— Ш-ш! — сказал лорд Шортлендс.
— Ш-ш! — сказала и Терри.
— Опять за свое, — огорчился Ворр. — Судорга, как говорится. Ногу схватило.
Он медленно встал, размялся, подошел к сейфу и постучал по нему, а потом презрительно хмыкнул.
— Хо! Тоже мне сейф! Сообщники приободрились.
— Значит, вам легко его вскрыть? — проверил Майк.
— Да хоть ножом от сардинок! Дайте-ка… Не-а, лучше шпильку.
Растерянный граф, которого Огастес явно считал чем-то вроде подмастерья у слесаря, сидел на тахте, обхватив голову руками. Урезонивать героя пришлось Терри.
— Может быть, лучше ваши орудия, мистер Ворр? Как-никак, ездили за ним в Лондон.
Огастес, большой поклонник красоты, все-таки не сдался.
— Шпильку.
Майк пожалел, что отослал Стэнвуда. Вот кто тут нужен. Что ж, придется заменить его по мере сил.
— Ладно, — сказал он, — хватит. Кончайте комедию, работать пора.
Однако он ошибся. Суровость обидела Огастеса.
— Ах, вот как? — поинтересовался он. — Да я их в окно выброшу!
И, подняв сумку, он стал ею размахивать.
— Майк! — закричала Терри.
— Остановите его! — вскрикнул граф.
Майк кинулся к Огастесу и застыл на месте. Он услышал женский голос за дверью. Сумка, полная острых инструментов, ударила его по лицу. Вслед за этим раздался звон, она вылетела в окно и, судя по всплеску, упала в ров.
— От это да! — заметил медвежатник.
— Майк! — вскричала Терри. — Вы ранены?
Но Майк выскочил из комнаты и хлопнул дверью.
Глава XVII
Сообщники удивленно смотрели друг на друга. Первым заговорил граф.
— Пойду-ка я лягу.
— Почему он убежал? — спросила Терри.
— Глаз промыть, дорогуша, — объяснил Огастес. — А то распухнет, будь здоров. Ловко я его, однако!
— Шорти! — воскликнула дочь — Как ты думаешь, он ранен?
Лорд Шортлендс уклонился от обсуждения этой проблемы. Майк ему нравился, и при нормальных обстоятельствах он бы ему посочувствовал, но сейчас им владела мысль о том, что Огастес, должно быть, выпил не все. Отсюда следовало, что можно хлопнуть стаканчик, а после того, через что прошел бедный граф, это поистине необходимо. Время ли размышлять об увечьях человека, который скорее знакомый, чем близкий друг?
— Спокойной ночи, — сказал он, уходя. Огастес тем временем сокрушался.
— Что ж это я, а? — сетовал он. — Много кому я дал бы в глаз, но не мистеру Кардинелу. Я его очень уважаю.
Терри кинулась на него, как самка леопарда.
— Вы его убить могли!
— Ну уж, дорогуша! — возразил он. — Одно дело — убить, другое — заехать в глаз. А что вы орете, это хорошо. Значит, как говорится, в сердце проснулась любовь.
Негодование исчезло. Чувство юмора у Терри надолго не засыпало.
— Вы так считаете, мистер Ворр?
— А то! Зря силы тратите, как этот, фараон. Помните, жабы у них расплодились, а он и ожесточись? Эй, пить больше нечего!
— Какая жалость!
— Мята, — констатировал Ворр. — Вас и на свете не было, а мой дядя Фред, помнится…
— И я помню, вы рассказывали.
— Вон как? Так о чем мы говорили?
— О жабах.
— Это я так, к слову. А говорили мы об, эт-та, ожесточении сердец. Значит, проснулась любовь. Самое время пойти к мистеру Кардинелу. Обнимете-поцелуете…
— Да?
— А то как же! Он вас, что называется, любит.
— Он вам говорил? Ах, забыла, вы же прочитали письмо.
