Но если честно, мне хотелось, чтобы Александр явился проведать меня. Хоть немножко бы поболтали. Пусть бы он молчал, а я бы болтала… А то бы и помолчали вдвоем. Вдвоем даже молчать приятней.
Утром Александр вышел из хижины в зеленой футболке и коротеньких шортиках. На футболке два дельфина резвились, один над другим, и чтобы все поняли, что это дельфины, а не акулы, ниже рисунка была надпись: dolphins. А когда он поднял руку, я увидела, что у него под мышкой небольшая прореха.
– Ой, какой ты сегодня славный, малыш! – не удержалась я от восклицания.
– Тебе не нравится? – смутился он.
– Ничего, только немного забавно. Такие трусики у нас маленькие мальчики надевают, когда ложатся спать.
– Ты думаешь, это ночные трусы? – он покраснел так густо, как только рыжие краснеют, повернулся и скрылся у себя в апартаментах. Вернулся в длинных брюках.
– Ну вот. Теперь зажаришься на пляже. У тебя же есть штаны до колен. Надень их.
– Нет. Ты этого хотела!
– Ой, да думай как хочешь! Лучше скажи, орнитолог, что за цветы над моим крыльцом? – Я без конца любовалась этим высоким кустом. Он нависал над моим крыльцом, сплошь усыпанный розовыми кистями.
– Я не ботаник.
– Не орнитолог, не ботаник… А может, ты просто неуч? Любознательнее нужно быть, молодой человек. И знать все о флоре и фауне своей родины.
Я сказала это и поморщилась. Вот какая же я противная! Вот зачем читать человеку лекцию?
– Кстати, у нас ботаниками называют тех, кто отлично учится, – поспешила добавить, чтобы исправить свое занудство.
– Не вижу связи.
– А никто не видит! Например, у нас никто не знает, почему стало ругательным хорошее слово «блин».
– Бабушка иногда печет блины, очень чудесно, ой, вкусно! И что, в России «блин» – плохое слово?
– Ну… само по себе неплохое, но иногда, когда хотят плохое сказать, заменяют «блином».
– Странно…
– Ой, у нас столько странностей, Саня…
Пляж здесь, на необитаемом острове, не похож на те, которые я видела раньше. Песок белый, как снег. Он, наверно, из белых кораллов образовался. Без солнечных очков больно на него смотреть. Я лично не смогла, и мы с Саней побежали в магазин, который был на первом этаже главного корпуса отеля, покупать мне солнечные очки. Купили, какие были – смешные, лупоглазые, с желтой оправой, за двенадцать долларов. Продавщица, полненькая шоколадка, очень долго беседовала с кем-то по проводному телефону, хотя и видела, что мы ее ждем. Но тут не шибко торопятся к покупателям! Посудачила, все вопросы выяснила с невидимым собеседником и только тогда подошла к прилавку. У нас в Москве болтать по телефону уже не будут, если покупатели ждут. Но зато в Москве продавцы не улыбаются. Не умеют! А эта «шоколадка» умеет! Улыбается так, что и у нас рты растягиваются до ушей! Разве можно сердиться на таких улыбчивых продавщиц?
Вернулись на берег. Я в темных очках с желтой оправой, лупоглазая, как лягушка. Сейчас прыгнем в Карибское море! Сегодня волны поутихли.
Островки белоснежного песка на пляже перемежались со скалами причудливых очертаний. Загорать тут замечательно, а купаться опасно – ноги разобьешь о скалы. Чтобы искупаться, надо шлепать берегом с километр, но это большое удовольствие, когда о ноги ласкаются волны, выбрасывающие веточки кораллов. Оглянешься – за спиной хижины в пальмовом лесу. С ума сойти – пальмовый лес! На волнах то тут, то там качаются важные белые пеликаны с пойманной и сложенной про запас в мешок, под желтым клювом, рыбой.
Ой, здесь было намного интереснее, чем в Варадеро, потому что берег более дикий. Там все в куче, а тут туристы разбредаются так далеко друг от друга, что кое-кто загорает голышом. Я заметила, что один какой-то немец даже среди «хижин» разгуливал в костюме Адама. В нашей «туземной деревне» больше всего туристов из Германии. Плохо, что ни я, ни Саня немецкого не знаем! Но зато, наверное, немцы знают английский! Впрочем, мы не собираемся с ними общаться! Нам и друг с другом нескучно. Даже когда молчим. Обычно, когда двое молчат, между ними возникает неловкость. А у нас с Рыжим этого нет. Сидим в самолете рядом, молчим – нормально. Идем рядом друг с другом в магазин за очками, молчим – нам хорошо. Вот по пляжу идем, плечами толкаемся – молча, и это мне тоже нравится! Как я заметила, Рыжий – парень довольно молчаливый. Не буду же без конца приставать к нему с пустяковым трепом. Хочет молчать – пусть!
