- Чушь!
- Не чушь... У меня девять недостатков - так комиссия сказала. Могу их тебе перечислить. Во-первых, у меня низковатый для балерины зад. Во-вторых...
- Замолчи!
- Почему же? Это ведь не я придумала.
- Не надо, прошу!
- Они еще не заметили, что у меня кривой нос.
- Кривой?
- Ты тоже не заметил? Мне в седьмом классе в нос попали снежком.
- Послушай, но ведь всем известно, что в балетном училище полно детей и внуков высокого начальства. У них - вообще никаких данных!
- Им и не надо, их так берут, по звонку. Но остальным требуется быть идеальными, чтобы в области балета быть впереди планеты всей. Когда выгнали, я думала, не переживу. А теперь прекрасно, даже нравится: французский будет основным языком и возьму еще два. Быть неудачницей в восемнадцать лет просто глупо. И все же... Я смотрела на тебя и, знаешь, о чем думала? Все же на сцене замечательно, кем угодно...
Тут меня осенило.
- Оля, моя партнерша, уехала. Хочешь, поговорю с режиссером, он тебя возьмет статистом? Уверен, возьмет! Тебе сам Бог велел танцевать танго!
- А что, это идея...
Звенел звонок на лекцию.
- У тебя очень красивый нос! - сказал я.
- Только кривой, - засмеялась она. - А фамилия моя тебе тоже нравится?
- Конечно, - искренне соврал я. - Замечательная фамилия. Почему ты спрашиваешь?
- Потому что она глупая, - Умнайкина протянула мне свой чемоданчик. - Как ты вчера под каштанами Праги шел? Так?
У факультета на виду она взяла меня под руку, и мне показалось, что где-то заиграло танго.
- А волейбол? - спросил я.
Зря спросил. Но Лина поняла.
- Волейбол - ничтожество, - просто объяснила она.
Два рояля в одной комнате
Рассказ
Рижская улочка Виландес лежит неподалеку от порта. Она всегда чистая, мощенная облизанными временем булыжниками, меж которыми вылезает жалкая трава. Улочка упирается в парк, тот самый, в котором посадил вяз Петр Первый. Дома на этой улице простояли век. Каменные русалки неутомимо поддерживают под окнами ящики с цветами. Стены домов такие толстые, что выглянуть из окна на улицу непросто. Сейчас из тех кирпичей построили бы домов втрое больше.
Тут тихо. Стук каблуков гулко отдается аж в другом конце улицы. Редко проедет лошадь с дровами или фургон с бутылками к молочному магазину. Мальчишки играют в футбол посреди мостовой. Эхо от их криков, перелетая через крыши, проваливается в колодцы дворов и глохнет в мокром белье, развешенном на веревках.
По тротуару вдоль Виландес двигаются, словно тени, старухи из соседних домов, направляясь к парку. Они вяжут кофты и сдают их за гроши в артель, расположенную тут же в подвале. Старухи замедляют шаги возле двух окон на втором этаже, из которых с утра до вечера доносятся звуки рояля. Старухи ворчат на мальчишек: те орут и мешают слушать музыку.
Мелодии из этих окон звучат каждый день - то быстрые, то медленные. Иногда рояль, сбившись, не договаривает фразу, умолкает и после паузы начинает сначала. Бывает, целый месяц подряд каждый день звучит одна и та же мелодия; старухи запоминают ее и мурлычат про себя.
Неожиданно в звуки одного рояля врываются звуки другого. Оба рояля звучат вразнобой, мелодии сбивают друг друга, спорят, дерутся. И уши не могут вынести этого сумбура. Даже каменные русалки под окнами морщат носы. У второго рояля не бывает длинных связанных мелодий. Отрывки. Куски. Немыслимые аккорды, тяжелые, как удары грома. Старухи морщатся и спешат уйти из-под окон в парк, чтобы усесться в тени старинного вяза и начать вязать.
Один рояль умолк. Лариса встала, потянулась, как кошка, выгнув затекшую спину, захлопнула ноты с портретом Шопена на обложке, постучала пальцем Шопену по лбу. Она подбежала к зеркалу, поправила копну волос, схватила капроновую авоську, бросила в нее тетрадку с конспектами, ноты, два яблока. На мгновение замерла у двери. Рихард продолжал экспериментировать с аккордами, готовясь к контрольной по гармонии. Отвратительные комбинации звуков. Неправильно звучит.
- Эй, там у тебя до-диез торчит, слышишь?
