– Мне стало известно, что молодая женщина, Наталья, с которой я встречался в тот вечер в гостинице, поступила к вам на временную работу.
– Ну да, – согласился Покровский со сдержанным интересом. – Поступила.
Ерискин достал из кармана белоснежный платок и промокнул лоб. Он выглядел в точности, как персонаж бразильского сериала, и, кажется, собирался разыграть настоящую драму по пустячному поводу. Покровский голову мог дать на отсечение, что тут нет ничего серьезного, однако его гость неожиданно наклонился вперед и сообщил горячечным шепотом:
– Я умираю без нее!
– Звучит трагично. И что? Вы хотите, чтобы я посватался к ней от вашего имени?
Тем временем предполагаемая невеста короткими перебежками двигалась по направлению к беседке – от куста к кусту. Когда Покровский посмотрел на нее, она подняла руки и начала скрещивать их над головой, как будто намеревалась сдаться в плен.
– Я хотел бы попросить позволения встретиться с ней! – Ерискин от волнения так сильно вытянул шею, словно собирался вылезти из рубашки через воротник.
– Для меня в этом деле есть риск, – сказал Покровский очень серьезным тоном. – Вот вы с ней поговорите, она соберет манатки и уедет. Оставите меня без ценного работника!
Ценный работник высунулся из-за ближайшего куста и тотчас спрятался снова.
Как вы могли подумать! – воскликнул Ерискин. – Я не собираюсь ее сманивать. Мне нужно только расставить все точки над «i».
– Хорошо, – твердо сказал его собеседник. – Я дам вам возможность с ней поговорить, однако с условием.
Сердитая Наташина физиономия появилась между раздвинутыми ветвями, но он ее проигнорировал.
– Вы расскажете мне, в чем дело?
Ерискин поглядел на него исподлобья и с трудом выдавил из себя:
– Это личное.
– Ничего страшного. Я ведь не собираюсь предавать ваше признание гласности. Просто как работодатель я несу некоторую ответственность...
Куст гневно закачался.
– Но я вам, собственно, все сказал, – развел руками Ерискин. – Эта женщина нужна мне, как воздух! Та ночь, что мы провели в гостинице вдвоем, произвела на меня неизгладимое впечатление. Это любовь, я знаю! Без любви все было бы по-другому!
Куст не шелохнулся. Покровский посмотрел на него задумчиво и спросил:
– А как вы познакомились?
– Через Интернет, – охотно объяснил тот. – Вернее, познакомился я не с ней, а с другой девушкой, Ксенией. Но на свидание она не пришла, а прислала вместо себя Наталью. Я не сразу об этом узнал и осаждал Ксюшу письмами...
– Она что, сбежала от вас наутро? Наталья?
– Да, – грустно признался Ерискин. – Когда я проснулся, ее уже не было. Я перевернул всю гостиницу вверх тормашками! Я сразу понял, что это – женщина всей моей жизни. Она совершенно неподражаема!
– Воображаю, – пробормотал Покровский, наблюдая за тем, как от куста, пригнувшись и опираясь руками о землю, словно орангутан, убегает женщина всей жизни Романа Ерискина.
– Я так страдал, что Ксения сжалилась надо мной. И рассказала правду: что очаровавшую меня незнакомку зовут Натальей Смирновой и что она устроилась на временную работу к вам, Андрей Алексеевич. Я запомнил вас как интеллигентного и чуткого человека и надеюсь, что не ошибся в своих ожиданиях.
Закончив речь, Ерискин встал, облегченно сказал «Фу!», расправил плечи, повертел головой и тут увидел Наташу. Она стояла возле входа в дом и строила Покровскому рожи.
Очень эмоциональная особа. Увидела вас и вот – вне себя от счастья, – сказал тот и патетически добавил: – Что ж – идите к ней. Надеюсь, у вас честные намерения.
Ерискин ненадолго задумался. Вероятно, сам для себя он четко не сформулировал своих намерений. Или же они были у него не совсем честными. А может быть даже – совсем нечестными.
Ну что вы встали? У нее всего лишь изменилась прическа. Но это точно она, головой ручаюсь.
Наташенька! – неуверенно воскликнул Ерискин, подбегая к ней. – Это я!
Покровский подтянулся за ним, и Наташа поглядела на него с ненавистью.
