— Зато кое-кому другому пришло. У заместителя командира Эллиота есть некоторые замечания на этот счет.
— Например?
— Что касается первого мужа миссис Ферье, с которым она развелась в 1936 году, то о нем я узнал не так давно. Однако существовала одна очень важная причина, по которой ей не следовало сообщать о своем «обручении» с Гектором Мэтьюзом три года спустя.
— Почему же?
— Потому что ее второй муж, за которого она вышла в 1937-м, был еще жив и они еще были женаты. В начале войны он стал летчиком-истребителем Королевских ВВС и в 1940 году погиб. Похоже, это не было общеизвестно, а потому, естественно, никак не повлияло на завещание Мэтьюза.
Некоторое время было так тихо, что стало слышно, как маятник часов в холле со светловолосой куклой, по-идиотски бодро покачивающейся из стороны в сторону, громко отсчитывал секунды. Паула подошла к Ферье и, дотронувшись до его руки, повернулась к доктору Феллу.
— Опять вы со своими обвинениями? Вы снова хотите доказать, что бедная Ева каким-то образом убила мистера Мэтьюза? — воскликнула она.
— Спросите у мистера Ферье.
— Я не поверю…
— Спросите у мистера Ферье. Спросите его, что это может означать.
— Паула, — сказал Ферье и затем произнес слова, которые редко услышишь в изысканном обществе: — Держитесь подальше от этого!
— Мисс Кэтфорд должна держаться подальше от этого. Ох… кха-кха! Вы тоже. Если тюремное заключение или несправедливое обвинение для вас ничего не значат, тогда вообще о чем говорить?
Дернув плечом, Ферье сбросил руку Паулы и прикрыл глаза длинными пальцами.
— Господь свидетель — я не хочу больше неприятностей. Но ведь уже больше нет угрозы от…
— От чего? Вы в этом уверены? — прорычал доктор Фелл. — Я изо всех сил пытался проявлять осторожность; Хатауэй этого делать не станет.
— Не знаю, — протянул Ферье, — не знаю. Дайте мне пять минут, всего пять минут, чтобы все обдумать!
Доктор Фелл шагнул к нему, а следом за ним и Брайан. И вдруг все трое услышали шум мотоциклов, повернувших на вымощенную гравием дорогу и поднимающихся к вилле. Служанка Стефани, желая предупредить хозяина, быстро вошла в гостиную и объявила:
— Мистер Ферье, полиция.
Глава 11
В восемь часов вечера начало темнеть.
Брайан надеялся встретиться с Одри еще несколько часов назад. А теперь, не обращая внимания на скользкую после дождя дорогу, гнал свою машину в сторону пригородов Женевы.
Ему нередко приходило в голову, что людям, которым значительную часть своей жизни приходится проводить в поездках, больше всего на свете хочется повесить, или застрелить, или еще каким-то образом уничтожить всех, кто занимает какое-то официальное положение. Хотя это было совершенно несправедливо.
Чиновники тут ни при чем. И если цель многих современных правительств состоит в том, чтобы максимально усложнить жизнь остальных людей и привнести в нее как можно больше раздражающих факторов, то он, несомненно, должен был быть благодарен швейцарской системе, позволяющей поступать как тебе заблагорассудится до тех пор, пока ты не ущемляешь прав другого.
Нет ничего более вежливого и тактичного, чем полицейский допрос; однако ничто не длится так долго — почти десять часов. Брайан не знал, что говорили другие свидетели. Они находились в отдельных комнатах, как в разных отсеках. В половине второго неутомимая Стефани принесла свидетелям поесть. Гроза, разразившаяся ливнем сразу же после прибытия полиции, явилась фоном, вполне совпадавшим с настроением Брайана.
Он понимал, что источник его беспокойства заключался совсем в другом.
«Как всегда, я пытался быть слишком умным, — с горечью думал он, — и, как всегда, действовал во вред себе».
Когда Брайан давал показания, никто не усомнился в его рассказе (точнее сказать, в рассказе доктора Фелла), что они с Одри были вместе и видели, как Ева Ферье упала с балкона. И сообщение, что Одри отослали с виллы потому, что она страшно расстроилась от перенесенного потрясения, ни у кого не вызвало ни удивления, ни гнева.
