И хотя душа ее отчаянно требовала выговориться, Шерил умолкла, опасаясь, что горечь, отравившая ей все эти годы, может теперь обрести свой собственный голос и вырваться наружу.
— Ты говоришь так, будто у меня был выбор… — сдавленно прошептал Сидни. — Но ты же не оставила мне выбора, лишив возможности узнать о существовании нашего ребенка.
Шерил уловила в его словах безмерную боль, но решила, что человек, который столь жестоко обошелся с ней, не заслуживает сочувствия, и ядовито спросила:
— И что было бы? Узнай ты об этом тогда, ты что, совершил бы благородный поступок? Неблагородно бросил бы свою невесту, чтобы жениться на мне?
— Шерил, мы оба повели себя как-то…
— О, я не сомневаюсь, что ты вел себя в высшей степени умно и достойно! — перебила она, нервно засмеявшись.
Шерил видела, что новость глубоко затронула сердце Сидни, растопила обычную холодность. Однако ее собственное сердце, исстрадавшееся за эти годы, требовало своего.
— В одном ты прав, Сидни, выбора у тебя не было. Не было тогда и нет теперь, потому что Сидди мой, и только мой. Так что забудь все, что навоображал себе, потому что ты в его жизни никто и ничто. И в прошлом, и в будущем — никто и ничто!
— Почему же ты дала ему мое имя? — смертельно побледнев, спросил он. — Почему, Шерил, если отец для мальчика никто и ничто?
— С чего ты взял, что это из-за тебя? — возразила она, вдруг почувствовав себя загнанной в ловушку. — Сможешь ли ты понять, что для меня значит Леонора?! Что я люблю ее, как родную мать? И что мое решение жить в Новой Зеландии вызвано единственно тем, что здесь ее дом?
По его взгляду Шерил поняла, что эта бурная вспышка выдала ее с головой. Да Сидни и не верит ее объяснениям.
— Я понимаю и уважаю твои чувства, твою любовь к Леоноре, — спокойно сказал Сидни. — Но это не объясняет, почему ты решила назвать нашего сына моим именем и почему решила, что он должен жить в Новой Зеландии, а не у тебя на родине, в Австралии. Мне кажется, ты сделала этот выбор более осознано, чем хочешь сейчас показать.
Шерил ничего не оставалось как пожать плечами. Мстительность угасала в ней, поскольку сил на нее не осталось.
— Не стану отрицать, что, помня о трудностях собственного детства, я решила дать Сидди все самое лучшее, все, что в моих силах. Я решила начать жизнь с чистого листа, мне тяжело было оставаться в Австралии, слишком много горя в моей жизни связано с этой страной, а в Новой Зеландии… — Шерил умолкла, поскольку чуть было не проговорилась: в Новой Зеландии она познала любовь, обрела веру в лучшее будущее и в себя.
— Я не забыл твоих рассказов о детстве и благодарен тебе за то, что ты сделала для… Сидди. — Он запнулся, прежде чем произнести имя ребенка. — Господи, Шерил, ведь ты была так бедна! — внезапно взорвался Сидни. — Почему ты не дала мне знать?! Скажи, ради всего святого, как ты выжила?!
— Тебе это в самом деле интересно?
Упоминание о бедности задело Шерил за живое: Сидни, невольно выпятил свое богатство и знатное происхождение. Жаль, что в свои наивные девятнадцать она совершенно не придавала значения классовому барьеру, разделявшему их. Но даже сейчас она с внезапно нахлынувшей тоской спросила себя: а так ли это важно? Нет сомнений, что до своего отъезда в Крайстчерч Сидни любил ее. Однако именно тогда он вновь встретился с девушкой, о которой ничего не говорил Шерил, и именно тогда предложил этой девушке стать его женой. Может, возвращение в свой круг открыло Сидни глаза на то, что Шерил пригодна исключительно для кратковременного летнего романчика. Неужели она ошибалась, приняв за любовь обычную похоть, которая и заставила Сидни изменить своей возлюбленной?
— Все это было так давно, — пробормотала Шерил, — что и вспоминать не стоит… Сейчас важно только одно — Сидди и его здоровье.
— Согласен.