- Угу...
Аккорд, еще аккорд... Пауза... Вот это, кажется, лучше... И он записывает...
Ларисе хотелось поговорить, но она опаздывала и только побарабанила по черной крышке. Второй рояль умолк.
- Я ухожу.
- Пока!
Они оба учатся в консерватории. Она на втором курсе по классу фортепьяно. Он кончает в этом году историко-композиторский. Заняты оба с утра допоздна, поговорить некогда. Общаются рояли, стоящие валетом, прижимаясь друг к другу круглыми впадинами. У роялей достаточно времени поговорить друг с другом, и, кажется, они отлично понимают друг друга.
Комнату эту в небольшой коммуналке на Виландес студенты снимают уже третий год. Их давно грозятся выгнать, но до дела как-то не доходит. Хозяину нужно поставить памятник: терпеть два рояля, не замолкающих ни на минуту, да сами так поживите! А секрет в том, что у хозяина дочка играет на виолончели, учится в музыкальной школе, и Рихард ей помогает, изредка аккомпанируя. Зато соседи их ненавидят и не здороваются.
Лариса затворяла за собой входную дверь, когда позади услышала звук разбитого стекла. Она вернулась и растерянно встала у окна. На полу валялись осколки. В нижней половине рамы зияла дыра. По остаткам стекла вверх ползли трещины. Рихард вскочил и, стараясь не ступать на стекла, подбежал к окну. Лариса пыталась выглянуть на улицу из-за его плеча.
- Никого?
- Никого! - Рихард повернулся. - Беги, на лекцию опоздаешь. Я сам разберусь.
- Поймать бы - пускай вставляют, - она закинула авоську на плечо. Занимайся, я приду - вымету.
Лариса убежала.
Куски стекла вынимались плохо, замазка засохла. Рихард то и дело поглядывал на мостовую. Он соврал Ларисе. На камнях сидел мальчишка в рваных джинсах и ковбойке и тер ушибленную ногу. Видно, упал и не успел драпануть со всеми. Рихард высунул голову, с трудом перегнувшись через широкий, как стол, подоконник.
- Не видел, кто разбил?
- А если я, то что?
- Зайди сюда.
Он сидел на мостовой и не двинулся с места.
- Да не бойся, не съем я тебя. Мне помочь надо...
Мальчишка поднялся, попробовал наступить на больную ногу и, немного прихрамывая, косолапо двинулся в подворотню.
Рихард не раз видел его то на улице, то во дворе, когда выбегал за дровами. Печи в доме были прожорливые, комнаты с высоким потолком, и протопить их стоило большого труда. Однажды этот мальчишка помогал Рихарду пилить и колол чурки лучше его.
Раздался звонок в дверь.
- Заходи. Ты чего как из деревни?
Мальчишка сделал два маленьких шага вперед. Рихард порылся в кармане.
- Давай измерим стекло и сходи в магазин, ладно? Вот тебе деньги. Вставить-то надо, а то мы замерзнем, ночью холодно уже.
- Дай линейку, я сам смерю.
- Вон в том ящике поройся, найдешь...
Рихард сел за рояль. Взял два аккорда, написал что-то, снял с пюпитра лист нотной бумаги, разорвал и вытащил чистый.
- Ты из джаза? - спросил мальчик, стоя на подоконнике.
- Вроде.
- Я тебя видел. Когда в парке конкурс танцев был, ты играл.
- Разве это игра? Я там подрабатывал. Игра - вот.
Рихард взял аккорд.
- Так это же не музыка!
- Это-то и есть настоящая музыка! Верней, с этого начинается музыка.
- А я джаз люблю. Джаз - это вещь.
- Вещь! - согласился Рихард, а заиграл польку Шопена, ту самую, которую Лариса разучивала с утра, заиграл в ритме джаза.
- Так что ли?
Мальчишка кивнул. Рихард оборвал игру и досвистел лейтмотив до того места, где начиналась разработка темы.
- Ну, я пойду, - сказал мальчишка, пряча деньги в карман.
Рихард вышел его проводить.
- Тебя как звать?
- Пачкин...
В комнату пришли осенние сумерки, скрыли пестроту изразцов на печи. Надо встать, принести настольную лампу, а Рихард сидел, размагнитившись. Никак не мог взять себя в руки и заниматься дальше. Оглядел комнату, будто видел первый раз, закрыл глаза.
