Джонсон ударился в воспоминания, как любят делать все старики. Меня предупредили, что он будет говорить о чипперах - причудливом поколении, промелькнувшем в сфере бизнеса на пороге двадцать первого века нашей эры.
- Чипперы, - сказал он, - творили в те времена все, что хотели. Сейчас эти ребята под контролем, проку от них почти никакого, но тогда... Помню, один из них основал компанию... сейчас этот концерн стоит десять миллиардов долларов. А я, чтоб ты знал, подобрал этого парня.
- Насколько мне известно, долго они не живут, - заметил я.
- Тем более в те годы... Они просто сгорают. Знаешь, когда вместо нервных узлов стоят микрочипы, вся система выгорает лет через десять. Тогда их списывают. умственно опустошенными, так сказать.
- Странно, что люди шли на это дело добровольно.
- Идеалисты, понятное дело, били тревогу, из-за них и ввели эти дурацкие ограничения. На самом деле большой опасности не было. Во-первых, микрочипы подходили далеко не всем. Во-вторых, процентов восемьдесят чипперов были мужчины. Во время своего активного периода они жили как корабельные магнаты. Да и выйдя на пенсию, получали неплохой куш. В этом отношении чипперы мало чем отличались от спортивной элиты: лет десять выкладываются, рвут сердце, потом - отставка.
Джонсон поднес рюмку ко рту.
- Неконтролируемый чиппер мог влиять на эмоции других людей. Понятное дело, чипы надо было правильно установить, да и талант играл не последнюю роль. Чипперы чувствовали, что происходит в сознании других людей. Это помогало им принимать верные решения. Кроме того, они могли воздействовать на своих соперников, ослаблять или усиливать их суждения - в зависимости от того, что было выгоднее для их компании. Справедливость не нарушалась. Чипперы конкурирующих фирм проделывали то же самое. - Он вздохнул. -Сейчас это считается противозаконным. Плохо.
- Говорят, что нелегальное чиппирование производится и сегодня, - робко заметил я.
- Без комментариев, - проворчал Джонсон.
Я не отреагировал на его реплику, и он продолжил:
- Каких-то тридцать лет назад все делалось в открытую. Наша компания была лишь винтиком в системе глобальной экономики, но мы нашли двух чипперов, которые выразили желание на нас работать.
- Двух? - Ни о чем подобном я раньше не слышал.
Джонсон лукаво посмотрел на меня:
- Представь себе, у нас получилось. Дело держали в тайне. По сути, все сводилось к умной кадровой политике, хотя и было вроде как. незаконно. Даже в те годы. Разумеется, мы не могли принять обоих. Двух чипперов держать в команде невозможно. Они как шахматные гроссмейстеры: оказавшись в одной комнате, неизбежно начнут друг друга провоцировать. Возникнет непрекращающееся соперничество, в ходе которого чипперы попытаются воздействовать друг на друга. Они не остановятся. Не смогут, даже если захотят, в результате чего сгорят месяцев за шесть. Когда чипперы только появились, несколько компаний убедились в этом на собственном опыте, потеряв кучу денег.
- Представляю, - пробормотал я.
- Так вот, не имея возможности принять на работу обоих, мы решили взять более сильного. Определить же, кто из них сильнее, можно было только одним способом. Чипперов решили стравить между собой, не давая при этом друг друга уничтожить. Дело поручили мне и ясно дали понять, что, если я ошибусь, моей карьере конец.
- Как вам удалось справиться с задачей, сэр? - спросил я, зная, что он с ней справился, ибо проваливший дело человек не дослужился бы до председателя совета директоров всемирно известной корпорации.
- Пришлось импровизировать, - сказал Джонсон. - Вначале я обследовал каждого в отдельности. Кстати, оба проходили у нас под кодовыми именами. Чиппер, про которого известно, что он чиппер, теряет половину своей ценности. В наших документах они значились как С-12 и Ф-71. Обоим было под тридцать. С-12 был свободен, Ф-71 был помолвлен и готовился к вступлению в брак.
- В брак? - удивленно воскликнул я.
