Камилла проклинала себя. На то человеку и дана воля, чтобы он обуздал свои чувства. Дубай! Жестокий Дубай! Пропади пропадом твои огни, разверзнись под тобой бездонная пропасть! Ты ослепил блеском, роскошью. Ты один виноват во всем. Камилла плакала, не зная что делать. Кайс, Ник, Исхан…
Вдруг дверь номера распахнулась, и в комнату вбежала раскрасневшаяся, разгоряченная Эмили.
— Слава богу, ты жива! Что сделали с тобой эти люди? Почему ты сидишь на полу? Нам надо убираться отсюда. Ник ждет внизу. Скорее!
Эмили тараторила так быстро, что понять из ее слов можно было только одно — срочно уходим.
Итак, судьба предоставляет ей последний шанс. Уйти, пока есть возможность? Куда делся Кайс? Может, хочет отдать свою «невесту» брату в наложницы? Камилла почувствовала, как болезненно заныло в груди сердце. Как тоска, глухая, беспросветная, уже обступила со всех сторон.
— Что ты сидишь?! — возмутилась Эмили. — Бежим отсюда!
— Я не пойду. — Камилла решительно посмотрела на суетливую любовницу мужа. — Я не пойду. Спасибо, что пришли, спасибо, что беспокоились. Но это был розыгрыш. Вас пропустили специально. Эмили, я… Я все знаю. Будьте счастливы. У вас еще родятся дети. Главное, остерегайтесь советов Аделин. Предупреждаю сразу, она будет ревновать, упрекать Ника в разводе. Тебя станет изводить за то, что разбила чужую семью. Не слушай. Ничего ты не разбила, потому как нечего было и разбивать. Я не любила Ника никогда и не люблю теперь. Я обманывала себя, обманывала его. Но с этим покончено. Я нашла человека, в которого влюбилась без памяти.
Эмили тоже опустилась на пол.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь…
— Поймешь, — перебила ее Камилла. — Поймешь. Никто не похищал меня. Никто не разлучал с мужем. Я сама ушла, потому что влюбилась. По-настоящему влюбилась в человека, который, вероятно, не стоит этого. Однако отступать поздно. Мосты сожжены. Я остаюсь. Пусть будет что будет. Не знаю, что они сделают со мной, но потребность видеть его, говорить с ним… окунаться в его бездонные голубые глаза… Полцарства за поцелуй. Поверишь ли? Он поцеловал меня единственный раз в жизни, а я готова броситься с самой высокой вышки в воду, что угодно — лишь бы испытать еще раз чувства, которые охватили меня в тот вечер. А вы с Ником будете счастливы. Ведь так? — Камилла обняла ее. — Скажи мне. Почему ты молчишь?
— Будем, — прошептала Эмили.
Она понимала, почему Камилла так настойчиво требует от нее сказать это. Потому что бывшая миссис Спенсер поступала по зову сердца. Разум говорил ей — опомнись! Зачем ты своими же руками рушишь то, что возводила так долго? Она боялась не выдержать, сломаться под этим натиском рассудка. Ведь вот он выход — беги. Вернись к старому. Никто не упрекнет, никто не попеняет. Вернись в Англию, изобрази счастье… Но изображать его всегда сложнее, если в человеке живет осознание совершенной ошибки. И каждое утро, просыпаясь в постели, он говорит себе — я мог быть счастлив. Но не решился, не рискнул. И жизнь становится еще невыносимее. Камилла хорошо понимала это. Но воля всегда была в ней сильной. Одно слово извне сейчас укрепило бы ее решение. И Эмили сказала, произнесла его. Будем.
— И самое печальное, что он только что меня бросил, — заключила Камилла свой скорбный монолог.
— Кто?
— Кайс.
— Кайс?! Бросил?! — изумилась Эмили, сообразив, что Камилла, видимо, не знает последних событий. — Хотела бы я, чтобы меня бросали так каждый день. — Она усмехнулась, довольная тем, как развиваются события.
