Не успела она выйти в коридор, как Покровский выскочил из комнаты Генриха ей навстречу. В руках у него была большая упаковка туалетной бумаги – в два ряда. Он шагнул к Наташе и молча сунул ей свой трофей. И побежал вниз по лестнице в темноту.
– Мерси, – буркнула она ему вслед, плотно прижала бумагу к себе и, протопав еще несколько шагов, вошла в свою комнату.
Она не успела сообразить, почему сейчас здесь так темно – ведь лампа оставалась включенной. Сделала только один шаг внутрь, и тут кто-то обхватил ее сзади за горло. Блеснуло лезвие, и нож вонзился в рулон туалетной бумаги. В тот же миг Наташа так заорала, что у птичек, живших под крышей дома, сделался сердечный приступ.
Покровский ворвался в ее комнату, словно торнадо. Включил свет и увидел Наташу, которая вертелась вокруг своей оси, согнувшись пополам.
– Вы что?! – закричал он. – Вы умираете?!
– Папа, папа! – позвала с улицы Марина. – Он побежал туда!
Покровский высунулся в окно и услышал, как где-то поблизости заревел мотоцикл. Сначала взвыл мотор, затем звук его стал стремительно удаляться. Запыхавшиеся Марина с Валерой подняли головы и начали объяснять с крыльца:
– Мы сидели в беседке, болтали... И тут раздался крик. И этот человек выскочил на карниз, потом схватился за плющ и в один миг оказался на земле. Он был весь черный.
– Негр, что ли?
– Мы не разглядели, – развел руками Валера.
В комнате Марины в этот момент появился Генрих в длинном халате и шлепанцах. Усы у него стояли торчком, словно он собирался на войну и лихо закрутил кончики. В руках в качестве оружия эконом держал керамическую вазу.
– Вы можете объяснить, что случилось? – спросил Покровский так сердито, словно это Наташа на кого-то напала.
Несмотря на пережитое потрясение, мозг ее четко заработал. Если она сейчас распустит язык и все расскажет ему о собственных неприятностях, он запросто прогонит ее вон. Мало ему своих преступников, тут еще посторонние навязались! Нет, ни за что она ему не признается в том, что произошло.
– Чего хотел этот человек? – продолжал допытываться Покровский. – Он вас напугал?
Дурацкий вопрос! Еще бы он ее не напугал! Он напугал ее до смерти.
– Он, – сказала Наташа, пытаясь перевести дух. – Он меня... Того... Домогался.
– Что-о?! – завопил разъяренный Покровский. – Во всем поселке не нашлось другой женщины, чтобы ее домогаться?! Вы одна такая несравненная, что необходимо было лезть ночью в окно второго этажа?!
Она решила, что он сейчас затопает ногами и начнет расшвыривать предметы, поэтому втянула голову в плечи.
– И как вы успели понять, что он вас домогался?! Прошло всего две секунды, как вы в комнату вошли!
– Андрей Алексеич, – удивился Генрих. – Чего ты на нее орешь-то?
От этой защиты Наташа вдруг почувствовала, что к ее горлу подступают горячие слезы. Она собрала лицо в гармошку и зарыдала.
– А! – взъярился Покровский. – Плакать? Плачьте без меня. – Перед дверью он фыркнул и насмешливо повторил: – Домогался!
– А что такого? – прорыдала ему вслед Наташа. – Что же – меня и домогаться уже нельзя?!
– Да вы себя видели? – обернулся тот, и Генрих со своей вазой попятился в коридор. – В гостиницу на свидание к этому Ерискину вы приходили конфеткой! И в принципе – умозрительно! – я могу понять, что он от вас голову потерял. Но теперь! Теперь вы похожи на черт знает что! Головка, как у черепахи, одежда – не поддается критике... Парфюмерия забыта, о косметике я вообще не говорю!
– Головка, как... у черепахи? – недоверчиво переспросила Наташа, перестав рыдать.
– Где вы взяли те брюки, в которых щеголяли перед моими гостями?
– Как у черепахи?!
– Вашей обуви место на ближайшей свалке!
– Папа! – крикнула Марина снизу. – Что будем делать?
– Как у черепахи?!
– Вероятно, это был сумасшедший, который не знал, кто проживает в этой комнате! Вас перепутали... с Линой! Вот за ней-то, я уверен, можно и побегать, и на второй этаж влезть!
