У Валеры имелся старенький и дряхленький автомобильчик, на котором он приехал в Березкино.
– На чаевые купили? – не преминул поддеть его Покровский, когда увидел это чудо на колесах. – Лучше бы копили себе на образование.
И теперь Наташа слышала, как Марина прощается с отцом, а он, хмыкнув, отвечает:
– Надо было вызвать такси. Не нравится мне эта тачка. Вдруг у нее по дороге отвалятся колеса или лопнет тормозной шланг?
– Она в хорошем состоянии, – отбивался Валера.
– Моей прабабке сто четыре года, – злобно возразил Покровский. – Можно сказать, она тоже в хорошем состоянии, но концы может отдать в любой момент.
В конце концов парочка все-таки уехала, оглашая окрестности рычанием мотора. Наташа боялась, что теперь Покровский от нечего делать придет в кабинет и станет вымещать зло на ней, но он, к счастью, отправился к своим собственным бумагам, а она принялась ждать Ольгу.
Ольга не подвела – приехала вовремя и привезла две полные сумки вещей.
– Боже, – воскликнула она, когда Наташа в широких «физкультурных» штанах с начесом, майке «Советский спорт» и жутких тапочках появилась из-за кустов. – Кажется, с несексуальностью мы с тобой действительно переборщили.
– Мы с тобой? – переспросила Наташа. – Это все ты! Я в тот момент была недееспособна, а ты воспользовалась моим состоянием и сделала из меня... болотное чмо.
Сбегав в дом и спрятав сумки в шкаф, Наташа отыскала Покровского на заднем дворе в плетеном кресле и сказала:
– Как мы договаривались, я уезжаю в город. Приеду завтра утром.
– На чем? – спросил он, откладывая документы, которые просматривал, нацепив на нос очки. – Может быть, вам нужны деньги на такси?
– Благодарю, это излишне.
Наташа неожиданно поняла, что ей нравится дуться на него. Тем более что, несмотря на внешнюю невозмутимость, она чувствовала в нем раскаяние.
Генрих все еще оставался дома, и Наташа радовалась этому обстоятельству, потому что темнело поздно, а она очень боялась быть замеченной. Один раз наглая слежка сошла ей с рук, но это не значит, что во второй раз все получится так же удачно.
Отправив Ольгу домой, она засела в кустах неподалеку от беседки. Когда эконом отправится в путь по тропинке, она последует за ним, прячась за буйной садовой растительностью. Азор болтался тут же, вынюхивая что-то интересное у сливовых стволов и возле беседки.
На самом деле ей было чем заняться. Она решила закопать нож, которым ее чуть не убили. Завернула его в тряпочку и решила схоронить в укромном уголке сада. Она встала на колени и принялась палочкой копать ямку. Некоторое время сопела, потом подняла голову... и увидела ноги. Это были мужские ноги – в серых брюках и черных ботинках с глупыми круглыми носами, такие уже сто лет никто не носит. Наташа вскинула глаза. Перед ней стоял Негодько. Стоял, заложив руки за спину, и пристально глядел на нее.
Я от Парамонова, – быстро сказал этот тип, поняв, что она сейчас раскроет рот и окрестности огласит нечеловеческий крик. – Вы сами звонили и просили о помощи, так что не вопите, как Верная Рука – друг индейцев.
Наташа захлопнула рот, вскочила и попятилась.
Боитесь? – ухмыльнулся Негодько. – Правильно делаете. За вами охотятся.
А то я не знаю! – оторопело ответила она. – Но вы! Я думала, что это вы за мной охотитесь.
Надо было сразу же меня выслушать, а не бегать от меня по всему городу. Я же приходил к вам на работу, потом отыскал вас в гостинице...
А «хвост»? – напряженно поинтересовалась Наташа. – Тот тощий парень, с которым вы разговаривали возле гостиницы? Он тоже – от Парамонова?
Ну нет, – хмыкнул Негодько. – Это курьер из газеты «Наш район», которого ваш приятель Петр Шемякин попросил понаблюдать за вами. На случай, если что случится.
Ради репортажа о моей смерти, что ли? – не поверила Наташа.
Я именно так и понял.
О-о! – воскликнула Наташа. – Так это Шемякин был в той машине! И этот «хвост» именно ему докладывал, как дела. Каков, а?
Удивительно, но в последнее время она только и делает, что изрекает это «О-о!», потому что вокруг нее происходит такое, что и сказать-то, кроме «О-о!», больше нечего.