Вежливый и учтивый месье Обертен, говорящий на трех языках — французском, английском и, как понял Брайан, немецком, — в ответ на это просто кивнул:
— Ведь это так естественно, мистер Иннес.
— Вы собираетесь допросить ее?
— Вполне возможно. Однако сейчас у нас есть чем заняться.
— Я рассказал вам все, что знал, и уже пересказал это дважды. Можно мне теперь уехать отсюда?
— В свое время, мистер Иннес. Для наибольшей полноты информации нам необходимо уточнить еще кое-что. Вы, наверное… э-э-э… беспокоитесь о юной леди?
— Да, беспокоюсь.
— Где она сейчас?
— Точно не знаю; она может быть в нескольких местах.
— Ну что ж, все очень просто: позвоните в одно из этих мест, где она, как вы предполагаете, может находиться, и скажите, что вы задерживаетесь.
А вот этого-то он как раз и не мог сделать! Во-первых, потому, что не должен был рисковать и разговаривать с Одри до тех пор, пока, встретившись с нею, не договорится о версии, которой они оба должны придерживаться. Так что это великодушное предложение полицейского могло стать ловушкой. А во-вторых, если Одри получила его сообщение, переданное через мадам Дюватлон, то даже не ответит на телефонный звонок.
О каких только возможностях пообщаться с Одри не думал Брайан, но все они оказывались неприемлемыми. К тому же из головы не выходили последние слова доктора Фелла, сказанные им перед самым приездом полиции.
Мысли о необходимости встретиться с Одри, которые он не менее умело, чем месье Обертен, скрывал за вежливостью и учтивостью, за время их разлуки превратились в нечто вроде мании. А еще Брайан ждал объяснений доктора Фелла. Этот гигант обещал сопровождать его в Женеву и после разговора с Одри рассказать, как произошло убийство.
Однако доктор Фелл не смог с ним поехать.
— Сэр, это невозможно! Я пока не могу уехать отсюда.
— Почему?
— Поверьте мне на слово, что это невозможно. Я постараюсь присоединиться к вам позже.
— Какие-то новые трудности?
— Надеюсь, не со стороны властей. Хочется верить, что и с другой стороны их не будет.
И вот теперь, в восемь вечера, Брайан мчался на огромной скорости сквозь заново омытый и еще влажный мир с мокрой листвой. Позади остался горный хребет из песчаника, а впереди уже маячили огни Женевы.
Красноватые лучи закатного солнца, отсвечивающие от мелькавших мимо деревьев, обещали на завтра прекрасный день, но это обещание относилось только к погоде. Люди не станут поступать так, как должны (или как они сами считают нужным). «Но по крайней мере, — думал он, притормаживая у дорожных знаков согласно правилам движения и, наконец, поворачивая на набережную Туреттини, — наконец-то состоится встреча с Одри».
Но состоится ли?
От каменного фасада его довольно современного многоквартирного дома, как всегда, веяло величием и дремотой. Вытянув шею, Брайан увидел свет в двух окнах на шестом этаже.
Он оставил машину на небольшой поперечной улице, неподалеку от дома, рядом со знаком, категорически запрещающим там парковку транспорта. В темном тамбуре у входа в дом едва поблескивали желтые металлические дверцы почтовых ящиков.
Свой ключ от квартиры Брайан отдал Одри, а мадам Дюваллон попросил оставить ее ключ в почтовом ящике. Дрожащими пальцами он достал из кармана крошечный ключик от ящика. Но если там ключа не окажется…
Но он оказался на месте.
Войдя в лифт, Брайан стал подниматься мимо площадок этажей, где тусклые лампочки освещали грубо отштукатуренные темно-серые стены, и где царила мертвая тишина.
Одри тоже была на месте. Не успел он открыть входную дверь в квартиру, как раздался ее крик: «Кто там?» Она стояла в маленькой прихожей — очевидно, собиралась выйти, но, услышав звук ключа в замочной скважине, отпрянула назад.
Они уставились друг на друга.
Инстинктивно Одри бросилась к нему, но Брайан не сделал ни шагу ей навстречу. Подбежав, она остановилась в смущении, которое почувствовал и он сам. Они смотрели друг другу в глаза, и каждый понимал, что в этот момент чувствует другой.