Мать старалась приобщить его к музыке, а он гонял по улице. К музыке потянулся, когда подрос. Оказался даже в музыкальной школе. Был период: играл фанатически, сутками. Мать давила на его честолюбие, обещала концерты с корзинами цветов и толпы поклонниц. Рихард поступил в консерваторию.
- А вы не станете пианистом, - сказал ему через месяц профессор Янис Иванов. - Увы, никогда!
- Это почему? - запальчиво спросил он.
- Что же, батенька, думаете, всю жизнь можно бить баклуши, а потом, когда заблагорассудится, сесть за рояль и все наверстать?! Уж извините, чудес не бывает. Рубинштейн что говорил? Если он не играет один день, замечает он сам, два - замечает критика, а три - слышит зритель. Посмотрите на свои руки.
Рихард развернул ладони.
- И что?
- Ничего! Сядьте за рояль!..
Рихард заиграл. Иванов молча слушал, потом рукой приказал умолкнуть.
- Так вот вам приговор. Ваши пальцы потеряли гибкость. Это не восстановится.
Пришлось смириться. Рихард перебрался на историко-композиторский факультет и был готов стать, скорей всего, педагогом.
К Ларисе, с которой Рихард был едва знаком, он заехал год назад за нотами. Дверь в квартиру оказалась незапертой, и в комнате никого не было. Он услышал плеск в ванной и открыл дверь. Лариса так растерялась, что даже не крикнула. Тут он на ней и женился. Когда Лариса перешла жить к нему, в эту комнату грузчики затащили еще один рояль.
- Два рояля вместе - это слишком! - говорили его однокурсники. Брак между пианистами вообще следует запретить.
Возможно, друзья были правы. Они всегда правы, друзья, кроме тех, конечно, случаев, когда они ошибаются. Рихарду и Ларисе вдвоем жилось хорошо, хотя, бывало, они ссорились по пустякам и дулись друг на друга, впрочем, неподолгу.
- Ты почему в темноте?
Рихард не слышал, как вошла жена. Она щелкнула выключателем, и Рихард зажмурился от яркого света.
- Задремал, - сказал он, чтобы ничего не объяснять.
Из выбитого окна дуло. Подросток по имени Пачкин не вернулся. Плакали последние их денежки.
Пачкин не вернулся, и окно завесили на ночь одеялом...
С утра они сидели, как всегда, каждый за своим роялем. Получив право голоса, рояли затараторили на своем клавишном языке, заспорили, старались перезвучать друг друга. Днем Лариса заспешила в консерваторию. Переодевалась она быстро, раскидывая по обоим роялям одежду.
- По-моему, звонят, - перестав играть, крикнул муж.
Лариса открыла уже с сумкой в руках: за дверью стоял Пачкин.
- Здрассте!
- До свиданья! - усмехнулась она и крикнула. - Рихард! Это к тебе.
Она сбежала по лестнице, а круглолицый маленький Пачкин, похожий на колобок, попятился, нагнулся и поднял стекло, большое, почти в рост его самого. Рихард вышел в коридор. Нос у мальчишки расплющился лепешкой, и через стекло лицо казалось голубым.
- Магазин-то вчера был уже закрыт, - объяснил он, боком пролезая в дверь.
- Не разобьем? - спросил Рихард.
- Подержи, я влезу на подоконник. - сказал Пачкин. - Теперь подай стекло. Не задень за раму!
- Руки порежешь!
- Сам ты порежешь. Да ты играй, я вставлю. Пачкин прислонил стекло к стене, вытащил из кармана нож и начал выцарапывать замазку из рамы. Рихард не стал возражать и сел за рояль.
Долго Пачкин возился, пыхтел, сопел, забивая гвоздики. Наконец он спрыгнул и подошел к роялю.
- Замазки нету? Стекло обмазать...
- В другой раз. Спасибо.
Пачкин потрогал метроном. Качнул маятник, и стрелка начала мерно отсчитывать ритм. Передвинул грузик, и метроном зашагал быстрее.
- Мешаю?
Рихард кивнул. Пачкин остановил метроном.
- Ну, я пошел...
- Руки помой!
- Успеется!
- Погоди, ты, небось, голодный? Я тебе бутерброд с колбасой сделаю.
- Нет, я пошел!
- Дома у тебя кто?
- Мать. Она щас вообще-то в порту. А отец в море. Скоро вернется. Через два месяца. Но не к нам. У него краля.
- Это как?
- Ну, баба другая...