Почему вы сидите в кустах? – спросил Негодько. – Ищете что-то?
Сначала покажите документы, – ответила Наташа и отступила назад еще на два шага. – А потом я вам все расскажу.
Я вам с самого начала хотел документы показать, – проворчал Негодько. – Но как только лез за ними в карман, вас словно ветром сдувало.
– Я думала, у вас там нож, в кармане. Дайте сюда удостоверение!
– Из моих рук, – не согласился он. – А то вы дамочка нервная, возьмете и что-нибудь вытворите.
– Я считалась очень спокойной дамочкой, – буркнула Наташа. – Еще совсем недавно поездка в парк аттракционов была для меня знаменательным событием. А теперь! Поглядите, во что я превратилась!
Она расставила руки, призывая Негодько посмотреть во что.
– Вот, – сказал он, показывая ей развернутое удостоверение. – Вы очень рассердили Парамонова, когда заявили, что я за вами гоняюсь и хочу застрелить. Кстати, вид у вас действительно убойный. Это маскировка?
– Не помогла мне маскировка. Сегодня ночью меня пырнули ножом.
– Куда? – оторопел Негодько.
– В туалетную бумагу. Сейчас я вам все объясню.
– Может быть, мы пойдем сядем? – предложил Негодько.
– Ни-ни, мне нельзя. Тут у меня пост. Вокруг такое творится!
Она стала взахлеб рассказывать ему о том, что увидела в доме Бубрика, и об убийстве бывшей жены Покровского, и о ботинках на дереве, и о заколке, которую вложили в майонезную банку и зарыли в саду. Негодько слушал внимательно, и его глазки блестели, точно мокрые черные камушки.
– Давайте сюда нож, – потребовал он, когда рассказ завершился. – Я его в свой футляр для очков спрячу.
– Потеряете! – предупредила Наташа. – Из кармана выпадет.
– Ни разу ничего не выпадало. Давайте-давайте.
Он спрятал нож и широкими ноздрями втянул в себя жасминовый дух. На улице тем временем темнело.
– Ночь будет лунной, – задумчиво сказал Негодько.
И в этот момент дверь дома приоткрылась, и на крыльце появился Генрих. Как и в прошлый раз, одет он был в белую рубашку и даже издали выглядел нарядно. Лицо его, попавшее под свет лампы над крыльцом, Наташе не понравилось.
– У вас пистолет с собой? – шепотом спросила она, больно схватив Негодько за руку.
Теперь, когда рядом с ней оказался сотрудник правоохранительных органов, она неожиданно почувствовала почву под ногами.
– Да не собираюсь я стрелять! – прошипел тот. – Собака нас не выдаст?
– Эта собака принадлежит подозреваемому. Она может ходить, где захочет, и на ее гавканье никто не обращает внимания.
– Хорошо, – кивнул Негодько, появление которого Азор прозевал, потому что бегал к пруду проверить, как там дела. Появившись в самый неподходящий момент, он коротко рыкнул и с уважением обнюхал милицейские ботинки.
– С него нельзя спускать глаз! – предупредила Наташа. – Я имею в виду Генриха. У них с художником сегодня должно все пойти «по графику». Я сама слышала, как он сказал. Вот и посмотрим, что там за график.
Им удалось без всяких проблем проследить путь Генриха до дома Аркадия Бубрика и засесть в соседних кустах: благо, сад у художника был большой, запущенный, прячься – не хочу. Азор весело бегал кругами, а потом исчез в темноте.
– И что теперь? – спосил Негодько. – Надо в окна подглядывать?
– У меня тут ведро где-то было! – сообщила Наташа.
Отыскать ведро удалось довольно быстро. Она подставила его под окно в каминном зале и заглянула внутрь.
– Они там! – шепотом сказала она. – Оба. Послушайте, они уже кого-то поймали. Глядите, вот про что я вам говорила!
Негодько спихнул ее с ведра и тоже заглянул в дом. Лысый и усатый Генрих Минц что-то горячо говорил длинноволосому Аркадию Бубрику. У Бубрика был виноватый вид. Они стояли посреди комнаты, а повсюду вокруг них валялись предметы женского туалета – начиная с туфель и заканчивая лентой для волос.
– Кого же это они так... распатронили? – с веселым оживлением спросил Негодько. – И где содержимое этих шмоток?
