Ридли устало покачал головой и затянулся сигарой.
- И почему, во имя Господа, преподобный, ты считаешь, что я могу знать хоть что-нибудь об этой Салли Траслоу?
- Потому что она сбежала в Ричмонд. К тебе. Я это знаю, - Старбак ничего подобного не знал, но Дятел Бёрд под его напором признался, что дал Салли адрес брата Ридли в Ричмонде.
- Она не приходила ко мне, преподобный, - заявил Ридли. - А если бы и пришла? Какая разница?
Старбак не имел ответа на этот вопрос. Он просто стоял с глупым и неуверенным видом между отогнутыми краями палатки Ридли. Тот выпустил огромный плевок под ноги Старбаку.
- Интересно, преподобный, скажи-ка мне. А кто для тебя Салли?
- Никто.
- Так какого чёрта ты беспокоишь меня в это чертово раннее утро?
- Потому что хочу знать.
- Или ее папочка хочет знать? - спросил Ридли, впервые выказывая признаки обеспокоенности. Старбак покачал головой, и Ридли рассмеялся. - А ты чуешь течную суку, преподобный?
- Нет!
- Но так и есть, преподобный, так и есть. Я знаю и даже скажу тебе, что с этим делать. Иди в таверну Грили на Мейн-стрит и заплати высокой девке у стойки десять баксов. Она, конечно, уродливая корова, но вылечит твой недуг. У тебя осталось десять баксов из тех пятидесяти, что ты у меня забрал?
Старбак ничего не ответил, и Ридли покачал головой, будто сомневаясь в наличии у северянина здравого смысла.
- Я не видел Салли много недель. Много недель. Она вышла замуж, как я слышал, и это положило конец нашим отношениям. Это не значит, что я хорошо ее знал, понятно тебе? - он подчеркнул этот вопрос, ткнув концом сигары в сторону Старбака.
Старбак недоумевал, чего он хотел добиться этой ссорой. Признания от Ридли? Адрес, по которому можно было найти Салли? Он выставил себя дураком и выдал Ридли свое слабое место. Теперь он попытался выпутаться из такого неуклюжего начала этого столкновения.
- Надеюсь, ты мне не солгал, Ридли.
- Ох, преподобный, да ты ничего не понял. Возьмем, для начала, хорошие манеры. Хочешь обвинить меня во лжи? Тогда делай это со шпагой в руке или с пистолетом. Не возражаю встретиться с тобой на дуэли, преподобный, но будь я проклят, если буду сидеть здесь и слушать твое чертово нытье и брюзжание, не выпив и кружки кофе. Сделай одолжение, попроси моего сукиного сына слугу принести кофе, когда будешь выходить. Эй, Мокси! Можешь войти. Мы с преподобным завершили наши утренние молитвы, - Ридли взглянул на Старбака и мотнул головой в коротком прощании. - А теперь иди, парень.
Старбак ушел. Когда он шагал обратно мимо рядов палаток, то услышал издевательский взрыв смеха со стороны Ридли и Мокси и зажмурился от этих звуков. Боже мой, подумал он, но он же только что выставил себя на посмешище. Просто полным идиотом. И ради чего? Ради дочери убийцы, которой просто посчастливилось родиться красивой. Он пошел прочь, потерпев поражение и безутешный.
Глава восьмая
Небо на заре в День независимости было ясным. День обещал быть жарким, но с холмов дул благословенный ветерок, а немногочисленные легкие облака парили высоко и вскоре рассеялись.
Утром солдаты Легиона чистили форму с помощью щеток, полосок для пуговиц [11], ваксы и мыла, пока их шерстяные сюртуки и панталоны, кожаные ботинки и вязаные ремни не стали настолько безупречными, насколько этого можно было добиться, честно приложив усилия.
Они натерли ваксой свои кожаные патронташи, начистили фляги, отстирали заплечные мешки и попытались разгладить укрепленные картоном тульи и козырьки своих кепок.
Они отполировали пряжки ремней и кокарды, а потом натерли маслом ореховые приклады винтовок, пока дерево не засияло. В одиннадцать, в предвкушении появления девушек, которые в это время собирались рядом с Семью Источниками, роты встали в строй в полном обмундировании.
