— В наших магазинах таких патронов не достанешь, — заметил он, — это точно. По вашим словам, Хельмиг пользовался такими же. Теперь вспоминаю, что в его сумке мы также нашли какие-то патроны. Сейчас посмотрю, одну минуточку.
Он скоро вернулся, положив на стол две коробочки. В каждой было по десять патронов «Роттвейл» двенадцатого калибра.
— Они? — спросил Усов.
— Да, — подтвердил я. — Но это вовсе не доказывает, что те патроны, которые нашел я, принадлежали именно Хельмигу. Как мне удалось выяснить, ими пользуются на охоте все немецкие специалисты, работающие в Ленинграде. Отличное качество этих патронов знает весь мир.
— Вот и прекрасно, — опять произнес свое любимое слово Усов. — Вы сказали: немецкие специалисты. Среди них много охотников?
— Да, человек десять-двенадцать. Есть и другие, например, американцы и австрийцы, но их меньше. Если допустить, что и они пользуются патронами «Роттвейл», то наберется примерно двадцать охотников.
— Это все?
— Ни в коем случае. Я слышал, что на соревнованиях по стрельбе такими патронами пользуются и некоторые советские участники.
— Надо проверить, — сказал Усов и отложил патроны на стол к другим вещественным доказательствам.
— А какой бы это имело смысл? — поинтересовался Шервиц.
— Необходимо выяснить, сколько у нас за год стреляют патронов фирмы «Роттвейл», — сказал Усов, даже не пытаясь скрыть лукавой улыбки.
Огромное ему надо было иметь терпение, чтобы говорить с нами. Ведь мы, люди основательные, любопытные, своими замечаниями и предположениями, в сущности, хотя и с самыми лучшими намерениями, ему только мешали. И было бы справедливо, если бы кое-кого из нас он, образно говоря, выставил за дверь.
— Странная статистика, — усмехнулся Богданов.
— Именно странности меня и интересуют, — подчеркнул Усов. — Разве не странно, например, что лайка напала именно на Хельмига, — и, повернувшись к Шервицу, продолжал: — Тем более что от вас, гражданин Шервиц, мы знаем, что Хельмиг тут уже был с этим псом на охоте.
— Вполне возможно, что поэтому лайка на него и напала, — заметил Шервиц. — Кто знает, как он с ней обращался.
— И это учтем, — словно про себя добавил Усов. С его лица не сходила улыбка.
В дверь постучали. В комнату вошел Блохин. Он замер на пороге, и было видно, что не ожидал увидеть здесь такое необычное общество.
— Проходите, проходите, — позвал Усов. — Мы как раз вас и ждем, Аркадий Аркадьевич. Должны извиниться, что побеспокоили, но вы нам очень нужны.
— Что ж, если очень… — вздохнул Блохин.
— Да, да, очень нужны, — подтвердил Усов и неожиданно спросил: — в стрельбах участвуете?
— В каких стрельбах? — удивился Блохин.
— Ну, я имею в виду какие-нибудь соревнования, например, стрельбу по мишеням, — спокойно повторил Усов.
— Ах вот что… но почему вы об этом спрашиваете? — непонимающе произнес Блохин.
— Из спортивного интереса.
— Это относится к делу? — чуть раздраженно спросил Блохин.
— К какому делу? — удивился Усов.
— Полагаю, вы меня сюда пригласили не ради спортивного интереса? — сухо ответил Блохин.
— Ошибаетесь. Речь как раз и идет о соревнованиях по спортивной стрельбе, в которых вы участвовали либо как стрелок, либо как зритель. Когда они проходили? — решительным тоном сказал Усов.
— Не помню…
— Жаль, очень жаль. Может быть, все-таки вспомните, хотя бы приблизительно?
— В прошлом году… Летом в Ленинграде, — после некоторого раздумья сказал Блохин.
— Вот и прекрасно. Где именно?
— На стрельбище, само собою, — ответил Блохин.
— Разумеется, — кивнул Усов. — А на котором?
Блохин выпрямился в кресле и нервно заговорил:
— Товарищ начальник, почему вы меня допрашиваете? Я был в Ленинграде лишь несколько раз. Черт знает, как это стрельбище называется…
— Давайте не будем впутывать в игру чертей, Аркадий Аркадьевич, — не сказки рассказываем. А если вам кажется, что вас допрашивают, то посмотрите: нас тут без малого полдюжины, какой же это допрос? Просто непринужденная беседа. Не понимаю, почему вы сердитесь…
В этот момент в комнату вошла Вера Николаевна и позвала ужинать…
После ужина у всех было хорошее настроение, и Усов как бы невзначай спросил Блохина:
— Аркадий Аркадьевич, все-таки не расскажете ли нам, как вы выступили на стрелковых соревнованиях в Ленинграде?