Когда они возвращались в больницу, Шерил осознала, сколько недосказанного осталось между ними, но теперь придется соблюдать временное перемирие. Ее любовь к сыну заглушила беспокойство о том, как к ней, к Шерил, относился и относится Сидни. Горечь и старые обиды — все должно отойти на задний план перед обязанностями по отношению к Сидди, твердо сказала она себе, обязанностями, которые — и без слов видно — Сидни вполне разделяет со мной.
— У меня скоро операция. — Когда они подошли к палате Сидди, выражение его лица смягчилось. — Я зайду, когда освобожусь. Но, если ты не возражаешь, я бы и сейчас заглянул к нему. Ведь я обещал быть с ним, когда он проснется.
— О чем ты говоришь, Сидни? Тебе нет нужды просить у меня разрешения, — не успев подумать, ответила Шерил, ибо мольба, застывшая в его взоре, растопила что-то в глубине ее сердца.
К тому времени как приехала Леонора, Сидни уже ушел, а Шерил чувствовала себя опустошенной и близкой к слезам.
После ухода Сидни ребенок почти двадцать минут сражался со сном, капризничая и ворчливо отвергая попытки Шерил и Габи ответить на вопросы, которые мальчика крайне интересовали и ответить на которые, по его мнению, мог только доктор.
С появлением Леоноры Шерил почувствовала облегчение и вкратце сообщила ей новости, включая состояние Сидди, который к этому моменту кое-как успокоился и уснул.
Когда медсестра ушла, а Леонора уселась возле кровати малыша, Шерил ей пожаловалась:
— Сидни не должен был столь подробно все рассказывать малышу. Он так расписал все детали удаления грыжи, что у Сидди возникла масса вопросов… Нас с Габи он и слушать не хочет, подавай ему доктора, и все тут.
— Интересно, Сидни его интересует как отец или как доктор? — задалась вопросом Леонора.
Шерил замерла, с ужасом осознав, что предстоит еще и ребенка познакомить с папочкой.
— Нет, малыш пока ничего не знает, — напряженно ответила она, — так что Сидни для него всего лишь доктор.
— Однако, родная моя, ты вроде уже почуяла какую-то угрозу?
— Да. Я понимаю, это глупо, но… — Шерил даже зажмурилась, представив, какое грандиозное впечатление может произвести на пятилетнего ребенка сообщение, что обаятельный высокий хирург — его отец. Но заговорила она о другом: — Возможно, я ошибаюсь, критикуя Сидни за слишком подробные объяснения, потому что где-то в глубине души чувствую, как это успокаивает Сидди, хотя он и узнал полную правду о своем положении.
— Бабушка… — сонно пробормотал Сидди, открыв глаза. — Где ты скрывалась прошлой ночью?
— Ах ты, моя крошка! Проснулся! — заворковала Леонора, склонившись над кроваткой и целуя малыша. — Бабушке пришлось уехать, чтобы немного поработать.
Сидди протянул руки и крепко обнял ее за шею.
— Не огорчайся, теперь ты не скроешься от нас надолго, ведь завтра мне будут делать операцию. Мой доктор рассказал мне о ней все-все.
Малыш внимательно смотрел на бабушку, желая знать, как она отнесется к этому известию.
— Не сомневаюсь, ты перенесешь операцию так же мужественно, как твой дружок Дик, — бодро заметила Леонора.
Сидди важно кивнул.
— Только сразу домой я не смогу вернуться, потому что мой животик зашьют, а потом нужно будет вытащить нитки.
— Ну ничего, зато потом ты будешь совсем-совсем здоровым, — нежно заверила Леонора. — Знаешь, детка, если я заболею, то буду лечиться только в этой больнице, ведь здесь такие замечательные врачи.
Все трое почти час провели за мирной беседой, и Сидди просто купался в любви близких, пока к нему не подкралась сонливость.
Леонора посмотрела на часы и воскликнула:
— Ох, сколько времени! А я и забыла сказать твоей мамочке, что у меня скоро важная встреча.
— Очень важная? — Сидди надулся.
— Боюсь, да, — вздохнула Леонора. — Но это даже хорошо, что мне теперь надо уйти. Я вижу, ты здорово устал, тебе стоит немного вздремнуть.
— Но ты же не встретилась с моим доктором, — чуть не со слезами в голосе сказал малыш. — Мама, когда он придет?
— Скоро, как только закончит свои дела. Он же обещал тебе. — Шерил погладила сына по голове. — Ты бы вздремнул немного, пока я провожу бабушку до машины.