Пятьдесят кавалеристов составляли еще одну роту, выстроившуюся впереди остальных, а две пушки, которые вытащили из колеи, проделанной их колесами в высокой траве, и прикрепили к передкам, участвовали в параде вместе со знаменами полка позади Легиона.
Полковник ждал в Семи Источниках, предоставив на время командование майору Пелэму. В пять минут двенадцатого Пелэм отдал Легиону команды "смирно", "к ноге", "примкнуть штыки", "на плечо".
В параде участвовали восемьсот семьдесят два человека. Это был не весь Легион - рекрутов-новичков, которые не успели усвоить строевое мастерство, послали в Семь Источников раньше, одни занимались приколачиванием красного сукна к церковным скамьям, а другие помогали готовить общий ужин.
На лужайке с южной стороны воздвигли два огромных шатра, где посетители могли укрыться от солнца, а кухня расположилась неподалеку от конюшни, там истекающие потом повара, которых временно откомандировали из Легиона, жарили целиком туши пары бычков и шести свиней.
Городские дамы пожертвовали несколько баков с бобами, миски с салатом, подносы с кукурузными кексами и бочонки с сушеными персиками. Еще там был кукурузный хлеб, сладкая ветчина, копченая индейка и оленина, копченая говядина с яблочным соусом, маринованные огурцы, а для детей - подносы с посыпанными сахаром пончиками.
Для трезвенников приготовили лимонад и воду из лучшего колодца Семи Источников, а для остальных стояли бочонки с элем и крепким сидром из погреба таверны Грили.
В доме предлагалось вино, но судя по предыдущему опыту подобных мероприятий, лишь горстка местных жителей заинтересуется подобными утонченными напитками.
Обильное угощение и изысканное убранство были привычны для Семи Источников в День независимости, но в этом году Вашингтон Фалконер, дабы продемонстрировать всем, что именно Конфедерация является истинным наследником революционного духа Америки, превзошел самого себя.
В восемь минут двенадцатого старшина Проктор приказал Легиону выдвигаться, оркестр под предводительством капельмейстера Августа Литтла заиграл "Дикси", и полсотни кавалеристов вывели Легион с поля.
Они ехали с саблями наголо, а роты шагали с примкнутыми штыками. Городок опустел - весь люд собрался у Семи Источников, но солдаты с развернутыми знаменами промаршировали мимо здания администрации с вывешенным флагом, мимо галантерейного магазинчика Спарроу, в чьем окне из восьми огромных листов стекла, привезенных лишь год назад из Ричмонда, отразились марширующие роты, позволив пехотинцам вдоволь налюбоваться своими слегка размытыми фигурами.
Шум на марше вышел преизрядный - не столько из-за разговоров, сколько из-за непривычки солдат к переноске полного обмундирования. Фляги бренчали, сталкиваясь со штыками, жестяные кружки, подвешенные к ранцам, стучали, ударяясь о патронташи.
Первыми наблюдателями, которые поджидали колонну у белых ворот поместья, были в основном дети. Вооружившись бумажными флажками Конфедерации, они бегали вдоль колонны, маршировавшей под дубовой аллеей, ведущей от Росскилл-роуд прямо к главным воротам Семи Источников.
Легион не стал маршировать до самого дома, а вместо этого свернул с дороги в проем, сделанный в изгороди против змей за леском, обогнул дом и подошел к окаймленной флагами южной лужайке между двумя рядами наблюдателей, которых становилось всё больше, они аплодировали прекрасно выглядящим войскам,
Кавалерия, придерживающая возбужденных лошадей, чтобы они высоко поднимали ноги, выглядела особенно благородно, когда прогарцевала мимо трибуны, на которой председательствовал Вашингтон Фалконер вместе с политиком, до отделения заседавшем в Конгрессе США.
Рядом с Фалконером и бывшим конгрессменом находились преподобный Мосс, судья Балстроуд и девяностосемилетний полковник Роланд Пеникрейк, служивший лейтенантом в армии Джорджа Вашингтона при Йорктауне.
- Я не возражаю, если он начнет вспоминать про Йорктаун, - сказал Вашингтон Фалконер капитану Итану Ридли, выполнявшему в День независимости роль сопровождающего полковника адъютанта, - но надеюсь, он не станет вспоминать о нем слишком детально.
