— Иду-иду. Вы проводите Костю?
— Да, конечно.
Мартынов согласился не только потому, что трудно было отказать в просьбе матери, одеревеневшей от горя. Среди людей, сидевших у гроба, он заметил молодую женщину, эффектную красоту которой траур только подчеркивал. Это была известная дорогая проститутка Анжела, по паспорту Ольга. Что ее связывало с Егорычевым? Это не мешало выяснить. Он спустился к машине, подождал, пока погрузят гроб и сядут провожающие, и пристроился за похоронным автобусом.
* * *
Анжела-Ольга попала в поле зрения „полиции нравов“ года три назад, когда МУР занимался „клофелинщицами“, орудующими в гостинице „Украина“. Действовали они по отработанной схеме: через сутенера или сами знакомились в ресторане с солидными клиентами, по большей части предпринимателями из Киева, которые были не прочь развлечься с хорошенькими москвичками, поднимались в номер. Улучив момент, подсыпали в шампанское клофелин, лекарство для гипертоников, понижающее давление. Когда клиенты после любовных забав погружались в глубокий сон, чистили их бумажники, оставляя немного денег на билет до Киева, и исчезали. В милицию клиенты, как правило, не обращались из опасения, что информация об их развлечениях дойдет до жен. Обматерив клятых москалей, возвращались домой, на этом все и заканчивалось. Но однажды то ли с клофелином перестарались, то ли сердце оказалось слабое, но клиент не проснулся.
* * *
Дело вел Мартынов. Через месяц сутенера и проституток арестовали. Анжела-Ольга была самой молодой из них, самой привлекательной и часто использовалась как наживка: знакомилась с клиентом, а потом подставляла вместе себя подругу. Сутенер и более опытные товарки попытались повесить смерть украинского бизнесмена на нее, но не получилось. Нашлись свидетели, которые показали, что в ту ночь Анжелы в гостинице не было. Сутенер и проститутка, непосредственно участвовавшая в деле, получили по восемь лет, остальные по три года, против Анжелы дело было прекращено. Выйдя из СИЗО, она пришла на Петровку благодарить Мартынова. В МУР ее не пустили. Часа два дежурила у проходной, дожидаясь майора.
История, которую она поведала за чашкой капучино в „Кофе-хаус“ на Неглинке, вызвала у Мартынова тупую зубную боль: столько раз, с незначительными вариациями, он такие истории уже слышал. Девочка из провинции (на этот раз из Тюмени) приехала покорять Москву — поступать в институт, в модельное агентство, секретаршей на фирму, ненужное зачеркнуть. Везде обломилось, домой возвращаться не захотела. Но пошла не на стройку, не в домработницы, а на панель. Нужно помогать больной матери (отцу, брату, сестре), нужно содержать ребенка (чаще всего это было правдой). Единственным отличием от таких историй было то, что Анжела-Ольга действительно училась на платном отделении Института управления, и стоило это недешево.
— Зачем ты мне это рассказываешь? — перебил Мартынов. — Хочешь совет? Ты знаешь, какой совет я могу дать. Возвращайся в Тюмень и живи, как все.
— Ни за что, лучше сдохну!
— Сдохнешь, — пообещал Мартынов. — От сифилиса. Или от СПИДа. Или сядешь. Не по своей вине, так подставят. Мало тебе одного раза? Будет и второй. Не успеешь оглянуться, как загремишь на зону.
— Почему вы так со мной разговариваете?
— Потому что желаю тебе добра. Хотя и понимаю, что все мои советы — не в коня корм.
— Я подумаю, — сказала она.
— Подумай, подумай. Пока не поздно…
Ни в какую Тюмень она, конечно же, не уехала. На какое-то время Мартынов потерял ее из вида. Однажды возникла — проходила свидетельницей по делу о сети подпольных борделей. А не так давно наткнулся на нее в Интернете. Реклама гласила: „Самые прелестные девушки Москвы ждут встречи с Вами. Дорого“. Ее фотография среди трех десятков снимков — яркая брюнетка с мальчишеской стрижкой: „Анжела. 22 года, студентка. Рост 175., вес 65., бюст 90. Звоните прямо сейчас“. Телефон. Мартынов только пожал плечами: ее выбор.
