Время бежать - Рейчел Уорд 19 стр.


Скоро дорожка свернула от канала, я вышла на улицу. И оказалась на холме — ничего себе, а ведь вроде весь день шагала по ровному месту. Дорога шла вправо и влево, вверх и вниз, а канал тек себе по равнине, внизу, на другой стороне холма. Я подошла ближе, к каменному мосту, посмотрела на другую сторону. Видно уже было неважно, но я различила силуэты катеров у причала. Тут вряд ли удастся спрятаться. Лучше уж поищу какой-нибудь парк или тихое местечко в чьем-нибудь саду. Я зашагала по улице, потом свернула на другую, поуже. Она была прямо как в кино, декорация для фильма — мощеный тротуар, красивые дома.

Час был тот, когда свет в комнатах уже зажгли, а занавески еще не задернули. Каждое второе- третье окошко было чистый экран телевизора: яркое пятно в сгущающейся тьме, которое поневоле притягивало взгляд. Люди сидели у компьютеров или у телевизоров, кто-то читал.

Я увидела эту картинку чужих жизней, и мне сделалось совсем одиноко. Другие сидели в тепле, в безопасности, из кухни долетали вкусные запахи, скоро ужин, у них были близкие, был свой круг. Я заставила себя пойти дальше; какой смысл размышлять, у кого там что есть, мне нужно найти место для ночлега.

Дома по одной стороне улицы закончились. По краю поля тянулась изгородь. Я стала искать, где бы пролезть через нее — не хотелось еще раз напороться на колючую проволоку. Я так устала, что двигалась будто в тумане. Поднялся ветерок, холодом от него пробирало до самых костей. Нужно найти какое-нибудь укрытие, а то утром меня обнаружат замерзшей.

Я перешла через улицу и зашагала вдоль забора. В нескольких метрах показались ворота, я перелезла через них, точнее, перевалилась, после целого дня ходьбы ноги совсем не слушались. Поднялась с земли и тут же во что-то вляпалась. В большую скользкую лужу, вонючую как я не знаю что. Вот класс, опять коровы, только на сей раз разгуливают на свободе.

Травянистый склон поднимался передо мной и исчезал в темноте. Я пошла вдоль изгороди — там земля была поровнее да и видно под уличными фонарями было получше — и наконец уперлась в угол поля, дальше ничего не оставалось, кроме как повернуть от улицы в темноту. Небо будто пропало, отгороженное склоном холма, а я вдруг увидела небольшую рощицу. Она была по ту сторону изгороди, но рядом оказались еще одни ворота, так что я перевалилась через них и побрела вперед — кустарник так и цеплялся за джинсы; вот и местечко поровнее, под деревьями, собственно, даже углубление в земле, какая-никакая ямка. Я, как могла, огляделась, нет ли и в ней навоза, а потом рухнула на землю.

Свернулась калачиком в одеяле, которое дала мне Бритни, завернувшись прямо с головой. Оно совсем не спасало от ветра. Я подумала, что опять не засну: в голове был Жук и только Жук. Что он сейчас, спит? Или лежит, как и я, без сна, а грудь вздымается и опадает? Сколько вдохов ему осталось? Но когда я перестала дрожать, согрев воздух внутри одеяла своим теплом, меня сморило, окружающий мрак хлынул в голову, отключил мысли.

28

За мной кто-то гнался, совсем по пятам: я слышала пыхтение, чувствовала его дыхание на загривке. Бежала я так, как еще не бегала никогда. Грудь разрывалась, а я все бежала, бежала, а он нагонял, и спасения не было. Это было ужасно, полная безнадега. Я рывком выскочила из сна, сообразила, где нахожусь, приоткрыла глаза и увидела, как занимается серый рассвет.

Значит, это всего лишь сон. Вот только звук никуда не делся, совсем рядом, так близко, что я слышала каждый вдох и выдох, вдох и выдох. Жук? На какую-то секунду мне привиделось, что это он. Неужели?.. Я перекатилась на другой бок. Надо мной навис какой-то черный силуэт, какое-то животное, оно принюхивалось. Корова? А я думала, коровы на другом поле. Нет, не корова, а собака: огромная черная псина засунула нос в мой рюкзак.

Я застыла. Может, Рей и оказался овечкой в волчьей шкуре, но все равно не доверяю я собакам, а эта оказалась огромной зверюгой, рослой и поджарой, хотя на холке и задних лапах отчетливо проступали мускулы.