— Что ты имеешь в виду? — Камилла подняла заплаканные глаза.
— Наш с Ником план… — начала Эмили издалека. — Кстати, мы вам еще припомним эту Шутку. Так вот план был следующий: приплыть на остров, после чего я иду на разведку обстановки. Однако меня сразу же остановила охрана. Других клиентов, кроме Омрана, у меня здесь нет. Пришлось сказать, что я к нему. Хотела уже идти. Но один из охранников вежливо, но настойчиво предложил меня проводить. Меня буквально конвоировали до его номера. Я на ходу сочинила какую-то историю. Омран меня принял. Я понесла какую-то ересь, он перебил меня на полуслове. И очень отчетливо изложил свою версию истинных причин моего неожиданного появления в «Арабской башне». Меня, вероятно, просто выставили бы, но тут вбегает Лабиб, сын Омрана, и говорит, что Кайс дерется с Исханом. Что они разнесут сейчас весь номер и хорошо еще, если не убьют друг друга. Старик, разумеется, бросился в номер старшего сына. Ну а я к тебе.
Камилла прямо-таки потеряла дар речи. Кайс напал на этого громилу, чтобы защитить ее? Да на самом деле Исхан не успел ничего сделать. Из-за чего вся суматоха? Из-за слез. Камилла только теперь поняла, как подействовали они на Кайса.
— А где номер Исхана?
Эмили пожала плечами.
— Не знаю, но найти несложно, сейчас туда пойдут целые толпы уборщиков и уборщиц.
— Пошли. — Камилла встала и выпрямилась, расправив плечи.
Слезы высохли на ее щеках. Кайс любит ее! Так чего еще ждать от судьбы?!
Номер действительно нашелся довольно быстро. Дверь была настежь распахнута. Изнутри доносились резкие голоса. Камилла и Эмили вошли на цыпочках, остановились на пороге той комнаты, где происходило разбирательство, и укрылись за портьерами. Им не хотелось привлекать к себе внимание. Однако наблюдательный пункт позволял видеть и слышать все происходящее.
Двое дюжих охранников держали Кайса. В порыве гнева тот все еще пытался броситься на брата и, тяжело дыша, время от времени отпихивал всеми возможными способами своих конвоиров. Исхан стоял смирно и, потупившись, смотрел в пол. Омран пытался разобраться в происходящем, но Кайс перебивал отца на полуслове.
— Я хочу знать, что здесь произошло и по какой причине. Можно понять дерущихся мальчишек или юношей, но не взрослых мужчин. — Голос старика, суровый и жесткий, царапал слух. — Что вы себе позволяете? Вы позорите меня перед честными людьми и Аллахом. Исхан, ты старший. Говори.
Может, Исхан и сказал бы что-нибудь, но Кайс не дал ему и рта открыть.
— Отец, не верь ему! — выпалил он. — Лжец! Лиса! Ты же сам знаешь, что Исхан выдумает что угодно, лишь бы выйти сухим из воды!
— Помолчи! — одернул его Омран.
Но Кайс не унимался.
— Он хотел изнасиловать мою гостью. И вообще, я не уверен, что он не успел это сделать. Отец! Я…
— Помолчи! — гаркнул старик так, что, казалось даже ветер за окном на мгновение замер. — Бери пример с брата. По крайней мере, он никого не перебивает!
Кайс не стал больше испытывать терпение отца и замолчал.
Весь разговор шел на арабском, и Камилла ни слова не поняла бы, приди сюда одна. Но рядом стояла Эмили и шепотом переводила.
— Я нашел себе женщину, — начал Исхан, не поднимая глаз. — Она была моей. Но Кайс ее выкрал. Охранники не замедлили мне об этом сообщить. Я пришел забрать свое, но этот сопляк не только не выказал должного уважения к старшему брату, но даже не вернул мне моего же. Я пообещал, что так этого не оставлю, и ушел. Спустя десять минут Кайс ворвался в мой номер и начал унижать меня, а потом… — Исхан замолчал.