- Конечно. В этом отношении чипперы - обыкновенные люди. Женщины, между прочим, за ними гоняются. Это заведомо обеспеченные люди, а после выхода на пенсию контроль за их состоянием, как правило, переходит к женам. Для молодой женщины чиппер -отличная партия... Так вот, я свел их вместе - двух чипперов и невесту Ф-71-го. Я очень надеялся, что она окажется хорошенькой.
Так и вышло. Увидев ее, я перенес почти физическое потрясение. Это была самая красивая женщина из всех, с кем мне доводилось встречаться. Высокая, темноглазая, с великолепной фигурой. Во всем ее облике сквозила жгучая сексуальность.
На какое-то время Джонсон погрузился в воспоминания, потом продолжил:
- Мне захотелось отбить ее, хотя шансы мои равнялись нулю. Ни одна женщина не поменяла бы чиппера на мелкого служащего, каковым я был в те далекие дни. Другое дело -переключиться на другого чиппера. Между прочим, С-12 был потрясен ею не меньше меня, и я это прекрасно видел. Он не мог отвести от женщины глаз. Так что я предоставил событиям развиваться своим чередом и посмотреть, кому в результате достанется эта красотка.
- Кому же она досталась, сэр?
- Жестокий интеллектуальный поединок длился два дня. Каждый из чипперов израсходовал месячный запас рабочей энергии. Девушка ушла к С-12. Он стал ее новым женихом.
- И вы выбрали С-12 для работы на фирме.
Джонсон насмешливо посмотрел на меня:
- Ты, часом, не спятил? Разумеется, нет! Я выбрал Ф-71. А С-12 мы выплатили небольшую компенсацию. Поскольку толку от него теперь не было.
- Может, я что-то недопонял? Вы сказали, что Ф-71 упустил невесту, а С-12 ее у него отбил. Выходит, С-12 гораздо сильнее.
- Ты уверен? В подобных ситуациях чипперы никогда не проявляют эмоций. Интересы дела требуют скрывать свои возможности, так что каменное выражение лица является для них профессиональной необходимостью. Но я следил очень пристально и заметил, как по губам Ф-71 скользнула мимолетная улыбка, а в глазах сверкнуло торжество победы.
- Но он же потерял свою невесту.
- Неужели ты еще не понял, что он хотел ее потерять? Очевидно, от этой девицы было не легко отделаться. Вот он и решил воздействовать на С-12 так, чтобы тот возжелал эту женщину, а заодно и на нее, чтобы она возжелала заполучить С-12. И победил.
Я задумался.
- Но как вы догадались? Если женщина была так хороша, как вы ее описали, дышала сексуальностью и все такое, то, наверное, Ф-71 захотел бы оставить ее при себе.
- Это Ф-71 сделал ее такой привлекательной, - мрачно произнес Джонсон. - Конечно, он целился в С-12, но атака оказалась настолько мощной, что под нее угодил и я. Когда все закончилось и я освободился от наваждения, я увидел перед собой жестокую и неприятную девку. Глаза ее светились отталкивающим хищным блеском.
Так что я выбрал Ф-71, и наша компания не могла им нарадоваться. Сегодня я являюсь председателем совета директоров, а фирма... Вы сами знаете, какое положение занимает наша фирма.
Золото
Gold (1991)
Перевод: А. Новиков
Джонас Уиллард посмотрел по сторонам и постучал жезлом:
— Теперь понятно? Это лишь тренировочная сцена, и ее назначение — выяснить, понимаем ли мы, чем занимаемся. Мы отрабатывали ее достаточно долго, и на сей раз я ожидаю профессионального исполнения. Приготовиться. Всем приготовиться.
Он вновь посмотрел по сторонам. Трое сидели за синтезаторами голосов, еще трое — за аппаратами проекции образов. Седьмой отвечал за музыку, а восьмой — за фон. Остальные отошли в сторону, дожидаясь своей очереди.
— Хорошо, — продолжил Уиллард. — Помните, старик всю свою жизнь был тираном. Он привык, что любая его прихоть мгновенно исполняется, а когда он хмурится, все сразу дрожат. Ныне все это в прошлом, но он об этом пока не знает. Ему противостоит дочь, которую он считает покорной девушкой, согласной выполнить любое его желание, и никак не может поверить, что теперь перед ним властная королева. Итак, начинаем с короля.