Тут раздался еще один звук, женский голос:

— Спарки! Ко мне! Ко мне!

Псина дернула ухом. Она явно расслышала хозяйкин зов, вот только остатки хлеба, который Бритни сунула мне в рюкзак, казались ей интереснее. Голос приближался, и вот его обладательница вывернула из-за угла: резиновые сапоги, толстое пальто, шарф. Увидев нас, она рванула бегом:

— А, черт! Спарки, ко мне!

Пес поднял голову, потом снова зарылся в рюкзак. Понимал, что времени у него мало. Последний шанс хапнуть еще кусочек. Тетка ухватила его пальцами за ошейник и дернула на себя.

— Простите, простите. Еду почуял. Любит он так промышлять. Господи, он съел ваши припасы! Какой ужас!

Голос был взволнованный и фальшивый.

Повисло неловкое молчание. Я так и лежала на земле, еще не очухавшись от сна. Тетка с псиной нависали надо мной. Тетка ждала, что я скажу, явно боялась скандала. Я села и прямо на попе отодвинулась от них подальше.

— Простите, он вас разбудил? Перепугал? Он не кусается. Ему только еда нужна. Послушайте, я тут живу совсем рядом, идемте, я накормлю вас завтраком, налью чая.

Непохоже, чтобы она приглашала меня от души; просто хотела, видимо, хоть как-то отмазаться.

— Нет, — наконец выдавила я. — Ничё страшного.

— Но он съел вашу еду. Может, принести вам чего-нибудь?

— Да правда не надо. Ерунда.

— У меня, кажется, нет с собой денег. — Она пошарила по карманам. — Вот, смотрите, этого хватит, чтобы позавтракать.

Она протянула мне какую-то мелочь. Я хотела одного — чтобы от меня отстали. Чтобы она забрала свою псину, свою казенную любезность, свою дежурную жалость и свалила отсюда.

— Мне на фиг не нужны ваши деньги. Сама разберусь.

Это сработало. Она явственно отшатнулась, покрепче сжала ошейник.

— Хорошо, ладно. Ладно. Простите.

Шагнула назад, нагнулась пристегнуть поводок.

Они спустились с холма, описали широкий полукруг, прошли через ворота на соседнее поле, гам ненадолго остановились. Тетка отстегнула поводок, покопалась в кармане, оглянулась на меня. И тут пес внезапно сорвался с места и длинными прыжками помчался по полю. Тело его зыбилось, будто по нему одна за другой проходили волны, он был похож на маленькую черную скаковую лошадь. Тетка зашагала по тропинке, а я стояла и смотрела им вслед. Пес сделал три больших круга, потом подбежал к хозяйке и затрусил рядом — в утреннем свете было видно, что от него поднимается пар. Глядя на эту пару, я почувствовала себя еще более одинокой. Кто бы мог подумать, что это возможно.

От двух фигур, которые уже достигли дальнего конца поля и стали совсем крошечными, взгляд мой переместился дальше. Вчерашний ветер стих. Небо над головой сияло чистой бледной лазурью, в нем еще стояли последние звезды. А ниже, почти на уровне земли, над полями пролетали ослепительно-белые, пушистые ватные облака. Кое-где их протыкали шпили и башни медового цвета: острова посреди волнующегося моря. Я в жизни ничего такого не видела. Где-то, укрытые толщей тумана, люди спали, пробуждались, пукали, почесывались, шли пописать, но над слоем тумана словно возник какой-то Диснейленд.

Еще вчера мне было страшновато соваться в город. Но тут я внезапно почувствовала прилив уверенности. В таком месте со мной просто не может случиться ничего плохого. Я свернула одеяло, привязала к рюкзаку. Озябшие пальцы слушались плохо. Все вещи, в том числе и одежда, промокли от росы.

Я зашагала вниз по склону к воротам, оставляя на тропинке третью цепочку следов, рядом со следами тетки и ее собаки. Потянувшись к воротам, чтобы их открыть, я увидела на столбе стопочку мелких монет. Оставила все-таки свою мелочь. Я сунула деньги в карман. Брать их было неприятно — не то что брать вещи у Бритни. Это напоминало благотворительность, а мне на фиг никакая благотворительность не нужна.

Я вышла через дальние ворота, перешла улицу. Вокруг никого. Прошла по переулочку между двумя рядами одноэтажных домиков: держала путь в центр. Дорожка нырнула под железнодорожный мост, и я вдруг опять оказалась в двадцать первом веке, рядом с шумной магистралью, по которой неслись легковушки и грузовики, сбивая меня с толку светом фар, вызывая грохотом звон в ушах. Я все еще не до конца проснулась. Посмотрела — вроде бы в потоке наметился просвет — и ринулась напролом.