— Ты действительно напал первым? — спросил Омран, бросив суровый взгляд на младшего сына.
— Да, напал, — почти крикнул Кайс, возмущенный откровенной ложью Исхана. — Отец, он лжет! Ты же знаешь. Ты же сам приходил к нам. В мой номер. И… ты же видел все. Он лжет. Я…
— Ты напал первым! — оборвал его речь Омран. — Этим все сказано. Мне давно пора заняться твоим воспитанием. А сейчас…
— Но отец!.. — Кайс был до глубины души поражен несправедливостью. Старик всегда отличался основательностью и никогда не делал скоропалительных выводов. А тут вдруг поверил такой откровенной лжи!
— Я закончил. — Омран выглядел очень рассерженным. — И не смей перебивать меня! Я твой отец.
Но тут Кайса прорвало:
— Отец, ты всегда по справедливости судил своих сыновей и вдруг веришь идиотской истории, которую Исхан и придумать-то не сумел толком.
На этот раз Омран не произнес ни слова. Он повернулся, подошел к сыну и принялся отчитывать «непутевого» отпрыска, сопровождая каждую фразу пощечиной.
— Я твой отец и требую уважения. — Шлепок. — Он твой старший брат и по праву тоже должен быть тобою уважаем. — Шлепок. — Мое слово для тебя закон. — Шлепок. Такое своеобразное вразумление длилось минут пять.
Кайс молчал, не морщась снося удары.
Исхан торжествовал.
— Запереть его! — приказал Омран. — А девушку привести ко мне. И выпроводите коммерсанту. Она разнесет слухи.
Камилла и Эмили едва успели выскочить из номера и скрыться за дверью, ведущей на служебную лестницу, которая по счастливому стечению обстоятельств оказалась рядом.
— Поверить не могу, — схватилась за голову Эмили. — Я думала, Кайс его любимец. Если он к любимцу относится так, каково, интересно, положение остальных сыновей?
Камилла присела на корточки.
— Что мне теперь делать? — прошептала она — Что делать? Старик меня выставит из отеля. Я не могу без Кайса. Я никуда не пойду без него. Боже! Я ничего не понимаю. Все смешалось… Почему так? Что мне делать? Уйти не могу, остаться, вероятно, тоже.
— В любом случае мы должны вернуться в номер, иначе нас хватятся. Боюсь представить, что будет, если только они узнают о нашем предприятии. Идем! — Эмили выглянула в коридор.
Дверь в номер Исхана уже была закрыта, кругом ни души. Девушки вышли и пустились бегом. Эмили лучше ориентировалась в планировке здания и потому бежала впереди.
И снова повезло. Дверь в номер Камиллы была распахнута, изнутри — ни звука. Все осталось по-прежнему. Сюда никто не приходил. Но едва девушки расположились в спальне на втором этаже, как в номер пожаловали люди из охраны. Они бесцеремонно подхватили Эмили и Камиллу и буквально понесли к Омрану.
Тот уже ждал. Лицо старика выражало не суровость, как несколько минут назад, а скорее усталость, усталость человека, который осознал, что только что сделал еще одну ошибку в добавление к прочим, сделанным раньше. Какой странной показалась Камилле эта перемена. Словно там, в номере Исхана, Омран был не настоящим, а теперь скинул надоевшую ему маску. Чужую, грубую, шероховатую. Однако стоило появиться девушкам, как маска вновь водрузилась на прежнее место.
— Оставьте нас, — попросил старик.
Охранники поклонились и вышли, плотно закрыв за собой дверь.
— Я начну с вас, мисс Браун. — Омран нахмурился. — Вы только что узнали подробности моей семейной жизни, и я хотел бы, чтобы эти сведения не покинули стен «Арабской башни». Зная вас, могу предположить, что вы разнесете сплетни повсюду. Прошу не делать этого. Только из элементарного человеческого уважения к таинствам и секретам личной жизни. Я бы не хотел, чтобы незначительная семейная ссора уже завтра попала на страницы газет. Могу ли я рассчитывать на ваше молчание? Я влиятельный человек, мне не нужны скандалы и испорченная репутация. Еще дороже мне честь сыновей. Сколько вы хотите?