И тотчас оба сделали вид, будто ничего особенного не происходит.
— Не волнуйся, — резко проговорил Брайан. — Тебе ничто не угрожает.
— Я думала наоборот.
— И откуда, по-твоему, эта опасность?
— От нее.
— От кого?
— Сам знаешь. От Евы. Или от… — Тут Одри замолчала, широко раскрыв глаза.
— Нет, минуточку, погоди! Кажется, у тебя с нервами хуже, чем я предполагал. Ева мертва.
— Я знаю, но всякий раз, когда кто-то проходил мимо двери, я слышала ее. Что случилось? Где ты был целый день?
— Я не мог приехать раньше.
— А что происходит на вилле? Наверное, все думают, что это сделала я?
— Нет, никто так не думает, и вообще выбрось это из головы раз и навсегда! Кстати, ты встретилась с мадам Дюваллон? И еще, ты ела хоть что-нибудь?
— Да, да, да! В холодильнике полно еды. Я не могла много есть, но мадам Дюваллон так настаивала, что мне пришлось.
— В таком случае сейчас ты немного выпьешь, а потом, после того, как я объясню тебе, что следует говорить полиции, когда они станут тебя допрашивать, мы отсюда на некоторое время уедем.
Помимо маленькой прихожей, кухни и ванной в квартире было всего две маленькие комнатки, а также гостиная и спальня. Работал Брайан в студии, которая находилась в Везене. Присутствие Одри в квартире, которая могла служить настоящим символом неустроенной холостяцкой жизни, только еще больше это подчеркивало.
Одри вернулась в небольшую гостиную, где лампы освещали кремовые отштукатуренные стены. Подойдя к шкафу с переносным баром, Брайан еще раз посмотрел на нее. На Одри были все тот же твидовый костюм, коричневые чулки и туфли на толстой каучуковой подошве.
— Похоже, ты добралась до города еще до дождя?
— Да, — ответила Одри, взглянув на него. — А ты, кажется, умылся и причесался после того, как спускался посмотреть-посмотреть, что с ней случилось.
— Да, с любезного разрешения полиции.
— Что они говорят? Что думают?
— Хотелось бы мне знать. Вот так-то.
Брайан налил виски с содовой и подал бокал Одри. Между двумя окнами над низкими книжными полками висел черно-белый набросок Одри, который он нарисовал по памяти. Всякий раз, когда Брайан обращался к ней, она старательно избегала смотреть на рисунок.
— …Так вот, все выводы доктора Фелла — какими бы они ни были — с самого начала основывались на информации, полученной им в Скотленд-Ярде еще до того, как он приехал из Лондона.
— Значит, Ева, — недоверчиво спросила Одри, — уже дважды побывала замужем, прежде чем выйти за мистера Ферье?
— Кажется, тебя это удивляет?
— По правде говоря, да. Я… я не знаю почему.
— Не имеет значения. Можешь вспомнить, что ты, как предполагается, должна была говорить и делать сегодня утром? Можешь повторить все, чтобы тебя не уличили в неточностях?
— Ну конечно, могу. За это время я уже должна была привыкнуть ко лжи и обману. А теперь, когда ты рядом, и вовсе не боюсь.
Она глотнула бренди с содовой. На ее лице чувство горечи смешалось с чем-то еще, чего Брайан не мог объяснить. Потом Одри поставила бокал на полку.
— Я не разговаривала с Евой и вообще не входила в кабинет. Правильно?
— Совершенно верно.
— После завтрака в половине восьмого я пошла в свою комнату. Я была напугана Евой; позвонила тебе и после этого отправилась на прогулку. Вернувшись, опять прошла прямо в свою комнату по внешней лестнице. Находясь там, выглянула на балкон и обнаружила, что Ева выбежала туда. Тут ты присоединился ко мне, и мы оба увидели, как она упала вниз. Господи боже мой! Все это могло быть именно так! Но…
— Но — что?
Одри сделала недоуменный жест:
— Знаешь, я много думала о Еве. Скажи, почему такое большое значение придается ее второму мужу?
— Я этого не знаю.
— Но ведь доктор Фелл наверняка сказал нечто такое, что должно указывать… — Она замолчала.