— Ну! На столе лежало.
— Вы всегда читаете чужие письма?
— Могу, так читаю. Интер-ресно, как люди живут, а уж мистер Кардинел — и подавно. Всем хорош. В Америке сказали бы — туз.
— Вам нравится Америка?
— Да ничего. Хаш с кукурузой ели?
— Нет, не доводилось.
— Будете там, поешьте. И вафли у них — ого!
— Расскажите мне про вафли.
— Прям сейчас! Я вам про мистера Кардинела скажу. Одно слово, туз.
— Вы часто видите тузов? Огастес молчал, он был в трансе.
— А рыба печеная? — проговорил он наконец. — А курица по-мэрилендски? А пирог с клубникой?
— Я вижу, вы любите поесть.
— Это да. И мистера Кардинела люблю. Вот с кого Стэнвуду пример брать. С ним хлопот не оберешься. Уж как я за ним смотрел, а что толку? Пьет как не знаю кто, и еще дворецких всяких слушает. Росситер он, это надо же!
— Не знала, что Стэнвуд пьет.
— Сосет, как насос, дорогуша. Прямо, эт-та, жаждущий цветок. То ли дело мистер Кардинел! Посадите его в погреб, он выйдет — ни в одном глазу. И такая пигалица выйти за него не желает!
— Вы грубоваты, мистер Ворр.
— Для вашего блага, дорогуша.
— А! Ну, тогда простите.
— Ничего, ничего. Значит, выходите, не прогадаете. Положение занимает.
— Вроде бы да.
— Веселый такой.
— Да, веселый.
— Играет на укулеле.
— Просто идеал.
— И кошку-собачку не обидит. Как сейчас помню, подобрал он песика, грязный такой, мокрый — и отнес к нам. Прямо Авраам, одно слово. — Огастес утер слезу. —
— Вот так?
— Именно. Р-раз! — и Майк ударил в зад добровольную жертву с силой, которой позавидовал бы Стэнвуд.
— Ой! — заорал Огастес и что-нибудь прибавил бы, если бы в это мгновение не появилась Терри с миской теплой воды и мясом на тарелке.
— Прошу, — сказала она. — Какой вы суровый, мистер Ворр!
Тот не ответил. Поправив роговые очки, он бросил на Майка долгий, скорбный, укоризненный взгляд и удалился.
— Что это с ним? — спросила Терри.
— Пришлось ему врезать.
— Врезать?
— Да.
— Почему?
— Он непочтительно отзывался о даме.
— Быть не может!
— Еще как может! Назвал вас пупсиком.
— А это не так?
— Не в этом дело. Если мы допустим, чтобы медвежатники непочтительно отзывались об ангелах, нас ждет печальная участь Вавилона и Рима. Где иерархия, где порядок? Нет, вы подумайте, «пупсик»!
— Пригнитесь немного, — сказала Терри, отерев ему глаз губкой. — Я думаю, вы еще пожалеете.
— О чем мне жалеть, если вы не будете лить мне воду за шиворот?
— О том, что вы его ударили. Он — ваш верный защитник. Перед тем как вы пришли, он уговаривал меня за вас выйти.
— Что!
— Вот, пожалели.
— Да уж, совесть не молчит. Как мне искупить вину?
— Лучше послушайте. Он удивлялся, что такой человек нашел в какой-то пигалице.
— Однако! С утра попрошу прощения. Удивительно…
— Не дергайтесь. Вода потечет за шиворот.
— Мне это нравится. Так вот, удивительно, что все как один за меня хлопочут. Сперва Шорти, теперь Огастес. Почему бы вам не прислушаться к гласу народа?
— А теперь мясо. Так. Привяжу вашим платком. Майк сентиментально вздохнул.
— Думал ли я в одинокие дни, что здесь, у вас в доме, вы будете привязывать к моему глазу сырой бифштекс!
— Вы были одиноки?
— Еще как!
— Странно.
— Что тут странного?
