Вот какой человек был Борис Хорьков, одно слово: незаурядная личность исторического масштаба. На него заглядывались, на него и равнялись.
Потом Хорьков вдруг пропал — известие потрясло страну. Думаю, тунгусский метеорит, рухнув с небес на землю, не наделал больше шума, чем исчезновение маленького плешивого человечка. Мир в одночасье осознал, что не ростом измеряется значение сей персоны! Не может народ жить без него — и все тут! Страна открыла рот — да так закрыть и не смогла, стояла с открытым ртом посреди Среднерусской возвышенности. Как же это он, родимый, не уберегся? Поехал в круиз на яхте и пропал. Говорили разное — до того дошли, что приплели к делу Бермудский треугольник, хотя плавал Хорьков по Средиземному морю. Нашим писакам только волю дай! Неопознанный летающий объект тоже был замечен в акватории, где дрейфовала яхта. Помню, мы долго смеялись над статьей из «Новых известий» — автор не отрицал возможность того, что внеземные цивилизации начнут знакомство с человечеством с похищения Хорькова. А что? Вполне выходило логично. Кто самый предприимчивый, умный, дальновидный, информированный? Вот если бы вы были марсианином — вы бы кого украли: Васю-водопроводчика или Бориса Хорькова, главу «закулисы»?
Оказалось однако, что украли Хорькова отнюдь не марсиане. Не марсиане же, в самом деле, приковали его за ногу к батарее, не марсиане подбили ему глаз. И уж никак не марсиане дали ему в руки «Финансовые ведомости». Как и положено похищенному, Хорьков держал в руках газетный листок и показывал зрителю дату выпуска. В пачке фотографий были представлены все возможные издания: Хорьков был запечатлен с «Известиями», «Российской газетой», «Коммерсантом»… Отечественная пресса, похоже, была использована похитителями в полном объеме, кажется, ни одного издания похитители не упустили. Даже малоизвестный «Гудок» и то был представлен — прижимал узник к груди газету «Гудок» и пальцем указывал на верхний угол желтой страницы.
— На даты смотри, на даты! — Гена долдонил.
Действительно, на каждой фотографии заключенный держал газету таким образом, чтобы дата была отчетливо видна. Пальцем он, оказывается, именно на дату и указывал. Это старый прием.
Так повелось еще со времен похищения итальянского министра Альдо Моро — похитители нарочно фотографируют свою добычу с газетой в руках, чтобы по фотографии можно было определить дату события. Дескать, не блефуем: похищенный еще жив, и такого-то числа такого-то месяца находится в наших руках.
— Обрати внимание, — сказал Гена, — вот на этой фотографии он держит в руках твой листок.
И точно: несчастный узник прижимал к груди выпуск «Вечерней Москвы» за пятнадцатое сентября текущего года, я сразу узнал этот номер, там на первой полосе статья Оксанки Коваленковой про кинофестиваль в Каннах. Не буду ей рассказывать, подумал я, зачем барышню расстраивать. Вот так пишешь заметку про кинозвезд, а читателем твоим становится горемыка, прикованный к батарее. Летай после этого на фестивали! Пиши о прекрасном! Нет, я уж лучше про ворованный бензин буду сочинять.
— Что скажешь? — Гена жарко дышал мне в затылок.
— Ну что тут можно сказать? Влип мужик. Чеченцы или арабы?
Гена пожал плечами.
— Наверное, выкуп требуют?
— Требуют. — И Гена назвал цифру. Нет, поймите правильно, я в курсе того, по сколько крадут, меня шестью нулями не удивить. И как бюджет пилят, тоже слышал. Пять миллиардов пришло в казну, а назавтра три осталось — знаем мы это, проходили. И про то, как разворовали Стабилизационный фонд, тоже наслышан. Было четыреста миллиардов, потом вдруг — раз! — и двести. А потом вообще шаром покати, кончился фонд. Можно считать, что я человек подготовленный, — меня воспитала эпоха либеральной экономики. Однако размер суммы выкупа потряс. Я попросил повторить. Гена повторил.
— Не может быть! — сказал я.
— Вся страна на нем держится, — сказал Гена Чухонцев. — Решено спасать для блага Отечества.
— И где ж такие бабки достанут?