– Но вы ведь сами просили в агентстве такую женщину, которая несексуально выглядит! – закричала Наташа.
– Несексуально – не значит тошнотворно!
Он вышел из комнаты и захлопнул за собой дверь. Через пару минут они с Генрихом оба объявились на улице и, присоединившись к Марине с Валерой, начали обсуждать ситуацию. Наташа сидела на постели, выпучив глаза. Да как он смел?! Как у него язык повернулся?! А она-то думала, что небезразлична ему... Какая дура!
– Папа, – спросила Марина испуганно. – Почему ты так себя вел?
Покровский засунул руки глубоко в карманы и, поглядев на луну, признался:
– Я испугался. Что, если бы ее убили?
– Да, сейчас это совершенно ни к чему, – согласился Генрих, и Валера Козлов недоумевающе посмотрел на него.
– Генрих, отыщи фонарь, сходи к Аркадию, покличь Азора. Возьмем его напрокат. Он, конечно, защитник никакой, но зато лает на каждый чих.
– Вот у нас жизнь начнется! – пробурчал эконом.
– Не выставлять же караул у нее перед дверью!
«У нее – это у меня», – поняла Наташа, которая отлично все слышала через открытое окно. Утерев нос, она встала и подошла к упаковке туалетной бумаги, которая валялась на полу. Выходит, если бы не ее маленькая ложь про то, что закончилась бумага, нож сейчас оказался бы у нее в животе. Она достала его из разрезанного рулона и повертела перед глазами. Обычный ножик, не очень большой – с таким удобно ходить по грибы. Вот только лезвие заточено с обеих сторон...
Коленки у нее затряслись, и нож выпал на пол. Наташа посмотрела на него и на негнущихся ногах отправилась к телефону.
– Парамонов? – спросила она, когда ей ответили. – А кто? А Парамонова позовите, пожалуйста! Скажите, это Наталья Смирнова по поводу покушения. Несостоявшегося. На меня. Парамонов, вы? Меня только что хотели убить. В поселке Березкино. Да, по Савеловской. При чем здесь обезьяны? С ума вы сошли? Я вам не звонила! А впрочем... Я была так напугана... Не знаю... Но сегодня на меня точно покушался человек. У вас же есть два аналогичных нападения – когда ножом прямо в живот. Ничего себе – откуда я знаю! Я ведь живу в этом районе. – Она некоторое время слушала, потом подсказала: – Да, но у меня на животе была туалетная бумага. Да нет, со мной все хорошо, спасибо. В доме Покровского Андрея Алексеевича. Только он не должен ничего знать, вы понимаете?
Едва она положила трубку и спрятала нож, как в дверь постучали.
– Войдите! – крикнула Наташа разбухшим от слез голосом.
Вошел Покровский, держа за ошейник лохматого Азора.
– Мне показалось, что вы на меня обиделись, – сказал он, сумрачно взирая на нее. – Азор, лежать! Если вы обиделись, то извините.
– Хорошо, – сказала Наташа, глядя в сторону.
Подбородок ее был выставлен вперед, как у особы королевской крови, которая видит что-то ее недостойное. Свой «ежик» она ощущала теперь, после его оскорблений, всеми фибрами души.
– Вот вам сторож на ночь, – Покровский мотнул головой на Азора, который положил голову на лапы и постучал хвостом об пол. – Пес неоднократно бывал в доме, отлично всех нас знает, так что не будет сильно беспокоиться. Зато он поднимает шум, когда слышит что-нибудь подозрительное.
– Благодарю, – сказала Наташа. – Если вы не против, завтра вечером, после работы, – она подчеркнула это «после работы», – я съезжу в город по делам. Утром вернусь.
– По делам? – удивился Покровский. – До утра?
– Куплю себе дезодорант и пудру. И платочек на голову.
– Послушайте, – сердито сказал он. – Если вы всерьез вздумали дуться, то этот факт может плохо отразиться на общем климате... Вы понимаете?
Не собираюсь я дуться, – соврала Наташа. – Разрешите, я лягу спать. Я пережила стресс, мне нужно отдохнуть.
– Мы решили не обращаться в милицию по поводу случившегося инцидента. Вы – человек посторонний, не имеете ко мне никакого отношения. Вряд ли тот тип, который вас... м-м... домогался, как-то связан с убийством Алисы, верно? Какой-нибудь случайный, залетный псих. Вы не обиделись?
