хотя к очень ослабленной, по сравнению с земной, силе тяжести, была поражена ощущением невесомости, уже знакомым для старших. Было много смеха и шуток по поводу плавания в воздухе и необходимости пить через соломинки. Старшие вспомнили и рассказали забавную историю о том, как в первый полет, около двадцати лет назад, Нюра беспомощно барахталась, а потом плавала в воздухе. Имя Веткина, неразрывное с этим воспоминанием, подернуло его облаком грусти. Возникли в памяти одинокие и навеки оставленные могильные холмики, у пустого отныне кубического дома, на безжизненной маленькой планете.