Но было бы неучтиво именно в этот день лишать старика своей минуты славы.
Адам в своем прекрасном мундире вел кавалерию. Майор Пелэм сидел на откормленной послушной кобыле во главе остальных десяти рот, а майор Дятел Бёрд, чья великолепная форма только что прибыла из Ричмонда ко всеобщей радости легионеров и за счет его зятя, маршировал перед оркестром.
Младший лейтенант Старбак, у которого в этот день не было никаких существенных обязанностей, скакал на кобыле Покахонтас позади майора Бёрда, не прилагавшего никаких усилий, чтобы идти в ногу с ритмом барабанов, а просто вышагивавшего, словно на дневной прогулке.
Добравшись до южной лужайки, кавалерия, чья функция в этот день была чисто декоративной, галопом промчалась по импровизированному плацу, а потом исчезла, чтобы поставить лошадей в загон. Две пушки сняли с передков и разместили по обеим сторонам трибуны, перед которой под восхищенными взглядами почти трех тысяч зрителей устраивал маневры Легион.
Солдаты маршировали ротами, каждая из которых сформировала четыре шеренги и затем развернулась в двухшереножный линейный боевой порядок.
Для полноценного ряда не хватало места на флангах, но Траслоу, сержанту одиннадцатой роты легкой пехоты, хватило ума придержать своих людей, несколько подпортив, таким образом, следующее выступление полка (составлявшее гордость Пелэма): Легион должен был продемонстрировать формирование каре для отражения атаки кавалерии. Подпорченное или нет, все же каре выглядело вполне правдоподобно, и лишь истинный профессионал мог отметить некоторую неровность у одного из углов строя.
Все офицеры, за единственным исключением майора Бёрда сидевшие верхом, собрались в центре каре, когда оркестр заиграл "Масса в холодной, холодной земле".
Легион, разбив каре, сформировал две колонны, мелодия сменилась на "Да здравствует Колумбия", толпа разразилась радостными возгласами, полковник излучал довольство и счастье. Затем капитан Мерфи, сам себя назначивший старшим артиллеристом Легиона, выкатил вперед две пушки.
Заряд орудий состоял из нескольких пачек пороха безо всяких ядер. Артиллеристы Легиона не получили новомодных терочных запалов для воспламенения пороха, так что Мерфи обошелся парой запалов, изготовленных вручную из соломенных трубочек, наполненных первоклассным порохом для винтовок.
Трубки, проходя через запальные отверстия, коснулись пороховых мешочков, после чего, по кивку полковника и после окончания "Да здравствует Колумбия", артиллеристы поднесли фитили к запалам.
Два великолепных, оглушительных выстрела, два языка огня, два клуба дыма - и горстка испуганных птиц разлетелась из деревьев, росших за трибунами. Разнесся вздох удовлетворенной толпы.
За выстрелами последовали выступления ораторов. Речь полковника Пеникрейка была, слава Богу, короткой в силу старческой одышки, затем наступила очередь конгрессмена, чьи разглагольствования, казалось, никогда не закончатся, после чего Вашингтон Фалконер обратился к толпе с воодушевленным воззванием, выразив сначала сожаление о необходимости войны, а затем рассказав о гнезде гадюк с севера, об их шипящих пастях, о трепещущих языках, о ядовитом дыхании и о том, как они разносят отвратительную заразу по земле.
- Но мы, южане, знаем, как обращаться со змеями!
Толпа разразилась радостными криками.
Даже чернокожие рабы, сопровождавшие своих хозяев на торжественный обед и согнанные в кучу в огороженном веревками пространстве, приветствовали слова полковника.
Фалконер, чей зычный голос позволял ему быть услышанным всеми собравшимися, повествовал о двух народах, выросших в Америке. Народах с общими предками, которые, тем не менее, были разделены климатом, моральными ценностями и религией. Которые росли отдельно друг от друга до сего момента, пока разница в представлениях о чести, правде и мужественности более не позволяла им существовать под властью одного правительства.
- Народ с севера должен идти своим путем, - провозгласил полковник. - А мы, южане, всегда первыми встававшие в сражении Америки за Свободу, Правду, Порядочность и Честь - мы отстоим мечту отцов-основателей! Их меч теперь наш меч!