Берег пустынный. Кое-где валяются коряги из пальмовых стволов, принесенные волнами неизвестно откуда. У нас в России сосны, березы водами подмывает и выносит на берега, а тут пальмы. Всюду в мире – свое. Встречаем пожилых туристов из Германии, они церемонно нам кланяются, говорят:
– Гутен морген!
– Ола! – поздоровался Саня.
– Доброе утро! – я.
Бредем по берегу. Загребаем босыми ногами песок. Касаемся прозрачной воды. Судя по всему, остров-то действительно необитаем, правильно в ваучере написано, ни души кругом. Ни одного туриста! Неужели все еще дрыхнут? Скорее всего, разбрелись в разные стороны… На всем острове, кажется, всего-то четыре-пять отелей. А сам остров большой.
О, встретились первые любители позагорать. Нудисты – парень и девушка. А что? Нет никого, некого стесняться. Мы с Саней отвели взгляды и постарались поскорее пробежать мимо обнаженной парочки. Чтобы их не смущать, да и самим не смущаться.
«Я тоже так хочу! – вдруг подумала я. – Под солнцем стоять обнаженной».
– Сань. Послушай, амиго[11], ты отойди на полкилометра, а я – как они буду, – я кивнула за спину, где осталась молодая пара.
– Пожалуйста, раздевайся, я не буду глядеть, – он сказал это и покраснел. Но глаз от меня не отвел!
– Нет. Сдвинься на полкилометра. Ближе – не разрешаю!
– А кто тебя спасать будет, если что?
– Ой, ты про море? Не волнуйся, я не буду глубоко заходить. А плавать, как ты заметил, я умею!
Саня ушел, глубоко огорченный. Это я так хорошо про него подумала «глубоко огорченный». На самом деле он просто отошел за скалу на пять метров, не огорченный совсем. А может, все-таки огорченный? Хотя бы немножко? Хотелось бы знать. Мне без него было скучно, и я хотела, чтобы он без меня тоже скучал.
Как же это замечательно: загорать без ничего. Тебя всю обдувает ветер. Я закинула руки за голову, закрыла глаза. И чувствовала на всем теле только солнце и ветер, солнце и ветер. И еще тихое-тихое шелестение воздуха вокруг себя…
Если вслушаться…
Постояв так немного, я открыла глаза. Огляделась. Нет ли тут Рыжего? Не подглядывает ли за мной? Не видно! Да он и не такой, чтобы подглядывать! Подглядывают трусы и маленькие. А он не трус и взрослый. Да и на что глядеть-любоваться? Глядеть можно на красоту – вот как глядели мы на ту голубую птицу под луной в Варадеро. Потому что ТО была красота! А что я из себя представляю? Обычная девчонка, которую не возьмут в модели – не та у меня внешность! Правда, я и сама ни в какие модели не хочу, но это неважно!
Убедившись, что никто на меня смотреть не собирается, я разбежалась и прошлась по берегу колесом. Я ходила в младших классах на гимнастику. И еще раз. И еще… И очутилась в волнах. Ну что, в волнах, так в волнах. Значит, вперед! Вперед и дальше, в Карибское море!
Вода в море необычного цвета. Наверное, это тоже из-за песка. Ведь он белоснежный не только на берегу, но и на морском дне. Белейший песок плюс метры и километры морской воды под голубейшим небом. В результате этого и необычный, непостижимый цвет! Ультрамариновый или аквамариновый, как я вспоминала вчера.
Обнаженная, я зашла в воду, погрузилась в нее по бедра, по грудь, поплыла… ничего себе! Всего две небольшие полоски на теле – лифчик и плавки, но, оказываются, они здорово сковывают! Оказывается, купаться безо всего – необыкновенное наслаждение! Неземное удовольствие! Суперпотрясно! Ой, я же обещала Сане не заходить далеко в воду. Проплыв еще немного вдоль берега, я встала на подводный камень рядом со скалой. В совершеннейшей эйфории подняла руки к солнцу, закинула голову к небу, потянулась, приветствуя мир… Люди-и-и, как замечательно жить! Алишка, если бы ты знала! Я отдала бы целый год жизни за то, чтобы подружка моя стояла рядом со мной, вдыхала морской воздух, умирала бы от окружающей красоты… Папа, спасибо тебе за подарок! Он поистине царский!