Эмили отрицательно покачала головой.
— Я даю слово, что никто ничего не узнает. Ваши деньги мне не нужны.
Омран едва заметно склонил голову.
— Тогда прощайте. Хотя нет, подождите свою — подругу. Я переговорю с ней, а потом вы уедете. И еще, постарайтесь как можно быстрее покинуть Дубай. Теперь для вас здесь небезопасно. Ваши дела я улажу сам.
Эмили не совсем поняла, что означало «для вас здесь небезопасно», но у Омрана на лице застыла такая угрожающая гримаса, что задавать вопросы она не рискнула.
Когда она скрылась за дверью, старик обратился к Камилле. С минуту он молчал, откровенно разглядывая девушку.
— Что вы делаете? — не выдержав его пристального взгляда, спросила Камилла.
— Пытаюсь понять, — коротко ответил старик.
И снова воцарилась тишина. Ужасная, почти живая. Она наполняла комнату, растекаясь уродливыми каракатицами по стенам. Камилла видела ее, чувствовала…
— Что вы все смотрите?! — Она повысила голос. — Говорите или я уйду.
— Вы принесли раздор в мою семью, — начал старик медленным напевным голосом. — Но я понимаю, почему сыновья повздорили из-за вас. Удивительная белая кожа в сочетании с почти черными восточными глазами. Вы — редкий цветок, миссис Спенсер.
— Мне кажется, — перебила его Камилла, — вы хотели поговорить со мной не о моей внешности.
Омран кивнул.
— Совершенно верно. Но я не мог удержаться от комплимента, видя такое совершенство в причудливом сочетании Запада и Востока. Женщин, подобных вам, не так уж много. У моего сына определенно есть вкус, раз он в семнадцатилетней девчонке разглядел будущую красавицу. Вам не понять моих слов. У нас на Востоке замуж выдают рано. Не всегда очаровательный ребенок превращается в прекрасную женщину. Чаще происходит по-другому. Юность, свежесть уходят, и остается обычное тело без проблеска самой простой привлекательности. У вас — иначе. Но я никогда не сомневался в своем сыне.
— Кажется, мы собирались поговорить о нем, — напомнила Камилла вежливо. — Или я не права?
— Отчасти, — кивнул Омран. — Я вижу, вы настойчивы. Для восточной женщины это отрицательное качество. Особенно если оно проявляется в разговорах и отношениях с мужчиной. Но мы не об этом. Итак, вы чуть не стали причиной позора в моей семье. С сыном я разберусь, а вас прошу покинуть отель и больше не появляться здесь. Более того, я прошу вас уехать из Дубая. Вы, кажется, приехали отдыхать по путевке. Я возмещу ущерб. Только уезжайте.
Камилла рассмеялась. Мысль об отъезде, о необходимости оставить Кайса навсегда, показалась ей абсурдной.
— Чему вы смеетесь?
— Это глупо, — просто ответила она. — Я люблю вашего сына и никуда не уеду.
— В таком случае, — голос старика задребезжал, — уеду я и увезу сына. Так или иначе, вы больше не увидите его. Я должен заботиться о благосостоянии семьи и не позволю сыновьям убить друг друга из-за какой-то привлекательной европейки. Последний раз прошу по-хорошему — исчезните.
Камилла стояла в растерянности и только теперь начала понимать, почему старик повел себя так странно с любимым сыном.