— Говорят, срочный заем оформят у Китая. И кредит у МВФ возьмут. И еще гособлигации выпустят. Так, может, и соберут к четвергу.
— К четвергу? — словно речь шла о пяти миллионах.
— Велено к четвергу перевести на Сейшельские острова одну треть, другую треть в гонконгский банк, а остаток не помню куда — в Латинскую Америку, что ли.
Я даже не знал, что сказать. На мой взгляд, Хорьков не стоил таких денег. Жизнь человеческая, конечно, бесценна, но все-таки у каждой метафоры есть предел, за которым она не воспринимается. Бесценна — но не до такой же степени.
— Пока еще время есть, — сказал Гена, — до четверга три дня осталось. Может, мы его так найдем. И деньги сбережем.
— Для кого сбережете?
— Для страны.
Как-то дико прозвучали эти слова.
— Ну, ищите, — сказал я. Что еще я мог сказать?
— Совет нужен, — сказал Гена Чухонцев, — прямо по твоей специальности дело. Гляди, что получается.
Мы разложили фотографии веером.
— Вот на «Российской газете» число стоит: третье апреля. На «Вечерке» — пятнадцатое июня. На «Ведомостях» — второе мая. На «Известиях» — пятое августа.
— И что? Регулярно его фотографировали.
— А на «Новой газете» дата — шестое февраля.
— И что?
— А на «Коммерсанте» и того хлеще — десятое января.
— Ну и что? Что талдычишь? Сам вижу! Ну да, десятое! Допустим, января! И что с того?
— А вот что! — И Гена достал стопку газет. — На эти фото теперь смотри! В другом месте Хорьков был шестого февраля! И десятого января был в другом месте! И пятого августа! Гляди сюда! — Газеты и впрямь были датированы искомыми числами, и в подлинности газет сомневаться не приходилось. Вот он, Хорьков, на первом плане, с бокалом шампанского, и вовсе не пристегнут к батарее! Оказывается, десятого января Борис Хорьков выступал на экономическом форуме в Давосе, рассказывал, как мы выходим из кризиса. А шестого февраля он принимал в Кремле группу молодых писателей земли Русской, беседовал о словесности. Как же это так, граждане? Не может человек, прикованный за ногу к батарее, полететь в Давос! И не может узник, томящийся в подвале, одновременно в Кремле чаи гонять!
— Думаешь, двойник? — спросил я Чухонцева.
— Думал про это! — крикнул Гена. — Может, и двойник. Говорят, при социализме в Кремле полно было двойников — на всякий случай.
И действительно, решил я, держать двойников они могут. Удобно, практично, и кто сказал, что по телевизору нам показывают настоящих вождей? Кому охота, например, встречаться со сталеварами? Настоящий вождь с балериной в сауне парится, а его двойник галстук наденет — и на завод. Легко допустить, что для нужд Хорькова держат в Кремле двойника, пускают двойника говорить с писателями. Пришел двойник к труженикам пера, в глаза им поглядел благосклонно — работа непыльная.
— Тогда все просто, Гена, — сказал я. — Осталось только установить, который из них настоящий. Может, в подвале как раз двойника держат.
— Если бы двойника похитили, деньги на выкуп собирать бы не стали.
— Не скажи. Как раз наоборот. Если похитили двойника Хорькова, настоящему Хорькову деньги еще нужнее. Разрабатывай версию, следователь.
— Нет, ты еще не все понял. Сюда смотри! — Гена тыкал пальцем в фотографию, и я всмотрелся. Газеты, запечатленные на снимках, и те газеты, что Гена вывалил на мой стол, были разными. Это были другие газеты, граждане! Датированы тем же числом — но фотографии на первой полосе другие и заголовки! А название то же, и шрифт такой!
Я достал лупу — рассмотреть газетный лист подробнее. Нет, господа, нет, товарищи — не могла моя газета напечатать по ошибке один номер собственного издания с заголовками прямо противоположными тем, что набраны в общем тираже. Мы писали, что рубль никогда не обесценят — а здесь, на фото с узником, от того же числа газета, и в ней заголовок «Девальвация рубля». Мы писали, что Стабилизационный фонд у нас рассчитан на три года, а здесь сказано — на три дня. Мы сообщали, что дружим с Украиной, а здесь наоборот.
— Да. — Такого я сроду не видал. — Да, история. — А что еще тут скажешь?