— Нет, доктор Фелл не рассказывал никаких подробностей о втором муже Евы, за исключением того, что этот парень был убит на войне. Он даже не упомянул его имени. Хотя… погоди минутку! Как раз перед тем, как вошел месье Обертен, доктор добавил, что второй муж, кажется, был самой большой любовью в жизни Евы Иден.
Глаза Одри изменились так, что Брайану показалось, будто она снова собирается сбежать. Положив ключ от квартиры в переносной бар, Брайан налил себе виски и вдруг засомневался.
— Одри, ты много разговаривала с Евой о том, чего я не слышал. Есть ли еще что-нибудь такое, о чем ты мне не говорила?
— Нет, правда нет!
— Ты уверена?
— Совершенно. Но мне все же хотелось бы знать… возможно ли такое, что этот самый второй муж до сих пор жив?
Брайан досчитал до десяти, прежде чем ответил:
— Нет, это невозможно, как невозможно и то, что сама Ева жива. Она упала, ударилась головой и умерла буквально через несколько секунд после того, как я ее нашел. Ты же не находишься в гипнотической власти мрачных фантазий, не так ли? Или тебе кажется, что Ева может прийти за тобой и постучать в дверь?
— Нет! Нет! Брайан, ты должен выслушать меня!
Самым странным выводом из всего сумбурного разговора с Одри было то, что она, кажется, здорово повзрослела за это утро. Брайан не мог определить смысла этой зрелости, не мог понять, прав он или нет, но чувствовал, что так произошло, хотя поклясться в этом не мог.
— Я только хотела знать, — Одри, казалось, на ощупь выбирала разрозненные впечатления, — не могла ли я неправильно понять то, что она мне говорила?
— Каким образом?
— Ты говорил о гипнотической власти… призраков или чего-то там еще. Знаешь, о чем я вначале подумала, когда Ева стала кричать на меня? Мне показалось, что она была загипнотизирована, — именно так она тогда выглядела и говорила.
— Не хочешь ли ты ко всему тому, что мы обнаружили, добавить убийство с помощью гипноза?
— Хотела бы я это знать.
— Вокруг этого дела и так уже создалась какая-то таинственная атмосфера, так что, поверь мне, не стоит добавлять еще. Давай забудем об этом, а?
— Но послушай, Брайан. Когда ты только что произнес слова «убийство с помощью гипноза», не добавив ничего, то это, конечно, прозвучало глупо. Но это еще не все. — Одри выпрямилась. — Ты знаешь, что я была очень глупа и вела себя совершенно по-дурацки. Доставила тебе массу ужасных неприятностей, потому что пыталась что-то доказать себе самой и тебе тоже. И все же есть кое-что, что ты должен понять, несмотря на то что может произойти, пока мы оба живы. Между мной и Десмондом Ферье никогда не было никаких — абсолютно никаких! — отношений. — Голос ее зазвенел. — О, я знаю! — добавила она, прежде чем он успел начать говорить. — Я знаю, что ты сейчас скажешь. Раньше ты мне уже говорил, что не имеет значения, даже если что-то и было. Ты так часто это повторял, что я уже почти поверила, что для тебя это действительно не имеет никакого значения…
— Одри, прекрати это чертово кокетство! Для меня это значит все на свете, что тебе прекрасно известно. Я люблю тебя уже много лет.
— Нет, не подходи ко мне! Не дотрагивайся до меня. Не сейчас! У меня еще остались какие-то остатки гордости, хотя кому-то в это невозможно поверить.
— Я и не собирался до тебя дотрагиваться — по крайней мере, пока не закончится это дело. А уж потом, черт побери, возьмусь за тебя так, как никто этого не делал в твоей жизни!
— Ну что ж, я надеюсь на это. Но неужели ты не можешь просто с-сказать, что любишь меня, — закричала на него Одри, — а не ругаться и не смотреть на меня так, будто хочешь задушить!
— Нет, не могу. Это ты так действуешь на людей.
— Ну хорошо, я не против. Мне это нравится. Но ты сказал «людей», и я тоже имела это в виду. Я хочу доказать тебе, что никого другого никогда не было. Так ты будешь слушать?
Через какое-то мгновение накал эмоций мог выйти из-под контроля. Брайан выпил виски и с громким стуком поставил стакан на крышку бара.
— Я весь внимание, мадам, как это сформулировал бы Хатауэй.