— Мне крайне неприятно говорить вам об этом, но сегодня я впервые в жизни ударил Кайса и прилюдно счел его неправым, хотя отлично знал, что это не так. Мальчишка, он бросился защищать вас. И бросится снова, а Исхан не отступит. Ему давно нужен был предлог, чтобы уничтожить брата. Женщина! Что может быть лучше? Сегодня я успокоил Исхана своим несправедливым судом. Но пройдет день, два — и, если вы останетесь, все повторится. Сейчас Кайс в безопасности. Исхан удовлетворен, но кто знает, что придет ему в голову через час или два. Вы не скроетесь от Исхана ни в Англии, ни в Африке, нигде. Он одержим порою до того, что готов преследовать цель вопреки здравому смыслу. И, поверьте, вы важны для него не сами по себе, а как повод для стычек с Кайсом. Он зацепится за это и доведет дело до трагедии. Я люблю сыновей и не хочу для них такой участи. Прислушайтесь к моим словам. И уезжайте.
Камилла плакала. Слезы беззвучно катились по ее щекам.
— Да, — проговорила она. — Да, я согласна. Я уеду завтра же. Вы правы, я все поняла. Но… у меня осталось одно желание. Позвольте провести с Кайсом одну ночь. Может быть, ребенок станет мне утешением в Англии. Обещаю, что на рассвете я уйду и вы никогда больше не увидите меня. Последнюю ночь. Кайс будет счастлив и благодарен вам.
— Вы первая женщина, перед которой я кланяюсь по-настоящему, — сказал Омран и склонил голову. — Разумеется, я удовлетворю вашу просьбу. Кайс выбрал себе лучшую невесту из всех. Желаю вам найти свое счастье на родине. Прощайте. Надеюсь, мы больше не увидимся.
7
Омран остался один. Сухой вечерний воздух наполнял комнату, давно стемнело. За окном, просвечивая сквозь тонкие занавески, сиял огнями Дубай. А в небе над ним горели звезды. Как и всегда, контраст бросался в глаза: огни земные неслись куда-то, пролетая по набережной фарами автомобилей и бегущими строками реклам. А огни небесные застыли в своем безмолвном величии и спокойно смотрели вниз, словно говоря: «Куда же вы? Движение — жизнь, но вы погубите себя суматохой и суетой. Остановитесь». Но люди не слышали их. А те, кто слышали, только смеялись в ответ. Так сейчас рассмеялся и Омран. Что звезды? Да, они застыли неподвижные, незыблемые, словно берегут свою жизнь, боясь одну-единственную минуту потратить на чувства. Другое дело люди: они торопятся — успеть, только бы успеть изведать все, познать мир, ощутить его в каждом вздохе! Как ужасна жизнь, если она застыла подобно мертвому камню. Изваянию. И как прекрасна она, когда полна надежд, стремлений, порывов. Когда каждый луч солнца приносит радость, а в груди кипят чувства, бушуют страсти! Пускай порой они губительны. Но, совершая последний роковой шаг, бросаясь с обрыва вниз, кидаясь в волны моря, даже самоубийца может сказать себе: я жил! Я жил на этом свете! Я ощущал на кончиках пальцев движение мироздания. Я слышал пение птиц в лесах, видел первый снег, который белыми хлопьями укрывал равнины, вдыхал аромат весенних цветов, я… Я жил! И пускай его жизнь лишь вспышка, едва заметная во вселенной. Но каждая такая вспышка неповторима, а блеск звезд всегда одинаков, и даже много лет назад они сияли все так же скупо и однообразно, прожигая мгновения своего существования. Именно существования, а не жизни. Они скрупулезно считали текущие секунды. Они и теперь считают их, боясь пошевелиться, боясь единым шорохом нарушить свой покой. А человек не считает минуты, не трясется над каждым днем. Может быть, именно поэтому он бросается смело и отважно в водоворот страстей, ибо коротка его жизнь, в то время как ваша — почти бесконечна в вечном покое. Наверное, это так. Но что за удовольствие висеть в небе? Висеть и только бросать презрительные взгляды вниз? Они презирают нас? Ха! Да что такое их холодный блеск по сравнению с одним ударом наших огненных сердец! Ничто! Ничто, говорим мы им. Холодные, ледяные светила, они не знают, что такое жить и любить. Потому что ни душ, ни сердец у них нет. Так пусть завидуют смертным! Им ведомо самое лучшее, самое чистое и высокое чувство — любовь…