Возник Лир — высокий, седой, слегка растрепанный, с резким и пронзительным взглядом.
— Не сутулить его, не сутулить, — сказал Уиллард. — Ему восемьдесят лет, но он не считает себя старым. Пока что. Выпрямите ему спину, он король до последнего дюйма. — Фигура изменилась. — Вот так, хорошо. И голос должен быть сильным, а не дрожащим — пока. Понятно?
— Понятно, шеф, — кивнул звуковик, отвечающий за голос Лира.
— Прекрасно. Теперь королева.
Возникла королева — чуть пониже Лира, прямая, как статуя, каждая складочка платья строго на месте. Ее красота казалась холодной и непрощающей, как лед.
— А теперь шут.
Появился худой и хрупкий человечек, похожий на испуганного подростка, если бы не его взрослое лицо, где доминировали пронзительные глаза — такие большие, что словно занимали все лицо.
— Прекрасно, — сказал Уиллард. — Подготовьте Олбани, он очень скоро появится. Начинаем сцену. — Он вновь постучал по подиуму, бросил быстрый взгляд на лежащую перед ним исчерканную пьесу и произнес: — Лир! — Жезл Уилларда указал на звуковика Лира и плавно качнулся, указывая каденцию речи, которую он хотел услышать.
— Здравствуй, дочка, — произнес Лир. — Чего бровь насупила? Часто ты стала хмуриться[2].
Его прервал голос шута, писклявый, словно дудочка:
— Молодец ты был раньше — чихать тебе было на ее хмурость…
Королева Гонерилья медленно повернулась к шуту, и ее глаза на мгновение вспыхнули огнем, но эта вспышка было столь краткой, что зрители скорее уловили впечатление, чем заметили сам факт. Шут завершил свой монолог со все нарастающим страхом и, пятясь, укрылся за фигурой Лира, отыскивая хоть какую-то защиту от этого яростного взгляда.
Гонерилья заговорила с Лиром о делах в государстве, и во время ее монолога слышалось тихое потрескивание льда, а едва слышимая музыка играла негромкими диссонансами.
Требования Гонерильи соответствуют этой атмосфере, потому что она хочет привести придворные дела в порядок, а порядка нечего и ждать, пока Лир продолжает считать себя тираном. Но Лир не в том настроении, чтобы прислушиваться к доводам. Он поддается гневу и начинает бушевать.
Входит Олбани. Он консорт Гонерильи — круглолицый, простодушный, удивленно озирающийся по сторонам. Что тут происходит? Он полностью под каблуком властной жены и гневливого тестя. Именно в этот момент Лир разражается одним из самых едких осуждений в истории литературы. Его реакция чрезмерна. Гонерилья пока еще не сделала ничего, чтобы заслужить такое, но Лир перегибает палку:
Услышь меня, великая природа!
Взываю к каре божией твоей.
Бесплодием ей запечатай чрево,
Деторождение в ней иссуши.
А если дашь ребенка этой твари,
То выродка лютейшего, чтоб мучил
Ее без жалости и без конца,
Чтоб изморщинил молодость ее,
Изрыл лицо горючими слезами,
Чтоб радости и боли материнства
В издевку обратил и в едкий смех, —
Чтобы почувствовала на себе,
Насколько злей змеиного укуса
Неблагодарность детища.
Звуковик усилил в этом монологе голос Лира и снабдил легким шипением, а тело его стало выше и каким-то менее осязаемым, словно превратилось в мстительную фурию. Гонерилья же на протяжении всего монолога не шелохнулась, не дрогнула, не шагнула назад, но ее прекрасное лицо, не меняясь явно, словно накапливало в себе зло, и к концу произнесенного Лиром проклятия стало застывшим, как у архангела — но у архангела падшего. С него сползли любые остатки жалости, осталась только опасная дьявольская величественность.
Дрожащий шут все это время прятался за Лиром. Олбани олицетворял собой смущение, задавал бессмысленные вопросы, ему хотелось встать между двумя антагонистами, но он откровенно боялся это сделать.