— Вот ты мне ответь, — спросил Гена Чухонцев, — бывает у газеты двойник? Скажем, есть настоящая газета, а есть ее двойник. Печатают как вариант, на всякий случай. Если понадобится — раз, достают второй вариант, и все в порядке.
— Не понял, — сказал я.
— У вождей есть двойники. А у газет — двойники есть? Может, у нас в стране все делают в двух экземплярах?
— Мы в одном-то экземпляре ничего сделать не можем.
— Скажи, — ныл Гена, — вы про запас никогда газеты не делаете? Одну на публику, а другую — для себя?
Идея делать газеты «в стол», как некогда подпольные романы и запрещенные картины — эта идея показалась мне забавной. Но совершенно нереальной.
— Гена, — сказал я, — друг мой милый, ты обалдел!
— Устал! Устал!
Гена Чухонцев вытер лоб и с маху сел на стул, но промахнулся — шлепнулся на пол, да так и остался на полу. Дорого даются человеку майорские звездочки, подумал я. Это ж надо — на стул не попал.
— Кто тебе такое дело поручил, Гена? — спросил я участливо.
И в самом деле: где Хорьков — и где мы? Как могло так случиться, что запуганному Гене доверили дело государственного значения? Прыщавый следователь должен распутать клубок и найти дорогу, ведущую к идеологу всей Российской державы. А я, рядовой газетчик, даю ему советы. Что значим мы, мелкие людишки, ничем не отличившиеся граждане, рядом с таким незаурядным образчиком социальной селекции, как Хорьков? От несоответствия масштабов и с ума сойти недолго. Похоже, Гена уже и сошел.
Чухонцев втянул голову в плечи и мычал жалобно.
— Может, делают по две газеты, а? У нас ведь все в двух экземплярах, даже вождя в стране два — премьер и президент.
— Это ты брось! Один у нас вождь.
— А который из двух?
— Сам, что ли, не знаешь?
— Не знаю! Может, он один, просто раздвоился. Одну половину зовут Путин, а другую Медведев. Половина в Кремле сидит, половина за границу летает, а когда встречаются, соединяются в одно тело.
Гена сидел на полу, я на стуле, а на столе лежали газеты и пачка фотографий. Хочешь не хочешь — а получалось так, что газеты в нашей стране действительно печатали в двух вариантах. Открытие, сделанное прыщавым следователем, было столь ошеломляющим, что никакому Солженицыну не снилось. Тут вам не разоблачение спрятанных в тайге лагерей. Тут дело посерьезней. Неужели принцип двойничества (см. сочинения Достоевского и традиции русской литературы) в нашей стране так укоренен, что все руководители имеют двойников, а все газеты выходят в двух вариантах? Интересно, подумал я, как широко распространился данный принцип? С самим ли Чухонцевым я беседую? Или это клон Гены Чухонцева, произведенный в майоры, а сам Гена сидит дома и смотрит футбол? И кстати, в какой из двух газет я состою на службе? А что с нашим любимым городом — раздвоилась Москва или нет? А может, и сама Россия существует в двух экземплярах: в одной стране прошла перестройка и приватизация, а другая как жила при Иоанне Грозном, так и живет. Параллельные миры, научная фантастика.
— Мне твой Татарников нужен, — жалобно сказал Гена. — Очень нужно с историком поговорить.
— Это еще зачем?
— Есть у меня надежда, последняя надежда, понимаешь?
— На Татарникова? — Мне было приятно, что Сергей Ильич оказался последней надеждой российской государственности. Впрочем, если это действительно так, и только на моего пожилого соседа и может рассчитывать Государство Российское, плохи у государства дела, подумал я.
— Слышал, существует одна теория. — Тревожный блеск появился в глазах Чухонцева. Люди, у которых так блестят глаза, обычно приходят в газету с чертежами вечных двигателей.
— Какая еще теория?
— Говорят, летоисчисление, которым пользуются люди, неверное, не соответствует реальности. Все датировки, которыми пользуются историки, ложные.
— Это что-то новенькое!
— Мы как бобики верим всему, что в учебниках написано — дескать, сначала были египтяне, потом греки, потом римляне. А было все не так. Хронология фальшивая, понимаешь?
— Гена, ты здоров?