Он извлек сверкающий клинок, подаренным его деду Лафайетом. Толпа приветствовала его слова о том, что именно они, а не вырождающийся род потеющих на заводах, испорченных так называемым образованием, зараженных римско-католическими идеями северян - истинные наследники великих виргинских революционеров, Джорджа Вашингтона, Томаса Джефферсона и Джеймса Мэдисона.
Полковник завершил свою речь уверением, что борьба не должна продлиться долго. Север заблокировал южные порты, а Юг ответил запретом экспорта хлопка, что означало простаивание фабрик Англии, которая, напомнил он толпе, непременно погибнет без хлопка.
Если блокаду не снимут, то в течение нескольких недель величайший флот мира появится у берегов Конфедерации, заставив янки разбежаться по своим гаваням, словно змеи по норам.
И все же Югу не стоит оглядываться на Европу, поспешил добавить Фалконер, да и нет в том нужды, ибо воины с Юга прогонят янки со своих земель без помощи европейцев. Скоро, заверил полковник, янки пожалеют о своем безрассудстве - когда в панике, с криками и воплями убегут. Толпе подобная перспектива пришлась по душе.
Война будет выиграна за несколько недель, пообещал полковник, и каждого, кто вложил свой вклад в победу, будут уважать и чтить в новой Конфедерации, чей флаг в скором времени будет развеваться среди знамен всех народов.
Его слова послужили сигналом Легиону вынести и развернуть знамена полка. И, что самое поразительное, для этой цели из своей комнаты вышла сама жена полковника.
Мириам Фалконер оказалась худощавой женщиной с черными волосами и крайне бледным лицом, на фоне которого ее глаза выглядели неестественно огромными. Одета она была в платье из пурпурного шелка настолько темного оттенка, что он казался почти черным. Темная полупрозрачная вуаль спадала с ее шляпы.
Она двигалась настолько медленно, что, казалось, вот-вот споткнется, не дойдя до трибуны. Ее сопровождали дочь и шесть дам, отвечавшие за пошив тяжелых полотнищ из великолепного шелка, которым предстояло стать боевыми знаменами Легиона Фалконера.
Первое знамя являлось новым флагом Конфедерации. Оно состояло из трех широких горизонтальных полос, верхняя и нижняя - красного цвета, а средняя - белого. Один из верхних углов занимало синее поле с семью нашитыми белыми звездами, обозначавшими семь отделившихся штатов.
Второе же знамя представляло собой вариацию на тему герба Фалконера с изображением трех красных полумесяцев на белом поле, сопровождаемых семейным девизом: "Вечно пылающий".
Оркестр молчал, за неимением официального гимна, лишь барабанщики отбивали торжественный ритм, когда вынесли знамена. Адам, назначенный главным знаменосцем, выступил вперед, чтобы принять флаги вместе с двумя другими знаменосцами.
Одним из них был Роберт Декер, чье лицо выглядело уже чуть лучше и наполнилось благоговением, когда он сделал шаг вперед вместе с Адамом, а вторым - Джо Мелкий Спарроу, взявший флаг Фалконера, который Анна поначалу передала своему брату. Анна расправила складки на шелке, а потом отдала его Джо Спарроу, тот, похоже, с трудом удерживал тяжелое знамя.
Затем Мириам Фалконер с помощью двух других дам отдала флаг Конфедерации с желтой бахромой. На мгновение показалось, что Анна не хочет забирать его из рук матери, а потом она сделала шаг назад и передала его Роберту Декеру, гордо поднявшему его вверх.
Зрители приветствовали их криками, которые довольно быстро стихли, когда толпа поняла, что преподобный Мосс, терпеливо ожидавший целый день, теперь готов вознести молитвы с благословением. Молитва тянулась так долго, что некоторые из присутствующих подумали, что Джо Спарроу рухнет до того, как будет закончены эти мольбы.
Хуже того, запах жареного мяса стал еще более соблазнительным, но Мосс по-прежнему настойчиво призывал Господа обратить внимание на Легион, два его флага, офицеров, а также на его врагов, которые, молился Мосс, будут сокрушены мощным ударом Легиона.