Волна качнула меня… и… Мама говорила – никогда нельзя перехваливать ситуацию. Никогда нельзя слишком уж восторгаться всем! Потому что все на свете можно сглазить. Потому что дья… но нет, не скажу, мама говорила, нельзя этого слова произносить, чтобы не навлечь на себя тех сил, что считаются противоположными божественным.
Волна качнула меня, и я затылком ударилась о скалу позади себя. Сильно ударилась. Голова закружилась, и я упала в волну… следующей волной меня накрыло… Я нашла в себе силы вынырнуть, глотнула воздух… голова продолжала кружиться… я снова упала… вот оно как бывает… «Как хрупка человеческая жизнь» – мелькнула мысль, ведь я сейчас могу утонуть, утонуть в этом прекрасном, неземной красоты море! Я опять под волной, надо вынырнуть, надо… я поднялась на ноги, но мир вокруг меня с новой силой завертелся, меня снова накрыло… Я начала захлебываться. Ох, неужели… неужели эта красота была дана мне в последние минуты жизни? Не может быть. Это слишком нелепо. Мама, Алишка, Саня!
Прикоснусь к скале, отдохну. Нет! Не дает море стоять у стены-скалы, оно мотает меня из стороны в сторону, бьет по лицу брызгами, разбивая волны о камень и бросая меня в воду! А сверху трамбует волной.
Саня-а! Ты где-е?
Нет. Я не кричала! Я прохрипела. А может, даже произнесла это про себя.
И вдруг он появился. Наверное, я все-таки крикнула. А может, он за мной все-таки наблюдал и увидел, что творится неладное? Но мне уже было все равно. Наблюдал? Пусть наблюдал… Это правильно. За глупыми девушками всегда нужно смотреть в оба.
– Держись за меня, Дженя! Вот так, за плечо. Теперь дай руку. Вот так. Пошли потихоньку. Да потихоньку, не торопись! Вот так. Очень чудесно…
Мы брели к берегу. Море оставалось такое же прекрасное, оно-то при чем? Это я ненормальная. Телячьи восторги морю ни к чему. Море слишком серьезный зверь. Махнет волной-лапой – и нет тебя. А оно просто играет… А я… тоже… Задрала голову к солнцу: «Мир прекрасе-ен!», а позади скалы. А море махнуло лапой…
– Полежи, – Александр подвел меня к полотенцу, брошенному на песок. Зонтиков тут не было. Вернее, был только один – в самом начале пляжа, почти у самых хижин. Стоял, как сторож, – высокий, с красным столбом и в широченной шляпе из сухих пальмовых веток. Под ним был единственный на весь пляж лежак.
Саня отводил от меня взгляд, косился в сторону, и, заметив это, я вспомнила, что я… без ничего.
И голова перестала кружиться, я стала лучше соображать. Боже! Какой позор!
– Отвернись. Пожалу… йста… – сказала я и попыталась укрыться тем же самым полотенцем. Не получилось.
– Уйди, – мрачно бросила я парню и уткнулась головой в закинутые за голову руки, чтобы ничего не видеть, чтобы его не видеть, не встретиться с ним взглядом.
Через минуту подняла голову.
Тишина. Нет никого. Только пляж, скалы сверху уступами, пальмы над ними, ветер…
Натянула купальник. Через некоторое время возник в поле зрения Рыжий.
– Как ты, Дженя?
– Нормально, – ответила я. Было по-прежнему стыдно-стыдно.
Я по-прежнему отводила от него глаза.
– А где ты был? – спросила, не глядя.
– Рядом – вот тут, за скалой.
Скалы были по всему берегу. Между ними островки песка. Загораешь как в какой-нибудь белой комнатке.
Рядом? Значит, он все время был рядом? Подсматривал? Я вспомнила о своих гимнастических «колесах», и опять краска запоздало бросилась мне в лицо и голову.
«А, пусть», – подумала я в следующее мгновенье. Мне стало все безразлично. Так бывает, когда ничего уже не можешь изменить и просто примиряешься с обстоятельствами.
Потрогала голову. На затылке была здоровенная шишка.