– Надо в спальне посмотреть! – заявила Наташа. – Если это то, что я думаю, содержимое лежит под кроватью. Наверное, это какой-то ритуал.
Они побежали за дом, прихватив ведро, и действительно заглянули в спальню. Девица лежала не под кроватью, а на ней, лицом вниз, абсолютно голая и не шевелилась.
Вот несчастье, – шепотом запричитал Негодько, отдуваясь так, словно его послали растрясти жир на марафонской дистанции. – Этого мне только не хватало! Ну совершенно мне это сейчас ни к чему!
Послушайте! – неожиданно спросила Наташа. – А вы знаете, с какой стати меня хотят убить? И тех двух Наташ Смирновых за что убили?
Нет, – коротко ответил он.
Чем же вы там занимаетесь, в своей милиции?!
Всякой ерундой, – буркнул Негодько. Он еще раз встал на ведро, увидел, что девица не двинулась с места, и выругался.
Она не подает признаков жизни.
Наташино лицо вытянулось.
Этого не должно было случиться! Выходит, я одна во всем виновата? Не предупредила никого, скрыла... Негодько, миленький, сделайте что-нибудь.
Валентин Львович, – подсказал он.
Валентин Львович, миленький, – заныла Наташа. – Давайте пойдем туда! Этих людей надо остановить! У вас ведь есть пистолет, я знаю!
Я и сам знаю, что надо идти, – рявкнул Негодько громким шепотом. – Надо их врасплох застать. Вдруг они тоже вооружены? Их все-таки двое. И смотрите, чтобы собака в дом не просочилась. А то кинется защищать хозяина, придется ее пристрелить, а мне жалко.
Негодько подкрался к двери, держа пистолет дулом вверх. Потом издал горлом какой-то непонятный не то хрип, не то скрежет, прыгнул, ударил в дверь плечом и ворвался внутрь. Наташа влетела в каминный зал следом за ним.
Руки за голову! – крикнул Негодько и наставил на присутствующих пистолет.
Бубрик и Минц немедленно задрали руки кверху. Лица у них были скорее удивленные, нежели испуганные.
Ага! – крикнула Наташа, приплясывая рядом. – Думали, вам все сойдет с рук? Думали, можете так вот просто ловить женщин и засовывать под кровать?
Простите, а вы кто? – осторожно поинтересовался Бубрик, медленно приходя в себя. – Я имею в виду – именно вы. Девушку я знаю.
Молчать! – прикрикнул Негодько и с грацией бегемота двинулся вперед, держа обоих на мушке. Наташа трусила следом, не отставая ни на шаг. Минц растерянно хлопал глазами и приговаривал:
А в чем дело-то?
Выглядел он при этом совершенно убитым.
Ни в чем, – резко ответил Негодько, обходя голубчиков по широкой дуге.
Наташа не представляла, что он собирается делать дальше, потому что ни Бубрик, ни Минц не были вооружены и не проявляли никаких признаков агрессии.
Лечь на пол! – крикнул Негодько.
И вот в тот самый момент, как он крикнул, из комнаты, где лежал на кровати предполагаемый труп, выскочила абсолютно голая девица и с дикими воплями запрыгнула Негодько на спину, обняв его всеми четырьмя конечностями. При этом орала она так страшно и проделала все так стремительно, что слабонервный Генрих Минц от неожиданности покрылся мелованной бледностью, закатил глаза и мешком рухнул за диван.
Бубрик дернулся в сторону Негодько и вытянул руки вперед. Решив, что он хочет напасть на доблестного милиционера, Наташа проделала то же самое, что и девица, – завопив, прыгнула ему на спину.
В этот миг дверь открылась, и на пороге появился Андрей Алексеевич Покровский собственной персоной. Перед глазами его предстал Негодько с голой девицей на плечах и Бубрик, на котором висела Наташа. Он остановился так резко, словно налетел на препятствие. Глаза у него выпучились, а челюсть отвалилась. Прежде Наташа никогда не видела своими глазами, как у людей отваливается челюсть. До сих пор она полагала, что это образное выражение.
– Что это вы... здесь делаете? – с усилием выдавил из себя Покровский.
В этот момент Негодько изловчился и выстрелил в потолок. Девица немедленно свалилась с него, точно клещ, напившийся крови. И, повизгивая, убежала в спальню, подхватив с пола что-то из одежды. Наташа продолжала сидеть на Бубрике, а тот изо всех сил вращал плечами, пытаясь ее стряхнуть. Однако, когда прозвучал выстрел, она вцепилась в него еще крепче.