— Здоров я! Устал только. Но ключ к разгадке рядом, вот-вот нащупаю. Например, считается, что древние греки давно жили, а они жили вчера. Дурят нашего брата! Суют нам под нос статуи и вазочки, а мы уши и развесили! Наследие прошлого! — Гена рассмеялся горьким саркастическим смехом. — Оказывается, двести лет назад все эти вазочки налепили и статуи наделали. Не было никаких древних греков!
Я смотрел на Гену с сочувствием. Для спасения главного идеолога русского правительства наш майор был готов на многое, понятно, но чтобы и египтян, и греков отменить — это, пожалуй, перебор. Египтяне, я так считаю, ни при чем.
— Время не так течет, как мы привыкли думать, — продолжал Гена Чухонцев. — Скажем, Чингисхан, думаешь, когда жил? Если хочешь знать, жил он одновременно с Наполеоном. А некоторые думают, что он и есть Наполеон.
— Гена, — сказал я искренне, — ты здоровье побереги!
— Вся история человечества случилась за последние триста лет. Ничего раньше просто не было, понимаешь? А хронологию нарисовали потом, для дураков. Все события происходили одновременно!
— Ты уверен?
— Еще как уверен! Книжку прочел! Понимаешь, — горячо зашептал Гена с пола, — если эта теория верна в отношении греков, то и случай с Хорьковым тоже понятен! Все происходит одновременно, понимаешь?
Я не понимал.
— Время не течет, как мы думаем, от далекого прошлого к настоящему, оно сплющено в одном моменте. Если египтян придумали, то почему не придумать лишний выпуск «Вечерней Москвы»? Одну газету выпустили вчера, другую сегодня, но обе датированы сегодняшним числом.
— Подожди. Вчера ведь мы другую газету выпустили. Вчерашняя газета тоже имеется!
— И что? И что из того? Перетрудились? Разучились люди работать, я так считаю! А как, потвоему, Античность создавали? Одновременно с Античностью люди и свою обычную работу выполняли тоже — ее никто не отменял! Они, если хочешь знать, в две смены вкалывали! Люди, если хочешь знать, работали не покладая рук! В девятнадцатом веке такие стройки вели — ахнешь! Одни Суэцкий канал роют, другие Парфенон строят, третьи пирамиды возводят. И все одновременно! Справились! На то, чтобы вазы налепить, у людей времени хватило! Античные статуи наваяли! Неужели на лишний номер твоей газетенки сил не хватит?!
— Ты уверен? — Я даже сомневаться стал.
Если и впрямь нас так развели с греками, то уж «Вечерку» лишнюю напечатать ничего не стоит, это точно. Подумаешь, проблема.
— Уверен! — Гена кричит. — Все доказано!
— Ну, если доказано…
— Тут какая-то мелочь осталась, пустяк, и скоро я все пойму. Отвезешь к историку?
— Подожди, Гена, сейчас поедем, дай только главному фото отнесу. Это все же и его касается.
— Что ж я, не понимаю, что ли, — Гена нахмурился. — Тут ведь не только на Хорькова замахнулись. Тут и на четвертую власть наплевали.
Четвертая власть, что же это такое? Сразу и не сообразишь. Я смотрел недоуменно на Гену Чухонцева: марсиане, параллельная реальность, неверное летоисчисление, теперь еще и какая-то четвертая власть — вот ведь как парня перетрясло! Ах да, вспомнил я, так журналистику называли двадцать лет назад: четвертая власть! Правда, про первые три я не очень осведомлен, но наверняка и они имеются. Я собрал фотографии в пачку и понес к главному.
Главный редактор газеты отнесся к фотографиям с повышенным вниманием. Меня поразило, что его взволновала не столько судьба Хорькова, сколько содержание газет, изображенных на фотографиях. Перешли в комнату для совещаний, нагнали сотрудников. Редакционный совет — кто с увеличительным стеклом, кто с простой линзой от очков — склонился над столом с фотографиями. В какой-то момент, глядя на их суету, я даже подумал, что Гена недалек от истины — все может статься, вдруг у нас действительно существует вторая, спрятанная про запас газета? Мне, репортеру криминального отдела, уж конечно расскажут об этом в последнюю очередь. Главный потребовал микроскоп, чтобы прочесть все, самые крохотные буквы, — и сорвались курьеры за микроскопом, помчались в город — покупать увеличительные приборы.