— Не спрашивайте, вымок, как курица.
— Я имею в виду ваши успехи в стрельбе.
— Не было никаких успехов. Я в соревнованиях не участвовал — был лишь зрителем.
— На стрельбище вы и раздобыли патроны, которыми стреляете? — спросил Усов.
Блохин, не скрывая удивления, ответил:
— Конечно. Но это лишь гильзы. Я их собрал там, на стрельбище, а дома снова набил…
— А дождь вам не помешал? Ведь гильзы картонные, — напомнил Усов.
— Дождя тогда еще не было, — не растерялся Блохин.
— Один из таких патронов вы дали Василию Петровичу для рокового выстрела по белой сороке, — напомнил Рожков.
— Да, дал. Ему нужен был патрон двенадцатого калибра.
— Какое у вас ружье? — спросил Усов.
— «Зауэр». Калибр тоже двенадцатый.
— Отличное ружье. Но разве вы не знали, что ваши патроны не годятся для старой берданки?
— Нет, не знал. Просто хотел помочь Василию Петровичу. Думал, что берданка выдержит.
— Как видите, не выдержала, — сказал Усов. — И ответственность за несчастье в таком случае падает на вас, Аркадий Аркадьевич.
— Почему ж? — возразил Блохин. — А остальные? Демидыч тоже кое-что дал…
— Мы лишь расследуем факты, — успокоил Усов. — Все остальное — дело прокурора, как при любом несчастном случае…
— Хотите запугать меня прокурором, товарищ начальник? Никто не докажет, что я был причиной несчастья… Набиваю патроны черным порохом, выдержит любая берданка, даже самая старая… Никакой прокурор не придерется, ручаюсь вам.
Блохин совершенно изменился, его лицо покраснело, он разгорячился, говорил вызывающе. Тогда Усов положил перед ним два патрона и сказал:
— Посмотрите, вот гильза патрона, из которого стреляли по белой сороке, а вот патрон, найденный в лесном сарае. Оба производства одной немецкой фирмы «Роттвейл». Интересно, как мог этот патрон попасть в заброшенный лесной сарай? Что вы об этом думаете?
— Я? — протянул Блохин. — Что я должен сказать?
— Свое мнение. Ведь вы часто бродите по здешним лесам и знаете местных охотников лучше, чем мы. Кто из них мог потерять в сарае такой патрон? Кстати, не были ли и вы там случайно?
Блохин мотнул головой и решительно сказал:
— В сарае я уже год как не был.
— В котором?
— Ну, в том, у Барановской поляны, — ни о чем не подозревая, ответил Блохин.
— А почему вы считаете, товарищ Блохин, что я говорю именно о том сарае? — спросил Усов и усмехнулся.
Блохин изменился в лице и спросил: — Что же вы думаете?
— Думаю, что вы намерены водить нас за нос, Аркадий Аркадьевич, и не понимаю, почему, — не выдержал Богданов. — Ничего нет плохого в том, что у вас есть иностранные патроны, пусть даже немецкие. Вполне можно и потерять один в лесном сарае, Зачем это скрывать?
— Мне нечего скрывать, тем более такую мелочь. Но кто дал право допрашивать меня в присутствии стольких людей, да еще и называть это «беседой»?
— Это уже по моему адресу, — произнес Усов, а я привык отвечать на претензии, если они обоснованы. Придется нашу беседу закончить. Потребуется — пригласим вас и на допрос.
Блохин встал:
— Теперь я могу идти?
— Можете, и надеюсь, впредь будете более приветливым собеседником, Аркадий Аркадьевич, — ответил Усов.
Блохин пожал плечами, коротко попрощался и вышел. Но едва закрылись двери, как раздалось злобное ворчание и болезненный вскрик. Все мы бросились в коридор. Блохин, прижавшись к стене, безуспешно пытался сбросить с себя Дружка, который мертвой хваткой вцепился в его правую руку. Пес рычал, не обращая внимания на удары, которые Блохин наносил ему левой свободной рукой.
— Убью проклятого! — срывающимся голосом кричал Блохин. — Помогите!