Справа взревел гудок, вызвав резкий выброс адреналина, заставив сердце подпрыгнуть, а нош задвигаться проворнее. Да что это, блин, такое? Пора уже собрать мозги в кучу. Еще примерно минуту я бежала, потом перешла на шаг, переправилась по мосту через мутную бурую речку. На другой стороне маячили отели и бары, а дальше магазины, не обычные, а те, в которых толкутся туристы. Обдираловка. Во всех витринах стояли елки, горели лампочки — блескучая, пошлая дешевка. Все закрыто.

Я глянула на часы. Всего-то без десяти восемь. В самом центре стали попадаться хоть какие-то люди: мойщики окон, мусорщики, опустошавшие бачки, кто-то открывал магазин, кто-то просто торопился мимо, упрятав подбородок в шарф, от некоторых пахло дымом первой утренней сигареты. На меня никто даже не взглянул. В это время дня чужие проблемы всем до фени. Если ты поперся на улицу в такой час, значит, у тебя есть дело, тебе куда-то надо, и некогда глазеть по сторонам.

Колено у меня все еще болело, но я решила не останавливаться и быстро прошагала через центр. На каких-то ступеньках расположилась группа бомжей, они потягивали на завтрак пиво.

— Как жизнь, подруга? — окликнул меня один из них, протягивая пивную банку.

«Он решил, что я такая же, как они, — подумала я, — бомж приветствует бомжиху. Да он и прав, разве я не бомжиха?»

— Нормально, — ответила я, снова опуская глаза на тротуар, на автомате избегая его взгляда, не останавливаясь, перешагивая через банки, которые валялись возле ступенек.

Потом я шла по главной улице, обвешанной всякими рождественскими украшениями, в конце оказалось единственное место, открытое в такой час, — «Макдоналдс». Денег мне хватило на чашку чаю и маффии с яйцом. Мне всегда нравился особый запах в «Макдоналдсах», но тут, пока я ждала, когда кассир принесет мне заказ, меня начало мутить. Я забрала еду, вышла на улицу, радуясь свежему воздуху, и побрела дальше.

Впереди замаячила какая-то арка. Она вела на площадь, где стояло множество скамеек, а в центре росло огромное дерево. А прямо передо мной оказалась здоровенная церковь с башней. Нормальное место, ничем не хуже других. Я села, поставила стакан с чаем на скамейку рядом с собой.

Развернула маффин. Желток лопнул и растекся. Я оголодала, но это есть не могла. Положила маффин на скамейку, взяла чай, сняла пластмассовую крышку. Отхлебнула: во рту сделалось так горячо, что я поняла, как сильно замерзла.

Посмотрела на здание, возвышавшееся слева. На обоих углах висели таблички: «Батское аббатство». В середине — здоровенная деревянная дверь. Над ней — громадное полукруглое окно. А по обеим сторонам, до самого верха, в камне вырезаны горизонтальные полочки, а на них стоят фигурки, точно люди на лестнице. Собственно, так оно, наверное, и есть: каменная лестница, а по ней карабкаются каменные человечки. У некоторых отколоты руки-ноги-головы, отчего они похожи на смазанный рисунок, а у тех, что уцелели, есть еще и крылья. Ангелы? Явно пытаются забраться наверх, хотя некоторые при этом перевернулись вверх тормашками и того и гляди навернутся. Вот придурки, у них же есть крылья, взлетели — и все дела.

Я пила чай и рассматривала эти странные фигурки. Горячий напиток согрел меня, и я снова почувствовала себя человеком. Взяла маффин. Он успел заледенеть, а желток затвердел. Откусила кусочек, но желудок тут же взбунтовался. Не пройдет номер. Я выплюнула булку обратно в обертку.

Вокруг начали появляться люди. Все они направлялись куда-то к углу аббатства: сквозь наскоро сколоченную арку я разглядела там какие-то деревянные ларьки — видимо, рыночек. Я заметила, что на меня поглядывают, мне опять сделалось не по себе, я почувствовала свою беззащитность. Пора двигать, найти какое-нибудь местечко потише и уж там посидеть, сообразить, что же делать дальше. Я встала, вскинула на спину рюкзак. Собиралась уже уйти, а потом вдруг вспомнила — взяла пустой стаканчик, чертов маффин, все еще в обертке, и бросила в урну, стоявшую совсем рядом.