– Успокойтесь, я не обидчива, – заявила Наташа, которая на самом деле была обижена до глубины души.
– Тогда – спокойной ночи, – сказал Покровский и вышел.
В город Наташа, ясное дело, не собиралась, а собиралась следить за Бубриком и Генрихом. У них завтра «плановая» встреча, если верить тому подслушанному телефонному разговору. На этот раз Генрих должен отправиться к своему приятелю гораздо раньше полуночи. Так что ей следует заранее усесться в засаде, чтобы ничего не пропустить.
Когда Наташа улеглась в постель и накрылась одеялом, ее начало колотить от пережитого ужаса. Нож, который она спрятала в шкаф под полотенца, внезапно возник перед ее мысленным взором. Было так страшно, что кружилась голова.
– Азор! – крикнула Наташа. – Иди ко мне, собаченька! – И похлопала рукой по одеялу.
Недолго думая, собаченька прыгнула на постель и завозилась, устраиваясь. Вероятно, дома она проделывала это неоднократно.
– Охраняй, Азор! – приказала Наташа и обняла его за шею двумя руками.
* * *
Утром Наташа первым делом позвонила Ольге и все ей рассказала.
– Тебе надо бежать оттуда! – заявила испуганная подруга. – Немедленно.
Нет, Ольга, Парамонов обещал прислать мне кого-нибудь на подмогу. По крайней мере, теперь-то он разобрался в ситуации. Понять не могу, почему раньше у нас не получался нормальный диалог. Но ты должна мне помочь в другом. Можешь подъехать в Березкино после работы?
Конечно! А зачем?
Покровский раскаялся в том, что попросил несексуальную женщину. Теперь ему нужна нормальная.
А где ее взять? – удивленно спросила Ольга.
Из меня сделать, естественно! Давай, дорогая, думай, как исправить все то, что мы натворили. У тебя материальная помощь, которую выделил мне начальник, так что – трать, не стесняйся.
Кстати, первый раз вижу, чтобы столь мелкой сошке, как ты, выделяли такие большие деньги в качестве материальной помощи. Что ты сказала начальнику?
Да ничего, – пожала плечами Наташа. – Он сам предложил! В общем, так. Приезжай завтра к семи, я отнесу твои покупки в дом, потом сяду в твою машину, и мы как будто бы уедем в город.
А на самом деле?
А на самом деле я пойду в разведку.
С кем?
С собакой.
Господи, где ты возьмешь собаку?
Да вот она у меня тут лежит. Азор, голос!
Гав! – с удовольствием сказал Азор.
Ну, я смотрю, ты там обжилась, – констатировала Ольга и стала спрашивать, как проехать к дому Покровского.
Только Наташа начала ей объяснять, как в комнату без стука ворвался сам Покровский с бадминтонной ракеткой в руке.
– Что?! – закричал он, выставив ракетку перед собой.
– Что?! – испуганно повторила Наташа, глядя на него во все глаза.
– Азор залаял!
– Он просто так.
– Уверены?
– Ну, вы вообще, Андрей Алексеевич! – возмутилась Наташа. – То в кабинет стучали, а то в спальню без стука влетаете.
– Да ладно вам, – отмахнулся тот. – Что я тут у вас могу увидеть особенного? Ваше голое тело? Ну, даже если увижу – без чувств не упаду.
– Не зарекайтесь, – ехидно заметила Наташа и снова поднесла трубку к уху. – Алло, ты меня слушаешь?
– Что это у вас за странные отношения? – тотчас же спросила потрясенная Ольга. – В жизни никогда не слышала, чтобы так разговаривали с человеком, к которому нанялись на работу. В конце концов, я руковожу агентством по трудоустройству, которое несет за тебя ответственность как за работника!
– Успокойся, он не станет жаловаться.
– Ты уверена?
– На все сто. Ты, главное, одежду мне привези. И туалетную воду. И лак для ногтей.
– Что ты меня учишь? – хмыкнула Ольга. – Мне достаточно было послушать вашу беседу, чтобы сообразить, что надо привезти.
– Кстати, Ольга, скажи своей любимой сестре, что она большая, набитая соломой дура. И, будь любезна, не смягчай эпитетов.