Помочь, однако, было нелегко. Дружок висел на руке Блохина, сжимая ее челюстями, как клещами. Я схватил его за ошейник и потянул со всей силой — напрасно. Тут подоспел Богданов с ведром воды и вылил его на беснующегося пса. Это помогло. Дружок разжал зубы, я схватил его, быстро затащил в соседнюю комнату, закрыл дверь и повернул ключ.
Разъяренный, ко мне бросился Блохин. И едва я успел вытащить ключ, как заметил в руках у Блохина пистолет, который он рванул из кармана.
— Пустите меня, я ему покажу! — кричал Блохин.
Из-за дверей слышалось злобное ворчание лайки, такое же ворчание я услышал за собою. Повернувшись, увидел Норда.
— Что, и этот? — зарычал Блохин и, прежде чем я успел ему помешать, ударил сеттера ногой. Пес взвизгнул и так вцепился в ногу Блохина, что тот зашатался и, теряя от злости рассудок, выстрелил… Зазвенело стекло, и наступила тьма: пуля попала в электрическую лампочку. Раньше чем я успел сообразить, что к чему, снова раздался крик, кто-то открыл дверь в кухню, и луч света упал в коридор.
Только тут я понял, что это опять кричал Блохин. Курилов, единственный, кто не потерял присутствия духа, одним махом бросился к Блохину, скрутил ему руки и вырвал пистолет.
— Спокойствие, товарищи! — приказал Усов и добавил Блохину: — Перестаньте стонать, пойдемте, осмотрим руку…
Мой сеттер жалобно скулил. Только тут я обнаружил, что у него окровавлена морда: это Блохин успел пнуть его ногой. Варвар! К счастью, рана была небольшая. Погладив пса, осторожно обмыл рану и отворил дверь. Курилов и Шервиц вошли вместе со мной.
Дружок лежал посреди комнаты и тяжело дышал. Увидев меня, он вильнул хвостом и встал. Виновато склонив голову и прижав уши, приковылял к моим ногам, улегся, вытянул шею, положив голову на передние лапы. Дружок дрожал всем телом, явно ожидая наказания.
Наклонившись, я медленно произнес:
— Что же ты наделал… ты, псина!
Дружок подполз ближе, заскулил и задрожал еще сильнее.
— Марш на место, бесстыдник!
Дружок послушался, встал и, припадая на одну лапу, заковылял в угол.
— Подождите, Рудольф Рудольфович, — заговорил Курилов. — У собаки серьезно повреждена лапа. Откуда это? Раны на теле, понятно, от ударов, но лапа?
Внимательно осмотрев лайку, мы обнаружили, что кончик передней лапы у нее сильно разбит.
— Вот подлец, что наделал! — возмутился Шервиц. — А мы еще удивляемся, почему пес вцепился в руку Блохина. Он наклонился и, изучив Дружка, уточнил диагноз: — Очевидно, он в ярости раздавил ему лапу. Пальцы раздроблены и когти едва держатся.
— Вот почему пес так жалобно скулил… — подвел итог Курилов.
Мы направились в канцелярию, где Вера Николаевна и Рожков перевязывали Блохина. Я сумел сдержать злость, но Шервиц выпалил:
— И вы еще ухаживаете за этим негодяем?.
Видя, что инженер разошелся, Усов незаметно встал перед Блохиным и предостерегающе сказал:
— Злость не ведёт к добру, товарищ. Успокойтесь.
Блохин процедил сквозь зубы:
— Столько шума из-за паршивого пса…
— Будет еще больше! — загремел Курилов.
— Не пугайте, руки коротки, — пробурчал Блохин.
Для темпераментного Курилова это было слишком. Оттолкнув Усова, он подскочил к Блохину, но тут же взял себя в руки, вынул из кармана красную книжечку, подал ее Усову, сказав:
— Я следователь и требую, чтобы вы задержали гражданина Блохина.
Усов выпрямился, внимательно прочитал удостоверение и вернул его Курилову. Наступила тишина. Каждый ждал, что скажет Усов.
— Необходимо письменное распоряжение, — заявил он.
— Совершенно правильно, — оно будет у вас завтра. А пока я требую, чтобы вы взяли от гражданина Блохина подписку о невыезде.
— Это можно, — спокойно сказал Усов и попросил Рожкова принести портфель.