Подождите, Роман, пока мы останемся одни, – потребовала она, и Покровский, высокомерно хмыкнув, скрылся в доме. – Черт бы вас подрал, вы зачем явились?!
Вы убежали, ничего не сказав! Не оставив адреса, не назначив новую встречу... А я страдал. Все это время я тешил себя надеждами, что вы появитесь... – Ерискин поискал ответа в Наташиных глазах.
– Хочу вас успокоить, – ответила она. – Женщина, по которой вы сходите с ума, любит вас.
– О-о! – воскликнул Роман и широко распахнул объятия.
– Ее зовут Тося, – продолжала Наташа, не обращая внимания на его раскинутые руки. – Это она провела с вами ночь.
– Но Тося только приготовила для нас номер! – отступил Ерискин, уронив руки.
– И осталась в нем до утра. Неужели вы такое бесчувственное бревно? Она ведь на голову ниже меня и наверняка приятнее на ощупь.
Ерискин некоторое время молчал, разглядывая носки своих башмаков, потом поднял голову:
– На этот раз вы меня не обманываете?
– Да нет же, глупая вы голова. Уверена, что сейчас Тося страдает не меньше вашего.
В этот момент Покровский снова появился на улице. На носу у него сидели солнечные очки, а в руках была книга «Женщина как вид» с довольно рискованной картинкой на обложке. Он остановился на ступеньках и задумчиво уставился в небо.
– Благодарю вас, – прошептал сентиментальный Ерискин. – Прощайте! – и почти бегом бросился к своему автомобилю.
Покровский повернул к Наташе лицо и, когда она отразилась в стеклах его солнечных очков, сказал:
– Ну вы и штучка!
– Я штучка?! Это вы – штучка! Зачем вы выведывали у Романа все интимные подробности? Это просто неслыханно!
– Мне интересна ваша личная жизнь.
– Моя личная жизнь не имеет к вам никакого отношения.
– Ничего себе! Вы находитесь под моей крышей, я хочу знать, с кем имею дело. Не вздумайте визжать, как кошка на колокольне. Вы жили в гостинице под тремя разными фамилиями! – Наташа повернулась и пошла. – Куда это вы собрались?
– Я собралась идти и работать на вас.
– Неужели вы вспомнили о работе? – преувеличенно любезным тоном поинтересовался Покровский и помахал книжкой у нее перед носом.
– Я не забывала о ней ни на секунду.
– Да что вы! Когда усядетесь, не забудьте поглядеть на часы.
Наташа сочла, что оправдываться – ниже ее достоинства, и действительно отправилась в кабинет. Никто ей больше не мешал, и она просидела за компьютером до самого обеда. Обедать ее не позвали. Она долго маялась, надеясь, что сейчас все-таки кто-то придет – Генрих, или Марина, или Лина, или сам Покровский, в конце концов. Но никто не пришел, и она вконец разобиделась.
Гости разъезжались – она слышала, как заводили машины, как прощались на крыльце. О ней никто не вспомнил. Она вышла в холл только в седьмом часу и сразу же увидела Бубрика. Развалившись на диване, он о чем-то с умным видом разглагольствовал, глядя на собеседника. А на ногах у него были те самые светлые ботинки, которые Наташа недавно видела висящими на суку. Она узнала их, что называется, с первого взгляда. Покровский сидел напротив Бубрика в кресле и вполуха слушал его, время от времени кивая и приговаривая:
– Ты совершенно прав, Аркадий. Совершенно прав.
На самом деле все его внимание было приковано к Марине и Валере Козлову, которые стояли возле магнитолы и «заводили музыку». Марина совершенно по-девчоночьи хихикала, толкала Валеру в бок, распушала ему волосы, клала ручку на плечо, а тот краснел, и все валилось у него из рук от смущения. Исподтишка он постоянно следил за Покровским, словно за злой собакой, которая лежит на подстилке и косит на него глазом.
– Здрасте! – сказал Бубрик, узрев Наташу, и в порыве галантности на пять сантиметров оторвал зад от дивана. А потом приподнял воображаемую шляпу.
– Хорошая у вас обувь, – вместо приветствия заметила она. – Где брали?
Покровский невольно опустил глаза и, узнав свои ботинки, потрясенно моргнул несколько раз подряд.
– Вы мне не поверите! – радостно засмеялся Бубрик. – На дубу взял. Висели себе как ни в чем не бывало.