Он помялся, раздумывая, говорить ли, но пробурчал:
- А стекла-то я не бил.
- Вот-те раз... А кто же? - Рихард тут же пожалел, что так глупо спросил.
- Да там один... из рогатки. Мяч застрял в ящике для цветов, он хотел его сбить и промазал.
- Чего же ты не сказал?
- А ты бы поверил? И потом... я хотел посмотреть, что у вас тут играет. Я пойду.
- Заходи, Пачкин!..
Но тот уже исчез.
Когда Лариса вернулась, сели ужинать. Она сдвинула пепельницу, спросила:
- Это ты положил деньги?..
- Где?
- Да вот, под пепельницу.
- Это сдача. Он хороший малый...
- Кто?
- Пачкин! Хороший малый! Что-то в нем есть...
- Ты все усложняешь, Рихард...
Прошло несколько обычных дней. Он сдал одну контрольную и готовился к другой. У Ларисы приближался шопеновский вечер, на котором ей предстояло выступать.
Как-то, услышав на улице крики, Рихард встал из-за рояля размяться и подошел к окну. Усевшись на подоконник, чтобы лучше видеть, он в ораве мальчишек поискал Пачкина. Найдя, поднял со своей северной трибуны руку в знак приветствия. Мальчишка кивнул и помчался догонять мяч. Играл он изо всех сил, чувствуя, что на него смотрят.
Рихард крикнул:
- Пачкин, зайди!
Открыл дверь и протянул руку:
- Как жизнь?
- Бьет ключом, - солидно ответил тот.
Рихард долго рылся в чемодане с книжками (все никак не соберут денег на полки), вытащил "Остров сокровищ" Стивенсона.
- Это тебе. Я ее раз пять читал.
- Не, мне не надо. Мне читать некогда.
- Возьми, говорю!
- Ну, ладно. Так и быть, погляжу.
- Ты чего делаешь в воскресенье?
Пачкин пожал плечами.
- В устье Лиелупе поедешь? На яхте покатаемся - у меня там друзья. Порыбачим...
Пачкин кивнул, взялся за дверь. Лариса снимала плащ в коридоре.
- А, это ты стекла бьешь?
Просто пошутила.
- Ага!
Пачкин прошмыгнул на лестницу.
- Зачем он тебе? - спросила Лариса.
- Ну, у мужчин могут быть свои интересы, женщинам они кажутся чепухой...
- Нашел тоже мужчину!
- Я хочу взять его с нами на Лиелупе.
- Вот еще! Только собралась расслабиться...
- Ты и будешь отдыхать, он не помешает.
- Вдруг чего случится... Я боюсь...
- Да он самостоятельный...
Она ушла на кухню, ничего не ответив.
На следующий день Лариса, как всегда, опаздывала в консерваторию. Она надевала плащ, когда в дверь раздался звонок.
- Рихард дома?
Она заколебалась, не зная что ответить. В самом деле, Рихард очень устает - минуты нет свободной: лекции, халтура, чтобы заработать на жизнь. Что ему надо, этому прилипчивому дворовому мальчишке? Пачкин потоптался у двери.
- Так его нету?
- Нет-то нет... - протянула Лариса. - А ты чего хотел?
- Я? Да так...
Он застеснялся и повернулся, было, уходить.
- Видишь ли? - Лариса аккуратно подбирала слова. - Рихард сейчас ужасно занят. У него контрольные. Ты подрастешь, поймешь. У тебя свои дела, у него свои. Извини, я опаздываю на лекцию. Извини!
Пачкин кивнул, но все еще стоял на месте. Потом протянул Ларисе книгу.
- Отдайте, я прочел.
- Отдам обязательно...
Несколько дней у Рихарда было нервных. Он сдал две контрольные, сделал оркестровку пьесы. Без особого успеха, если не считать одного урока музыки с дочкой замминистра торговли, бегал он в поисках заработка. Рихард плохо спал, бормотал во сне. В воскресенье они никуда не сдвинулись. Лариса не поехала к матери, осталась помочь ему. Утром, перед тем как сесть за рояль, она сбегала в молочный за творогом и сметаной, тем единственным, что он ел. У нее самой оставалось две недели до шопеновского концерта. Она буквально вытолкала Рихарда пойти в парк погулять.
И действительно, развеявшийся и повеселевший, он пересек парк и шагал домой по булыжникам улицы Виландес. Старухи, которые вязали, сидя под древним вязом, перестали шевелить пальцами и смотрели ему вслед.