— Стэнвуд говорит, на вас вечно висели дюжины девушек.
— Он так говорит?!
— Да. Увидит вас, и думает, как в старой песенке: «Ну, что это творится? Еще одна девица…»
Майк не в первый раз подумал, что Стэнвуду самое место в хорошей психушке.
— Разве это неправда? — продолжала Терри.
Трудно ответить с достоинством, если у тебя бифштекс на лице, но Майк сделал, что мог.
— Иногда я общался с особами женского пола. Там это принято. И что же?
— О, ничего! Просто сказала.
— Голливуд — не монастырь.
— Я слышала.
— Там есть женщины, мало того, они на вас виснут. Приходится быть вежливым.
— Ну, вот. Я думаю, держаться будет. Хотела бы я, чтобы вы посмотрелись в зеркало.
— А что, очень страшный?
— Страшнее некуда. Вроде гангстера после драки.
— Что ж, самое время возобновить мои старания. Если помните, вы сетовали на мою… э-э… красоту. Пожалуйста, она пропала.
— Я думаю, только на время. Если мясо не упадет, завтра будете, как раньше. Ну, я пошла.
— Нет, что за глупости! Вы не уйдете, пока не образумитесь.
— В каком смысле?
— Сами знаете, в каком. Итак, вы за меня выйдете?
— Нет.
— Почему?
— Я же вам сказала.
— А я ответил, что это бред. Девушки не отвергают мужчин за то, что у тех правильный профиль.
— Кто как. Я — отвергаю.
— Вы же знаете, что я вас люблю!
— Знаю? Не уверена.
— Зато я уверен. Кроме вас мне никто не нужен.
— А Стэнвуд…
— К черту Стэнвуда! Его давно пора отдубасить.
— Да? Тогда он вас отдубасит так, что вы себя не узнаете.
— Верно. И почему бессовестные люди обычно бывают такими глыбами? Праведным остается терпеть.
— Расскажите мне про этих девушек.
— Что тут рассказывать? Ну, танцевали.
— Ага!
— При чем здесь «ага»? Танцуют обычно парами. Как вы думаете, через сколько времени вышвырнут из «Трокадеро» субъекта, который кружит пируэты один?
— Что такое «Трокадеро»?
— Одно местечко в Голливуде.
— Там вы держите свой гарем?
— Опять! Какой гарем? Это — просто знакомые. Плюньте на них.
— Не могу. Понимаете…
— Нет.
— Хорошо, я объясню. Я не доверяю красивым мужчинам потому, что уже обожглась.
— Господи! Когда же?
— Не так давно. Когда служила в оперетте. Там был герой-любовник, Джеффри Харвест.
Майк закричал от ужаса:
— Боже мой! Этот червь? Этот смазливый гад? Помню, мне всегда хотелось перескочить через рампу и врезать ему как следует.
— Но вы не можете отрицать, что он красив.
— В самом мерзком, слащавом, приторном духе.
— Мне он казался Аполлоном.
— Стыдитесь!
— Я и стыжусь.
— Герой-любовник! Нет, только подумайте: вы — и герой-любовник! Заметьте, не чечеточник, не куплетист, те еще ничего, а сладенький тенор! Какой позор! Что вас подвигло на такие глупости?
— Сказано, красота. Но пелена упала с моих глаз. Он оказался ветреником.
— Кем-кем?
— Так называет это Шорти.
— Где он берет такие словечки?
— Если хотите — ловеласом. Когда я это заметила, я разорвала помолвку. И решила, что больше меня не поймать. Теперь ясно?
— Да я же не ветреник! Откуда вы взяли?
— Так, чутье.
— Оно вас обманывает.
— Может быть. Но рисковать я не хочу. Второго раза мне не вынести.
— Я вас никогда не оставлю!
— Кто его знает…
— Ну, попытайтесь хотя бы.
— Это не игра, Майк. Боюсь, я старомодна. Брак для меня