– На каком дубу? – странным голосом переспросила Марина, бросив Валеру возле магнитолы и придвинувшись поближе. – Эти вот ботинки?
– Нравятся? – Бубрик выставил вперед одну ногу и повертел так и сяк, чтобы всем хорошо было видно. – Правда, они мне на пару размеров велики, но я это переживу. По всему видно, ботинки дорогие...
– Сто пятьдесят баксов, – подтвердил Покровский.
– О, надо же! А что это вы все так насторожились?
– Видите ли, Аркадий, – сказала Наташа, пытаясь подавить в себе отвращение к Бубрику, – эти самые ботинки проходят по делу об убийстве бывшей жены Андрея Алексеевича. Вероятно, в них был преступник, когда отправил ее на тот свет. Их вся милиция ищет.
Не успела она договорить, а Бубрик уже разулся – с такой скоростью, словно ему сказали, что под стельками башмаков прячутся скорпионы.
– Я ничего не знал, – трусливо заявил он и отодвинул ногой в зеленом носке злосчастную пару обуви.
– Так где ты их нашел? – уточнил Покровский, наморщив лоб.
– Они, Андрей, на дереве висели! – с жаром принялся объяснять Бубрик. – Вон, видишь, дуб?
Он вскочил, подбежал к окну, отпихнув по дороге Валеру Козлова, и дрожащим пальцем показал в нужном направлении.
– Вот на этом дубе и висели, друг с другом шнурками связанные. Я подумал – какая находка! Мне даже в голову не пришло, что это такой тайник. А уж тем более что дело как-то связано с убийством...
– А зачем вы на дерево полезли? – с подозрением спросила Марина, и Наташа немедленно поддакнула:
– Действительно, зачем?
И тут же прикусила язык. Нет, она не собирается сейчас выдвигать против этого типа обвинения! Надо сначала выследить его, все про него узнать, иначе он будет отпираться и выставит ее полной дурой. Дурой ей выглядеть вовсе не хотелось. Особенно перед Покровским.
– Так я... зарисовки делал. С высоты птичьего полета, – немедленно соврал художник.
«Да уж, зарисовки, – подумала Наташа. – Фотоаппаратом. В женской спальне. Ничего, дружок, живи покуда, потом сочтемся». Почувствовав, что в воздухе сгустились тучи, Бубрик торопливо попрощался, ловко стянул с себя носки и босой отправился восвояси.
– Черт знает, что такое! – рассердился Покровский. – Как мои ботинки оказались на дереве? Или Аркадий врет?
Чтобы случайно не проболтаться про Бубрика, Наташа ушла на кухню и попросила у Генриха яблоко. Она была уверена, что он немедленно спохватится – как это, у него человек не обедал? Но Генрих стоял с поджатыми губами и, выдав ей яблоко, отвернулся к разделочной доске. Интересно, что бы это значило?
С яблоком в руках она проследовала по коридору и рывком распахнула дверь. В библиотеке сидел аспирант Коля Лесников и читал какой-то старый журнал. Наташа тут же решила, что журнал он взял для вида, а на самом деле все еще мучает себя обидой на братьев Покровских, обманувших его лучшие надежды.
– Извините, – сказал Лесников, вскакивая при виде Наташи. – Марина обещала показать мне редкую книгу. Вот я тут... жду. Вы не знаете, где она?
– Знаю. – Наташа сделала шаг вперед, зацепилась за край ковра и, разинув рот в немом крике, с вытянутыми вперед руками полетела вниз.
Лесников совершил головокружительный маневр, отбросив в сторону журнал и скакнув ей навстречу. Он поймал ее в объятия, и Наташа еще не успела толком подтянуть ноги, когда в библиотеку заглянул Покровский. Иначе просто и быть не могло.
– Вы собираетесь, черт побери, работать? – рявкнул он, увидев, как они обнимаются.
– Да что вы, Андрей Алексеич! – воскликнул Лесников, но Покровский только рукой махнул и с досадой бросил:
– А!
И покинул помещение.
– Смерть бывшей жены очень на него подействовала, – оправдал хозяина дома Лесников, помогая Наташе принять вертикальное положение.
– Спасибо вам, голубчик, – пробормотала она тоном доброй тетушки. – А Марина там, занимается гостями. Развлекает всех, кому внезапно стало скучно.