Блохин, казалось, оцепенел. Он стоял, как соляной столб, моргая глазами, словно не веря, что все происходит в действительности. Наконец сказал, тяжело дыша:
— Да что ж это такое, товарищи? Где я нахожусь? Меня, советского гражданина, хотят арестовать из-за какого-то бешеного пса, который едва не оторвал мне руку. Уж не взбесились ли и вы?
— Не волнуйтесь, — снова загремел Курилов. — Вы осмелились стрелять из пистолета в квартире и свободно могли кого-нибудь убить. У вас вообще есть разрешение на ношение оружия?
— Есть, пожалуйста, — снова процедил Блохин и показал разрешение.
— Постараюсь сделать все, чтобы у вас его отобрали. В таких руках пистолет оставлять нельзя, — твердо сказал Курилов.
Блохин переменил тон:
— Никак не возьму в толк, что здесь происходит. Да какое у вас право задерживать честного человека, клеветать на него? Никакой подписки не дам. Неужели тут нет никого, кто бы за меня заступился? Вера Николаевна… Товарищ Богданов…
Лесничий нерешительно стоял в дверях.
— За то, что собака искусала человека, его же и хотят арестовать, — чуть не плача, выговаривал Блохин. — Прошу вас, не допустите этого, ведь вы знаете меня лучше, чем все остальные вместе взятые. Скажите же хоть что-нибудь… Защитите меня от наветов!
Сцена произвела впечатление. Вера Николаевна просительно глянула на супруга и что-то зашептала Усову.
— Да, да, ему нужен медицинский осмотр, — сжалился Усов. — Свезите его… ну, хотя бы к тому фельдшеру.
Усов обратился к Курилову, тот не возражал. Богданов поручился за Блохина. Тетка Настя побежала за лесником, чтобы он запрягал лошадей (Демидыч еще не возвратился) и отвез Блохина. Когда лесник увидел Блохина, он всплеснул руками и сказал:
— Что ты наделал, Аркадий?
— Не спрашивай, — попал между волками, — зло проговорил Блохин и направился к выходу. Мы вернулись в комнату.
— Этот прохвост еще наделает нам хлопот, прежде чем попадет туда, куда ему и следует — за решетку, — раздраженно сказал Курилов.
— Простите, товарищ, — отозвался Рожков, — но у нас для этого нет оснований: стрельба из пистолета может быть квалифицирована как самозащита…
— Хорошо бы, если так, — проговорила Вера Николаевна. — Ведь эти патроны все-таки…
— Тс, тс, — прервал ее Усов. — У вас и стены имеют уши…
Мы обернулись и увидели, что двери комнаты слегка приоткрыты. В тишине, которая наступила после слов Усова, в коридоре отчетливо послышались чьи-то шаги. Я мгновенно прыгнул и распахнул двери. Усов спокойно оставался на месте. Коридор был пустой. Через мгновение в другом его конце скрипнули двери, затем снова все стихло.
Терзаемый подозрениями, я на цыпочках прошел мимо одной двери, за которой слышался приглушенный разговор, и спрятался у лестницы в углу, Соседние двери открылись, и выглянула голова — тетя Настя! Она прислушалась, затем вышла из комнаты, осторожно закрыла дверь и тихонько пошла по коридору в своих домашних шлепанцах. Когда ее шаги стихли, я вернулся к друзьям.
— Что-нибудь видели, Рудольф Рудольфович? — спросил Усов.
— Видел, — ответил я. — Это была тетка Настя.
— Ах, вечно она принюхивается в доме, — проговорил Богданов. — Никак от этого не отвыкнет. Словно кошка…
Я молчал. Не хотелось мне при Шервице говорить, что пронырливая тетка была в комнате у Хельми. Мне и в голову поначалу не пришло, что могла означать их встреча; просто, должно быть, Настя выполнила какую-то просьбу Хельми.
Случай с Блохиным как-то оттеснил на задний план историю, ради которой, собственно, Усов приехал, и, возвращаясь к которой, он сейчас сказал:
— Единственное вещественное доказательство — это пряжка с обрывком ремня. Придется приложить ее к делу… А где же она?
Все бросили взгляд на маленький столик, где только что лежала пряжка, но она исчезла! Усов, как обычно, улыбался — я подозревал, что он единственный видел, куда она пропала; Рожков возмутился:
— Это неслыханная дерзость! Украсть перед носом такую важную вещь… Преступник наверняка имеет в доме сообщника. Что вы скажете, товарищ Богданов?