– Всем тихо! – крикнул Негодько, со лба которого градом тек пот, и погрозил Покровскому пистолетом. – Я офицер милиции.
Тот уже взял себя в руки и спросил:
– И что же у вас тут – учения? Где Генрих?
– Валяется за диваном, – сообщил Бубрик, с трудом освобождаясь от Наташи.
– К вам подходить-то можно? – спросил Покровский у Негодько и, когда тот угрюмо кивнул, широким шагом проследовал к дивану, бросив в сторону Наташи: – И вы еще будете говорить, что с Бубриком вас ничто не связывает!
Вместо ответа она гордо одернула задравшуюся на животе кофту.
– Боже, какой разврат! – пробормотал Покровский, зыркнув на нее.
– В каком смысле – разврат? – переспросила Наташа.
Стрельба, голые женщины... Генрих, дружок, что с тобой? – спросил он и встал на колени.
– Ваш дружок, – не выдержала она, – запросто может оказаться убийцей!
– Мне нужно прояснить для себя обстоятельства дела, – заявил между тем Негодько странным голосом. – Пойду, побеседую с предполагаемым телом. – Он спрятал пистолет и скрылся в той комнате, куда убежала голая девица.
– Вот это да! – пробормотал Бубрик и, подойдя к столу, на котором стояла дежурная бутылка коньяка, налил себе рюмочку. – Вечер обещает множество сюрпризов.
Покровский тем временем привел в чувство своего эконома и пересадил его на диван.
– Андрей Алексеевич! – с надрывом воскликнул Минц и заплакал, уткнувшись носом в колени. Его розовая складчатая лысина предстала во всей своей беззащитности. – Я не хотел, чтобы ты узнал!
– О чем это он плачет? – спросил Покровский, хмуро обернувшись к Наташе.
– Простите, Генрих, – печально ответила та, глядя на несчастного эконома, – но я должна ему рассказать все. Сегодня Азор случайно забежал в вашу комнату и свалил на пол шкатулку. Случайно! Оттуда выпало письмо вашей жены, и я случайно его прочитала.
– На Бубрике вы сегодня оказались тоже случайно! – не выдержал и съехидничал Покровский.
– Она меня чуть не задушила! – немедленно отозвался художник, наливая себе очередную рюмочку. – Я еще тогда, во время грозы почувствовал, что мне от нее достанется. Коньячку не хотите?
– Нет, – с большим чувством ответила Наташа. – Не хочу.
Генрих зарыдал еще горше. Из комнаты, в которой скрылся Негодько, послышалась возня.
– Его жена, Андрей Алексеевич, – печально продолжила Наташа, – покончила с собой из-за вас.
– Мария? – переспросил Покровский. – Она разбилась на машине!
– Она разбилась специально. Потому что не могла больше жить, не зная, что делать с безответной любовью к вам.
– Что за чушь? – закричал Покровский, вскакивая и топая ногой. – Генрих, почему ты молчишь? Скажи этой дуре, что она все придумала.
Генрих поднял заплаканное лицо и послушно сказал:
– Дура, ты все придумала. – Наташа задохнулась от негодования, а он добавил: – Это письмо писала не моя жена, а Лина.
– Подожди-подожди, – насторожился Покровский. – Значит, в самом деле существует какое-то письмо?!
– Это Лина... Несколько лет назад... Они тут гостили с твоим братом... И она отравилась... – довольно бессвязно принялся объяснять Генрих. – Таблетками. Она думала, что ты прочтешь письмо... Но я неожиданно вернулся и ее спас. Не я спас, врачи. Я вызвал «Скорую»... Лина думает, что ты в курсе. А я скрыл... Я не хотел, чтобы ты страдал понапрасну. Зачем? Ведь она осталась жива. А так – всем лучше!
Покровский сначала развел руки в стороны, а потом беспомощно уронил их вниз. Он не знал, что сказать, и на лице у него нарисовалась детская растерянность. Пока он переваривал информацию, у Бубрика созрела куча собственных вопросов.
– Зачем, – спросил он у Наташи, – вы пришли сюда ночью? – Она смотрела на него непонимающе. – И за каким хреном, – продолжал он тем же тоном, – вы привели с собой милиционера?