– Я забыла тебя предупредить, – пробормотала Ольга. – А что, этот шут гороховый уже появлялся?
– Еще как появлялся! Вы вообще – спрятали меня, называется! А потом всем, кому не лень, даете мой адрес. Выходит, за Ерискиным слежка была. И это вы меня рассекретили с Ксюшей.
Ольга долго ныла и извинялась, прежде чем положить трубку.
Наташа отказалась от завтрака, взяв с собой чашку чаю. Уж сегодня-то она потрудилась на славу! Злость на Покровского оказалась отличным стимулом для ударной работы. На обед он позвал ее сам, внимательно оглядев папки, перекочевавшие из одной стопки в другую.
– Как вы думаете, – спросил он, – сколько времени потребуется на то, чтобы привести архив в божеский вид?
– Я постараюсь все сделать побыстрее, – холодно ответила Наташа, поднося вилку ко рту.
На Генриха она старалась не смотреть, потому что видела в его поведении явные признаки волнения, что ее не просто настораживало – пугало. Версия с бесстыдными фотографиями казалась ей самой удобоваримой. А там – кто его знает? Эти чертовы ноги под кроватью не давали ей покоя.
Азор, которого выпускали погулять, а потом снова затащили внутрь, повсюду бегал и цокал когтями. В какой-то момент они с собакой остались в доме одни – Генрих о чем-то спорил с садовником возле беседки, Марина с Валерой отправились прогуляться, а Покровский засел в гараже и чем-то там стучал. Наташа встала размять спину и вышла в холл, сладко потягиваясь. Потом вспомнила про нож и подумала – на месте ли он? Хорошо ли она его спрятала?
На всякий случай она решила это проверить и отправилась на второй этаж. Азор побежал следом, вырвался вперед, резко свернул вправо и боднул головой дверь комнаты Генриха. Ворвался внутрь, промчался вихрем по помещению и выскочил. По дороге что-то такое уронил, и это что-то с грохотом повалилось на пол.
– Балда такая! – попеняла ему Наташа и засунула голову в комнату.
На полу валялись сброшенные псом вещи, которые Генрих, по-видимому, достал из комода. Ящики комода были открыты, а вещи лежали повсюду, в том числе и на стульях. Наташа двумя руками стала собирать все, что оказалось на полу. В том числе там была довольно большая шкатулка, из которой вывалились фотография и письмо. На снимке была изображена довольно молодая женщина с прелестными ямочками на щеках и задорным взглядом. Наташа повернула фотографию обратной стороной и прочитала: «Дорогому Генриху на память, Мария».
Значит, это его жена – та, что не справилась с управлением машины и разбилась на дороге. Надо же – она моложе Генриха, и намного! Бумага, на которой было написано письмо, на уголках пожелтела, выходит, этому письму тоже не день и не два.
Наташа не собиралась читать письмо, она только кинула на него взгляд и немедленно зацепилась им за слова: «В моей смерти прошу никого не винить». Господи боже! Неужели жена Генриха покончила с собой?! Наташа торопливо развернула бумагу и начала лихорадочно шарить глазами по строчкам. «Я делаю это, потому что не могу больше жить во лжи... Я люблю не своего мужа, а другого мужчину. Люблю давно и безнадежно. Если у меня все получится и я отойду в мир иной, расскажите Андрею, как я его любила...»
«Черт знает что такое! – про себя возмутилась Наташа и очень быстро спрятала бумаги в шкатулку. Захлопнула ее, положила на стул и быстро вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь. – Невероятно! Немыслимо! Жена Генриха беззаветно любила Покровского и из-за него покончила с собой! Направила машину в дерево или в ограждение. А Генрих после этого продолжает спокойно трудиться в его доме. Что эти странные люди себе думают? Что они чувствуют?!»
Интересно, знает ли об этом письме сам Покровский? Если знает, то как он с этим живет, каждый день встречаясь с Генрихом и отдавая ему распоряжения? До вечера Наташа ломала голову, но потом ей пришлось переключиться на дела текущие. Необходимо было следить за временем, чтобы ничего не прозевать.
Около шести вечера Марина со своим Козловым отправилась в Москву, на праздник цветов. Наташа не знала, что это за праздник, но ей было завидно. Жизнь этой парочки ничем не омрачена – кроме неудовольствия вредного папаши, разумеется.