— Спасибо, — сказал мужик в длинном пальто и шарфе, как раз проходивший мимо, — что вы не мусорите во дворе аббатства.

Он приподнял руку, точно приветствуя меня, и зашагал к дверце, расположенной сбоку от главного входа; на поясе у него побрякивала большая связка ключей. Я отвернулась и пошла налево, к переулку, подальше от площади.

В дальнем конце переулка стоял человек в форме.

Я резко развернулась и зашагала обратно к арке.

Навстречу мне шли два мужика в костюмах — может, какие-нибудь менеджеры топают на работу; только они в упор смотрели на меня.

Блин, похоже, готово дело. Я-то думала, меня никто не замечает, а какой-то проныра меня-таки вычислил, а может, и не один. Или та тетка в полях. Вот ведь подлюка. Хотелось крикнуть: «Нет!» Чтобы эхо заскакало по всей площади. Я оглянулась, нет ли кого за спиной. Мужик с ключами уже вошел, как раз захлопывал за собой дверь. Я бросилась к нему:

— Стойте, постойте. Ну пожалуйста!

Он испуганно поднял голову, а потом положил ладонь на ребро двери, не давая ей захлопнуться.

— Пожалуйста, помогите мне. Мне страшно. Пустите меня, пожалуйста.

Голос у меня срывался. Его бледно-голубые глаза глянули прямо в мои, потом куда-то дальше. Одну жуткую секунду он колебался, потом схватил меня за локоть и втащил внутрь. Я, спотыкаясь, рухнула в пустоту, а он обеими руками пихал тяжелую дверь, пока та не захлопнулась. Потом заложил засов. С другой стороны донесся топот, кто- то забарабанил по дереву.

Потом крики:

— Откройте! Полиция!

Когда глаза привыкли к темноте, я увидела, что мой спаситель развернулся, прислонился к двери. Потом прижал обе ладони к губам.

— Что я наделал? — ахнул он, глядя на меня в упор. — Господи, что же я наделал?

29

Он смотрел на меня.

— У тебя всё в порядке?

Я кивнула.

— Это действительно полиция?

Он имел в виду громил, которые колотили в дверь с другой стороны.

Я снова кивнула.

— Вообще-то я бы должен отпереть и впустить их.

Я закрыла глаза. И после всего этого он все- таки меня выдаст?

— У тебя изнуренный вид. Тебе нужно передохнуть? Собраться с мыслями?

Я не знала, что он хотел сказать последней фразой, но передышка мне бы не помешала.

— Да.

— Можешь войти через эту дверь в храм и посидеть там. Я им скажу, в чем дело.

Стоит ли?..

— Не бойся. Иди.

Я потянула за большую металлическую ручку и открыла внутреннюю дверь. Шагнула вперед, полагая, что попаду совсем в полную темноту, но выяснилось, что сама церковь просто залита светом. Я оказалась в высоченном помещении; каменные колонны уходили высоко-высоко к потолку, а там крепились к чему-то наподобие огромных каменных вентиляторов. Те окна, что пониже, были из цветного стекла, а верхние — совершенно прозрачные, и за ними синело ослепительное небо. Я сняла рюкзак и села на деревянную скамью. Спинка так и впилась мне в спину. Было слышно, как где- то сзади отворяют засов наружной двери. Еще минута — и эти типы будут здесь. Мне не хотелось видеть, как именно это произойдет. Я снова закрыла глаза и стала ждать. Гул голосов, но разобрать слова не удавалось. Снова бухнула дверь, опять лязгнул засов. Потом шаги, открылась внутренняя дверь.

— Они подождут. Без особой радости, но подождут. Я сказал, что ты попросила убежище в Господнем храме, и сюда им ходу нет. Ложь, разумеется, — добавил он, застенчиво усмехнувшись, — однако из самых лучших побуждений.

Я открыла глаза и тупо уставилась на него. Он не сразу, но просек, что я совершенно не понимаю, что он там несет.

— Ведь именно это тебе и нужно? Убежище? Укрытие, — объяснил он. Он оказался моложе, чем я подумала в первый момент. Меньше тридцати. Худой, с волнистыми каштановыми волосами, разделенными сбоку пробором. Его кадык нервно ходил взад-вперед, глаза были очень бледной синевы.

— Да, — пробормотала я, — мне нужно убежище.

Назад Дальше