* * *
Похоронный автобус въехал в ворота Николо-Архангельского кладбища и по широкой аллее с подвязанными кустами роз покатил к крематорию. Мартынов последовал за ним. Дорогу ему преградил охранник:
— На машинах нельзя.
Мартынов показал милицейское удостоверение. Страж отступил.
Крематорий работал с безостановочностью конвейера. К десятку ритуальных залов один за другим подкатывали автобусы с черной полосой, служащие сноровисто перегружали гробы на тележки, агенты похоронных контор с привычно-скорбными лицами приглашали провожающих в залы, где уже звучала приличествующая случая траурная музыка. Стандартный текст распорядительницы церемонии. Короткая процедура прощания. Снова музыка, под которую гроб медленно опускался куда-то вниз. Створки закрывались, устройство снова было готово к употреблению.
— Почему его кремируют, а не хоронят? — негромко спросил Мартынов у какой-то из соседок Надежды Константиновны.
— Да как же? — удивилась она. — Самоубился, грех.
— Понятно…
От приглашения на поминки он уклонился: дела. Отойдя к машине, закурил, наблюдая, как участники церемонии усаживаются в автобус. Анжела-Ольга вместе со всеми не села. Обняла Надежду Григорьевну, помогла ей подняться на ступеньку, сама осталась на мокром асфальте. Автобус уехал.
— Садись, — предложил Мартынов. — Тебе куда?
— Здравствуйте, Георгий Владимирович. Все равно, в центр.
Когда выехали из кладбища и влились в поток машин, Мартынов сказал:
— Хорошо выглядишь. Прямо светская дама. Была знакома с Егорычевым?
— Была.
— Откуда?
— Ну что вы спрашиваете? Откуда такая светская дама, как я, может быть знакома с молодым мужчиной?
— Это ты кому-нибудь другому расскажешь. У него денег хватило бы только посмотреть на тебя. И то издали.
— Не доставайте меня, а? — попросила Ольга. — Мне и так тошно. Да, спала я с ним, спала.
— Бесплатно?
— Представьте себе. Чтобы окончательно не стать проституткой, нужно с кем-нибудь спать бесплатно. Вот я с ним и спала.
— Как ты с ним познакомилась? Где? Когда?
— Да какая теперь разница! И вам-то что за интерес?
— Верно, это меня не очень интересует. А вот другое очень: почему он застрелился?
— Откуда мне знать? Мне самой иногда хочется застрелиться.
— Ты, однако, жива.
— Остановите машину. Я выйду.
— Да ладно, сиди. До Таганки довезу.
— Тогда молчите, не травите мне душу!
— Как-то очень нервно ты на мои вопросы реагируешь. Почему?.. Ладно, молчу, молчу.
На „Таганской-кольцевой“ она вышла, а Мартынов направился в прокуратуру. Авдеева он застал в необычайно возбужденном состоянии.
— Хорошо, что ты приехал. А я уж собрался тебе звонить. Сейчас едем на Большие Каменщики, проведем повторный обыск в квартире Егорычева.
— Что будем искать?
— Понятия не имею. Но чует мое сердце, что-нибудь найдем.
— Не суетись. Сядь и объясни толком. В деле появилось что-то новое?
— Появилось. И не что-то, а ого-го что! Первое: консьерж опознал Ирину Рогову. Не просто опознал, а представил список посещений. За пять месяцев. Когда приходила и когда уходила. С точностью до минуты. Золотой старик. Если бы во всех домах были такие вахтеры, мы бы горя не знали!
— Когда она была последний раз?
— За месяц до самоубийства. Вот, полюбуйся: пришла в 11.04, ушла в 11.12.
— Недолго гостевала.
— Я сначала решил, что не застала дома. Но консьерж уверяет, что Егорычев никуда не уходил. Значит, не открыл.
— А что второе?
— Второе самое главное, — со значением ответил Авдеев. — Сравнил я пальчики на золотой зажигалке и на своем „Крикете“. И что бы ты думал? Они совпали!
— Рано радуешься, — охладил его пыл Мартынов. — Отпечатки получены незаконно. Даже прокурор их не примет, не говорю уж про суд. Да еще и шею тебе намылит за неуважение к Уголовно-процессуальному кодексу.
— Я? Не уважаю УПК? Бог с тобой! И не подумаю показывать эти пальчики прокурору. А вот когда арестуем Рогова, тогда и возьмем отпечатки с соблюдением всех процессуальных норм. Они не совпадут с пальчиками на золотой зажигалке? Еще и как совпадут!