…– Было это же море двести, триста, пятьсот лет назад. Галеоны, а по-простому испанские корабли, бороздили Антильское море. Карибское море раньше называлось именно так – Антильское. Пассажиры на палубе наслаждались морскими видами и ожидали близкого вхождения в порт Сантьяго. И тут из-за горизонта показывались корабли без опознавательных знаков. Приближаясь к испанским галеонам, они брали судно на абордаж и начиналась резня… пассажирам галионов было гораздо хуже, чем тебе сейчас, уж поверь. Вряд ли они оставались живыми… флибустьеры морей, пираты, не жалели никого…
Это рассказывал Александр. Мы расположились на моем крыльце под кустом с розовыми цветами. Саня лежал в гамаке, я сидела в кресле, глядя в морскую даль.
– …А что там твоя шишка… Пройдет!
Странно, что затылок мой не пострадал, то есть никакой раны на нем не было, а была приличных размеров шишка, которую я время от времени поглаживала, надеясь, что таким образом она быстрее рассосется.
– Память о Кубе, – засмеялся Саня, пощупав ее. – Очень чудесно! Ничего, лучше запомнишь Карибское море.
Александр все рассказывал о пиратах, я же сидела рядом в кресле и все глядела в море, которое сыграло со мной злую шутку. Но не оно было виновато, а я сама со своей детской эйфорией. Вот я всегда так. Мама говорит, что я слишком эмоциональна и восторженна. Я остро переживала случившееся. Радовалась, что отделалась легко. Ударилась бы о скалу посильнее и – каюк! И Саня не успел бы приплыть на помощь.
– А разве сейчас мало пиратов? – спросила я с мрачной ухмылкой. И сама же ответила: – Да сколько угодно!
– Не сравнивай, Дженя! Пираты сегодняшние никого не убивают. Конечно, держат пленников они не в царских условиях, но их кормят. Их всех выкупают в конце концов… Но это не здесь, у нас на Карибах спокойно, пиратов нет. Так что будем купаться! Будем?
– Сегодня, пожалуй, уже нет, – сказала я. – Поужинаю и – на боковую.
– Только учти, Дженя, купаться мы теперь будем вместе. Хорошо? Давай все делать вместе. Пусть сегодняшний день будет для тебя… как это сказать?
– Уроком, – подсказала я.
– Да. Уроком. И теперь – вместе.
– Ага, – я засмеялась. Взяла Санькину руку и сложила ее со своей, как складывал бой, везший мою поклажу. – Вот так вместе, да? Как говорил тот чернокожий бой?
– А что? Вот так – хорошо.
– Вот так, – я кивнула на наши сложенные ладони, – вот так никогда не будет.
Ну, почему девчонки всегда говорят противоположное тому, что желают? Думают одно, говорят другое? Почему? И это вовсе не похоже на вранье. Скорее это происходит из-за чувства самосохранения. А может, из-за гордости? Девчонка боится, что человек, который ей нравится, не согласен «на всю жизнь вместе», и она сама, первая, говорит о том, что она этого не хочет. Как будто упреждает ситуацию. И бывает, что этим самым губит свою жизнь. И свою любовь… Ой, гордость – это все-таки плохо.
Я не знаю, почему так бывает. На самом же деле… да… на самом деле мне начинал нравиться Саня, и если бы так устроилось «на всю жизнь», я бы, пожалуй, не была против.
– Я не знаю, Дженя, что ты имеешь в виду, – он убрал руку и спрятал ее под себя. – Но я хочу, чтобы ты на моем острове оставалась в целости и сохранности. Я еще хочу в Москве у тебя побывать, – добавил он, чуть улыбаясь, и поглядел на меня искоса:
– Получится, как думаешь?
– Даже думать нечего – конечно!
– Ты как, хорошо себя чувствуешь?
– Да!
– Ты такая ду… забыл, как у вас называется глупый человек?
– Душка, – подсказала я, хихикнув в кулак.
– Да, душка. Ты такая душка, что решила остаться сегодня одна на пляже. Подумаешь – разделась. Я бы отвернулся!
– Об этом – ни слова. Молчок. – Я повернулась в пол-оборота и приложила к его губам указательный палец.
Он его укусил!
– Ой! Больно! Ду… душка!
– Извини, Дженя, извини, – виновато сказал он. Он даже испугался. Взял этот палец и поцеловал. Один раз и другой.
Я вырвала руку и помахала ладонью.
– Шалун уж отморозил пальчик, – пробормотала я. – Ему и больно и смешно, а мать грозит ему в окно…
– Что? Какой шалун? – Саня удивленно приподнял голову.