Ждет своего доктора, которого успел полюбить, даже не зная, что это его отец, тоскливо подумала Шерил.
— Надо признать, — пробормотала Леонора, когда они покинули палату, — Сидди никогда не был таким спокойным, видно, этот доктор и вправду имеет на него большое влияние. — Она нежно потрепала Шерил по щеке. — И не пытайся отрицать, что и сама видишь, как мальчик тянется к Сидни. Он малыш сообразительный и прекрасно понял, что у доктора получит гораздо больше информации, чем у нас.
— Я и не отрицаю. — Шерил вздохнула. — У тебя что, действительно встреча или ты так сказала, чтобы дать Сидди возможность отдохнуть?
— И то и другое. — Леонора улыбнулась. — Я договорилась с одним человеком, который хотел бы выставить свои вещи у нас в галерее. Он дал мне свой адрес здесь, в Веллингтоне, и просил заглянуть к нему, если у меня будет время, вот я и решила…
— Ненавижу все эти твои договоренности и деловые хлопоты.
— Послушай, дорогая, у меня есть немного времени, чтобы пойти и посмотреть его вещи, так в чем проблема? И пока ты провожаешь меня до машины, я сама могу поворчать на тебя. Смотри, до чего ты себя довела! Бледная, изможденная… Наверняка не ешь ничего. Нельзя так! — Леонора с тревогой взглянула на Шерил. — Я понимаю, тебе нелегко в присутствии Сидни, но…
— Но одно «за» перевешивает все «против», — договорила за нее Шерил и устало усмехнулась. — Завтрашняя операция важнее всего, я это прекрасно понимаю. — Ее слегка передернуло. — Хотя, сказать по правде, стараюсь не думать о завтрашнем дне. Уверена, что и ты тоже.
Леонора с мрачным видом кивнула.
— Я думаю, как бы поскорее смотаться домой, чтобы утром вернуться пораньше и повидать нашего малыша до операции. Ты ведь и сама знаешь, когда я заберу себе что-нибудь в голову… Так что я все же смотаюсь в Гисборн, посмотрю, как дела в офисе, распоряжусь о том о сем, наведу порядок в галерее. Все лучше, чем нам обеим метаться тут как безумным.
Шерил рассмеялась.
— Помоги, Господи, бедному офису и несчастной галерее. Никогда не забуду, какую бешенную деятельность по наведению порядка ты развила, когда у меня начались схватки. — Она хихикнула. — Наверняка ребята со «скорой» подумали, что я решила рожать на дому, вот ты и пытаешься стерилизовать все вокруг! — Шерил еще продолжала улыбаться, но слезы набежали на ее глаза, и она пылко обняла Леонору. — Господь был весьма милостив ко мне, позволив обрести такое чудо, как ты, — прошептала она.
— А уж ко мне-то Он как был милостив, дорогая! — растроганно ответила Леонора. — И я горжусь, что ты, несмотря ни на что, столь многого достигла!
5
Сидни вернулся с операции уже затемно. Шерил к тому времени успела запутаться в своих противоречивых ощущениях. В операционной униформе Сидни выглядел гораздо моложе своих тридцати двух, а тут еще этот беспомощный — от усталости, что ли? — взгляд, усиливавший сходство с Сидди… Шерил стало просто не по себе.
— Я малость опоздал, только сейчас освободился, — будто оправдываясь, сказал он, и это прозвучало с несвойственной ему неуверенностью.
— Ты выглядишь таким усталым! — вырвалось у Шерил.
— В самом деле? — Подходя к кровати Сидди, он не отрывал от Шерил взгляда. — Впрочем, денек выдался трудноватый.
Легкость, с которой это было сказано, противоречила чувствам, мерцающим в глубине его темных глаз, устремленных на Шерил.
— Оно и заметно, — пробормотала Шерил, вставая. — Пойду пройдусь. — Ей хотелось просто бежать от этого гипнотического взгляда, однако спокойно дойдя до двери, она даже нашла в себе силы обернуться и миролюбиво сказать: — Сидди спрашивал о тебе.
Сидни явно обрадовался, что не на шутку ее испугало. Шерил с тоской подумала, что желание бежать возникло у нее из-за неспособности разгадать смысла этого взгляда. И вдруг, будто опомнившись, она спросила себя, а зачем ей вообще что-то разгадывать? Нет, что бы там ни было, а надо взять себя в руки и покончить со всей этой умственной сумятицей.