— За что ты арестуешь Рогова?
— Вот это мы и будем искать. Зацепку. Должна быть. Интуиция мне подсказывает: должна. А раз так, найдем!..
* * *
Повторный обыск в квартире Егорычева продолжался уже четвертый час, но результаты были практически нулевые. На простыне, извлеченной из бака с грязным бельем: два длинных светлых волоса. Явно женские. Наиболее вероятно — Ирины Роговой. На наволочке, извлеченной оттуда же: три коротких волоса, черных, то ли женских, то ли мужских. Мартынов вспомнил короткую мальчишескую прическу Анжелы. Похоже, волосы ее. Но он не стал говорить об этом Авдееву. Вцепится, как клещ, а девчонка скорее всего ни при чем. Спать с Егорычевым, да еще бесплатно, это не преступление.
В мусорном ведре на кухне нашли окурок без фильтра со странным запахом. Травка. Стали копаться дальше. Шприц, использованный. Маленький аптечный пузырек без этикетки, с резиновой пробкой. Авдеев откупорил пузырек, понюхал.
— Что это? — спросил Мартынов.
— Эфедрин или что-то в этом роде. Наркоманы называют это винтом. Так-так. Значит, наш художник был не чужд развлечениям современной молодежи.
— В крови наркотиков не обнаружено, — напомнил Мартынов.
— Ничего не значит. Винт выводится из организма довольно быстро.
Понятые сидели с осовелыми лицами. Фотограф позевывал и демонстративно посматривал на часы. От нечего делать эксперт-криминалист включил сканер, прибор для обнаружения прослушивающих устройств, и начал обходить комнату по периметру. Возле тахты красный светодиод вдруг замигал.
— Что за черт? — удивился эксперт и потряс сканер. Мигание не прекратилось. — Ну-ка, ну-ка… і-моЈАвдеев, посмотри, что я нашел!
— Что там у тебя? — высунулся из кухни следователь.
— Микрофон!..»
* * *
Леонтьев оторвался от текста и полез в файлы с уже готовыми главами. Долго что-то искал. Наконец нашел:
«Она не знала, что в это время Рогов сидит в своем кабинете и смотрит видеокассету, которую принес ему частный детектив. Миниатюрная видеокамера была установлена в комнате Егорычева так, что в объектив попадала тахта и все, что происходило на ней, а микрофон бесстрастно фиксировал все звуки».
— Придется это убрать, — с сожалением проговорил Леонтьев.
— Зачем? — запротестовал Паша. — Хороший кусок, напрягает действие!
— Действие-то напрягает, но делает ненужной всю сцену обыска. Читатель уже знает, что найдут микрофон и видеокамеру. Зачем ему снова про это рассказывать? А нам про обыск важнее.
— Почему?
— Мы же стараемся писать о жизни. А обыск, если по жизни, такая тягомотина, что хуже не бывает. Я однажды напросился в оперативно-следственную группу. Обыскивали дом валютчика. Часов двенадцать ползали, простукивали все стены, поднимали паркет. Понятые уже со стульев падали.
— Нашли что-нибудь?
— Ничего.
— Совсем ничего?
— Совсем.
— Представляю, как матерились оперативники!
— Да нет. Для них это обычное дело. Не нашли — значит, не нашли.
— Но у нас нашли.
— У нас нашли.
* * *
«Таблетка микрофона была спрятана на стене под обоями. Растолкали понятых, подвели к тахте. На их глазах извлекли микрофон и не без торжественности опустили его в полиэтиленовый пакет.
— Теперь ищем камеру, — распорядился Авдеев. — Должна быть. Эти хреновины всегда ходят парой. Твой сканер ее не просекает? — обратился он к эксперту-криминалисту.
— Нет. Она не активизирована. Да и не может камера работать все время. Смысл? Вероятно, ее включают по радиосигналу, когда нужно что-то заснять.
Видеокамера, такая же миниатюрная, как микрофон, была укреплена на картине, висевшей над тахтой. Краски на холсте лежали толстым слоем, на их фоне камера была неразличима, и вряд ее нашли бы, если бы не знали, что искать.