7
На ужин ее тоже не позвали, и Наташа приуныла. Голод сверлил желудок, поэтому она взяла гордость под мышку и отправилась к Генриху. «Конечно, может, он и преступник, – подумала она, – но все-таки еще и эконом! И обязан кормить всех, кто гостит и работает в доме. У нее, по крайней мере, работа с проживанием и питанием. И куда подевалось питание?»
– Хотите что-то попросить? – поинтересовался Генрих странным тоном.
– Яблоко, – хмуро ответила Наташа.
– А что-нибудь посущественней? Может быть, попросите жареную курицу? – не отставал эконом. – С оливками и морковным салатом?
– А у вас есть?
Генрих пошевелил усами, подошел к двери и захлопнул ее ногой.
– Андрей Алексеич, – шепотом объяснил он, – велел давать вам только то, что вы попросите. Сказал, что надо исправлять ваш несносный характер.
– Так и сказал?
– Слово в слово.
«Ах, негодяй! – усмехнулась про себя Наташа. – Мелкая мужская месть. Он не может мной управлять и не хочет с этим смириться».
Было около полуночи, когда она наконец собралась ложиться спать. Подошла к окну, чтобы поплотнее задернуть шторы – а то вдруг Бубрик и ее решит сфотографировать? Под кустом шиповника она увидела целующихся Марину и Валеру. «Самое место, – подумала Наташа. – У папы под окном». И тут же ее пронзила мысль: комната мальчишки пуста! Он теперь бог знает, когда в нее возвратится, может, только под утро. Самое время узнать, что у него под подушкой. Вряд ли он сообразил, что она видела и все поняла.
Одернув ночную рубашечку с подругиного плеча, Наташа высунулась в коридор и, никого не заметив, совершила короткую перебежку до соседней двери. В комнате Козлова горел свет, постель была разобрана и смята, на тумбочке обложкой кверху лежала книга. Вероятно, он уже улегся и читал, когда Марина вызвала его на улицу. Наташа сунула руку под подушку и нащупала нечто. Вытащила, взглянула и от разочарования села на постель. Чертовы влюбленные! От них одна только головная боль.
Под подушкой обнаружилась фотография Марины. Вот зачем Козлов пробирался в Наташину комнату! Целая стена в этой комнате была увешана фотографиями семьи Покровских. Вероятно, прежде его уже оставляли здесь ночевать и, возможно, даже в той самой комнате, которая теперь досталась ей, Наташе. В тот раз он ничего не стырил – наверное, любовался снимками со своего спального места. А в этот раз любоваться оказалось нечем, и он решил умыкнуть хотя бы одну фотокарточку любимой девушки. Хотя это и странно...
Наташа недодумала свою мысль до конца, повертела трофей в руках и тут увидела паука, который подползал к ее ступне. Повинуясь инстинкту, она подобрала под себя ноги и тут... В комнату вошел Покровский.
– Что это, черт побери, вы тут делаете?! – зловещим голосом спросил он, и желваки заходили на его скулах туда-сюда, словно поршни.
– Ничего особенного, – пожала плечами Наташа, прекрасно представляя, как она выглядит со стороны. – У меня... У меня туалетная бумага закончилась. Вот, зашла попросить по-соседски.
– А почему вы не зашли к Генриху? – клокоча от ярости, поинтересовался Покровский.
– К Генриху неудобно. Он за целый день устает, а я ему буду мешать спать. А мальчишка – тот ничего, выспится!
– Вы врете, – заявил Покровский.
– Можете пойти и посмотреть – туалетной бумаги у меня нет. И вообще – с какой стати вы инспектируете комнаты по ночам?
– Мне показалось, что хлопнула входная дверь, хотя сегодня я запер ее на ключ.
– Ее наверняка открыла ваша дочь – она пошла прогуляться.
– Я вышел в холл и тут увидел, как вы тайком пробрались в козловскую комнату.
– Если вы заметили, в козловской комнате нет Козлова.
– И вы влезли в его кровать, чтобы его дождаться.
Покровский развернулся и вышел. Наташа немедленно слезла с постели, вернула фотографию на место и высунулась в окно, чтобы убедиться, что путь к отступлению все еще свободен. Влюбленные покинули свой пост и отправились в беседку – там, вдали, белела Маринина кофточка.