— Хорошо, — произнес Уиллард, постучав жезлом. — Сцена записана, и теперь я хочу, чтобы все ее просмотрели. — Он поднял жезл, и синтезатор, расположенный возле задней стены студии, начал воспроизводить запись.
Ее смотрели молча, затем Уиллард сказал:
— Получилось хорошо, но, думаю, вы согласитесь, что недостаточно хорошо. Прошу всех выслушать меня внимательно, чтобы я смог объяснить, что мы сейчас попробуем сделать. Всем вам известно, что компьютеризованный театр далеко не новинка. С голосами и изображениями научились работать так, что результат превосходит возможности актеров-людей. Уже не надо прерывать монолог, чтобы сделать вдох; диапазон и качество голосов почти неограниченны, а синтетические образы можно менять, подстраивая их под слова и действия. Однако до сих пор эти возможности использовали, можно сказать, по-детски. Мы же намерены создать первую серьезную компьюдраму в мире, и меня — не знаю, как вас — устроит только один результат — превосходный. Я хочу поставить величайшую пьесу, написанную величайшим драматургом в истории: «Король Лир» Уильяма Шекспира.
Я желаю, чтобы ни одно слово не было изменено или опущено. Я не хочу модернизировать пьесу. Не хочу удалять архаизмы, потому что в пьесе — в том виде, как она написана — звучит восхитительная музыка, и любые изменения ее исказят. Но как нам, в таком случае, довести ее до широкой публики? Я имею в виду не студентов, не интеллектуалов, а всех. Я говорю о людях, никогда прежде не смотревших Шекспира, и чье представление о хорошей пьесе сводится к пошлому мюзиклу. Эта пьеса действительно местами архаична, и люди действительно не разговаривают пятистопным ямбом. Зрители не привыкли слышать его даже на сцене.
Поэтому мы должны перевести для них архаику и все непривычное. Голоса, чьи возможности превышают человеческие, станут интерпретировать слова тембром и ритмом. Меняющиеся образы усилят воздействие слов.
Сейчас мне понравилось, как менялось лицо Гонерильи, когда Лир произносил проклятие. Зритель сумеет оценить, какой разрушительный эффект произвело на нее проклятие, хотя железная воля королевы удержала ее от словесного выражения своих чувств. Следовательно, зритель ощутит этот разрушительный эффект и на себе, пусть даже некоторые слова Лира прозвучат для него странно и архаично.
Поэтому не забудьте, что шута следует делать старше при каждом его появлении на сцене. Он и так с самого начала выглядит слабым, болезненным человечком, его сердце разбито после потери Корделии, он напуган смертями Гонерильи и Реганы, потрясен бурей, от которой Лир, его единственный защитник, не смог его защитить — а под бурей я подразумеваю и погоду, и реакцию дочерей Лира. И когда он последний раз выходит на сцену в шестой сцене третьего акта, зрителю должно стать ясно, что шуту предстоит умереть. Шекспир этого не говорит явно, и про это должно сказать лицо самого шута.
Однако с самим Лиром придется еще поработать. Его голосу совершенно правильно придали некоторое шипение. Лир брызжет ядом; это человек, у которого после утраты власти не осталось ничего, кроме злобных и резких слов. Он стал коброй, неспособной нанести удар. Но это шипение должно стать заметным не ранее определенного момента. Меня больше интересует фон.
За фон отвечала женщина по имени Мэг Кэткарт. Она занималась созданием фона с самого зарождения технологии компьюдрамы.
— И какой же фон вам нужен? — небрежно поинтересовалась Кэткарт.
— Змеиный мотив, — ответил Уиллард. — Создайте его, и можно будет уменьшить шипение в голосе Лира. Разумеется, я не хочу, чтобы вы продемонстрировали зрителю змею. Это настолько очевидно, что не сработает. Мне нужна змея, которую зрители не увидят, но смогут ощутить, не совсем понимая, почему у них возникает это ощущение. Я хочу, чтобы они знали, что змея здесь есть, не понимая, откуда она взялась; тогда это напугает их до глубины души — а это именно то чувство, которое должен вызвать монолог Лира. Так что когда начнем переделывать эту сцену, Мэг, выдайте нам змею, которая на самом деле не змея.