Авдеев с облегчением рухнул в кресло и вытянул длинные худые ноги едва ли не на середину комнаты.
— Теперь самое время подумать, — объявил он. — Какую иностранную разведку могла интересовать частная жизнь художника Егорычева? Никакую. А кого она могла интересовать? Да так, что этот некто не поскупился на очень недешевую аппаратуру. И специалисты по этим делам работают далеко не на общественных началах. Ревнивого мужа. А кто у нас лучше всего подходит на роль ревнивого мужа? Господин Рогов. Гоша, я правильно рассуждаю?
— Пока правильно, — кивнул Мартынов.
— Идем дальше. Где он может хранить кассету с очень пикантными, как я понимаю, сценами? В московской квартире? Нет. В загородном доме? Тоже нет. Там на нее может наткнуться жена. А он почему-то не хочет, чтобы она знала то, что он знает.
— Не вытекает, — возразил Мартынов. — Почему ты не допускаешь, что он ей все рассказал?
— Потому что это вызвало бы определенные последствия. Развод. Или даже членовредительство. Ничего такого не наблюдается. Сужу по тому, как Рогов заботился, чтобы жена не присутствовала при обыске в его особняке. Это будет ей неприятно.
— Ну, допустим.
— Так где же Рогов может хранить кассету? — повторил Авдеев. И сам ответил: — В офисе, в сейфе. С офиса мы и начнем…
* * *
На следующий день, с подписанным прокурором ордером на обыск, Авдеев и Мартынов появились в офисе компании „Дизайн-проект“, предъявили охране и секретарше служебные удостоверения и прошли в кабинет генерального директора. Рогов внимательно прочитал ордер и равнодушно кивнул:
— Приступайте. Если скажете, что вы ищете, я, возможно, смогу вам помочь.
Лицо у него было тяжелое, под глазами черные тени. Но держался спокойно. Это было спокойствие бесконечно усталого человека.
— Нам нужна видеокассета с записью того, что происходило в комнате художника Егорычева, — ответил Авдеев, внимательно наблюдая за реакцией Рогова на свои слова. — У нас есть основания полагать, что записывающая аппаратура была установлена у Егорычева по вашему заказу. Доказательств нет, но мы их раздобудем. Это вопрос времени.
Рогов молча поднялся из черного офисного кресла, подошел к сейфу, вмонтированному в стену кабинета, привычными движениями набрал шифр. Кассета лежала поверх бумаг. Рогов повертел ее в руках и протянул Авдееву.
— Положите на стол.
— Как скажете. Это все?
— Пока все.
Запротоколировав изъятие вещдока, Авдеев и Мартынов вернулись в прокуратуру. Видеомагнитофон был только в приемной прокурора, но они не захотели смотреть пленку в присутствии посторонних.
— Поедем ко мне, — предложил Авдеев. Но, прежде чем уйти, занес кассету в научно-технический отдел и подождал, пока с нее снимут отпечатки пальцев.
Дома у следователя никого не было. Жена на работе, дети в школе. Авдеев включил телевизор и сунул кассету в видак. Запись длилась в общей сложности минут тридцать. Несмонтированные сцены без перехода сменяли друг друга, картинка была не очень четкой, но воображение дорисовывало подробности, а звук многократно усиливал эффект.
Авдеев и Мартынов много чего повидали за годы службы, но когда пленка закончилась, некоторое время не могли смотреть друг на друга, как школьники, которых учитель застал за подглядыванием в женскую раздевалку.
— Не позавидуешь этому Рогову, — проговорил наконец Авдеев. — Представляешь, как он это смотрел? Ничего удивительного, что он схватил пистолет и пристрелил этого гнуса. Я, наверное, поступил бы так же. Одно хорошо. Посмотрев эту пленку, присяжные признают, что он находился в состоянии аффекта. Получит лет пять. Если будет хороший адвокат, года три.
— Да ты никак уже записал его в убийцы? — заметил Мартынов. — Не рано?
— Гоша, мы-то с тобой знаем, что в жизни все просто. Помнишь, как пишут в учебниках по криминалистике? „Возьмем простой случай: муж зарубил жену топором“. Убийство из ревности — проще не бывает. Посмотрим еще раз?
— Нет, уволь, — решительно отказался Мартынов.
— Почему-то выпить хочется, как в первый день Пасхи, — признался следователь. — Тебе нет?