Леонора, безусловно, права, мало мудрости в том, что на многие годы она изгнала из сознания все мысли о Сидни… Это помогло, конечно, отрешиться от самозабвенной любви, но вот теперь за это приходится расплачиваться горькими воспоминаниями. Хотя он стал старше, но оставался тем же мужчиной, которого Шерил страстно любила. Ей стало ясно, что отделаться от воспоминаний уже не удастся.
Шерил вышла из здания и окунулась в сумрак еще не остывшего от дневного зноя больничного сада, хотя вечерний ветер уже нес прохладу, приятно овевая разгоряченные щеки. Идиллическое спокойствие окружающей природы только сильнее подчеркивало мучительность неразберихи и хаоса чувств, владевших Шерил.
Надо же было такому случиться, что из-за внезапной болезни сына в ее жизни появился Сидни, из-за чего сразу возникло столько трудностей! Мало ей было и без того забот и хлопот, с которыми она насилу успевала справляться, так нет, судьба подбросила еще и это! Скачущие мысли, своевольно появляясь и исчезая, не просто пробудили в памяти все подробности их с Сидни любовной истории, не просто вернули прошлое, но быстро превратили это прошлое в нечто такое, что трудно отличить от настоящего.
Даже собственное тело вышло из подчинения, вдруг настоятельно напомнив о себе опустошающими приступами острого желания. Опустошающими, да, сказала себе Шерил, но по сути вполне объяснимыми. Даже шесть лет назад, будучи совершенно невинной и наивной, она поняла, что сексуально они с Сидни удивительно подходят друг другу, и даже тогда интуиция подсказывала ей, что такое случается не часто. Хотя, возможно, она ошибается, ведь с тех пор у нее никого не было, и совершенно естественно, что тело столь властно отозвалось на появление единственного мужчины, владевшего ею. Вот так и вышло, что от нежданной встречи душа возмутилась, а тело, очнувшись от долгой спячки, тотчас потребовало своего.
А как же те, другие? Шерил зябко поежилась и обхватила себя руками, ибо легкий озноб пробежал по коже при воспоминании о том, что поведала ей Леонора. А те женщины, с которыми Сидни пытался забыть свое горе?… Неужели их тела так же мучительно отзываются на воспоминания о страсти?
Шерил рассердилась на себя: додумалась черт знает до чего! Какое ей дело до других, до этих совершенно незнакомых ей женщин и до того, что они переживают и испытывают? Мало ей своих переживаний! Постаравшись выбросить все это из головы, она вспомнила умилительную картинку — ее сын и склонившийся над ним Сидни… Шерил повернулась и с колотящимся сердцем устремилась к больнице.
Ночная сиделка уже пришла, но, как видно, куда-то отлучилась. А она-то, открывая дверь палаты, надеялась, что девушка здесь.
Нет, здесь были только Сидди и Сидни. Отец и сын. Подойдя поближе, Шерил заметила, что по щекам Сидни текут слезы.
— Доктор, почему ты плачешь? — прозвучал голосок ребенка.
— Потому что я люблю тебя, малыш, и мне больно видеть, что ты страдаешь.
— Ты так сильно меня любишь? Почему?
Сидни обернулся к Шерил, глаза его умоляюще вопрошали. Она кивнула, инстинктивно кивнула, отвечая на его немой вопрос положительно, хотя душа ее, терзаемая необъяснимым страхом, протестовала.
— Я люблю тебя гораздо сильнее, чем ты можешь представить.
— Почему?
— Потому что я твой отец, Сидди.
— А я знал, что ты придешь! — на одном дыхании выпалил Сидди, мельком взглянув на мать. — Я загадал на мой последний день рождения, чтобы мой папа ко мне пришел. Так и получилось!
Малыш никогда не говорил матери об этом. Тайная мечта, надежно укрытая в маленьком сердечке, обнаружилась лишь тогда, когда загаданное желание, наконец, сбылось. Это потрясло Шерил, она всхлипнула и не смогла удержать слез. Чуть ли не на ощупь взяла она горячую ручонку сына и сжала ее.
— Не плачь, мамочка. Папа позаботится о тебе. Знаешь, папа, мама очень храбрая, спроси хоть у бабушки. Даже когда она поранила палец, то не заплакала.