– И будем бить – крестись! А тогда сам будешь басурманов бить.
– Чаксы!… харашо!…
– Я молитву целый день читать буду, в воде святой, я читаю… мало? Вечер еще читать могу, мало? А ты как думаешь?
И понесся по комнатам, ища попадью.
– Мать, а мать! Может, меня в архиереи произведут!… Может, я на пасеке монастырь выстрою!
Оглянулся в комнате шаман – никого нет. Вскочил, схватил молитвенник за пазуху. Опять сел у дверей.
Вбежал поп, раскидывая толстые, как коряжины, слова:
– Согласен креститься? Ты баям своим объясни, поп Исидор не врет!
Указал шаман на иконы.
– Веселый бог, богатый… Алтын?золота сопсем торговля нету, а по нем бешмет золотой.
Пощупал пальцами, щелкнул.
– Веселай бог!… Комлать такой бог мошно! Больше бог есть? Как лошадь, как арба?…
– Есть, – сказал поп, – пойдем в церковь. Ознакомлю. Раз ты изъявил желание, а я будто патриарх константинопольский… и Владимир равноапостольный!… Пошли!…
Стоят возле стен в ризах серебряных с глазами усталыми – давят тяжелые ризы – святители большие и малые.
Обрадованно сказал шаман:
– Хороший бог! Куды хочешь бог!
– Крестись, пока река не застыла.
Провел ладонью по стенам Апо, обошел иконы.
– Настоящие, старые иконы! Вот эти!… Мотри!
Ногтем длинным и грязным царапнул шаман.
– Кафтан чаксы – корошай, настоящий серебро, не польской. Сколько кобыл возьмешь?
– Чево?о?…
– Продай бога! Сколько кобыл возьмешь? У меня кобыл многа. Баран хочешь – баран могу. Проси!…
Закрестился поп, отошел к дверям, заорал:
– Кабы не святое место, я бы тебе башку расшиб, стерве!… Иконы немаканому продай. Да ты одурел, парень. Печку топить будешь?
– Зачем топить печку! Время тяжелый, брюхо болит – молиться хочем!
– Иконы дареные. Калистрат Ефимыч, предводитель разбойничий, – сам, может, раскается впоследствии, – подарил. Ценность! Ничего ты не понимаешь.
– Мы понимай. Зачем не понимам! Торговаться хочешь. Калистрат знам, большой купец будет, кыр?гыз лупить хочет. Э?эх!… – Вздохнул и, легонько дергая попа за рясу, сказал робко: – Слушай, баба тебе надо, десять молодых баб дадим, цха?а!… Чаксы баба – девка! Кумыс – бочка, каждый утро?вечер – баран, козы ешь! Минь шаман Апо умират – шаман будешь – ходи с богом своим!
– Это ты мне? С нехристями, немакаными?…
Из тележки уже сказал шаман:
– Твой цена очень большой! В мой башка не влазит, не понимай…
XXXII
С воем, причитом бежала у плетня Агриппина. Волосы по плечам, по груди как пена, а голос как камни в пене – режется:
– Ой, чует мое сердечко – разрывается… на беду едешь… Солдатушек с вами пять десяточек – побьют вместе что с батюшкой восстанщики с гор. Восподи!
Земля плакала, слезилась. Туча как бельмо в небе.
Офицер в седле, сонный, как увядающий цветок. И только губы – алым?ало.
Сказал Миронов:
– Не комедничай. Какая беда! На байге отряды в тысячи сберем. А восстанщики ваши только от податей бегают. Выпорем – перестанут.
Как хмель по кедру, заплетаясь в плетнях, причитала Агриппина. Молодело лицо, глаза молодели.
– И за што ты, восподи, наказываешь, за што ты гневаешься?… Батюшка в разбойники?грабители пошел; милый с батюшкой на сабельки… Владычица ты моя Аболатская!
– Будет!
Ударил лошадь плетью меж глаз. Прыгнула она к туче и, отскакивая злобно от дороги, понеслась. Сапог лаковый; в нем выглянувшее из туч солнце. Клок грязи – как воронье крыло на плетне.
Нет офицера Миронова.
Прутья плетневые отламывая грудью, билась Агриппина.
Подошел, прихрамывая, Семен, пьяный. Зачерпнул грязи в руку, в лицо ей плеснул.
– Гуляй, Грипка, пьянствуй! А я по Митрию поминки справлю. Завтра хоронить будем – привезли Митьшу.
И, плескаясь косым плечом в холодном и сером ветре, бормотал:
– Бате?то… Калистрату Ефимычу… я еще с ним сквитаюсь, мы еще ему кишки высушим. Попомнит!
Костры у киргизов желтые.
Костры у русских желтые.
Собаки лают у киргизов. Собаки лают у русских.
А перед собаками поляна песчаная. Выбегут на поляну собаки, с одной стороны – русские, с другой – киргизские, лают и воют.
Через три дня байга – знают собаки.
Знают это и люди. Потому и съезжаются: по одну сторону русские, по другую – киргизы.
Табуны по тропам идут – куда киргизы без табунов!
Ружья по тропам идут – куда русские без ружей!
А собакам весело – мясо варить будут. Много табунов, много. Мясо валяться будет (ружей много).
От костров оранжевый дым.
У костра сидит шаман Апо, приехал. Киргизы вокруг. Табак за щеками. Ребятишки голые с овчинами, накинутыми на плечи.
На волосяных арканах лошади.
С арканов сорвался ветер лимонно?оранжевый, голову в небо задрал – мечется, лает.
А может, собаки лают?
Потому – ночь. Потому – костры. Потому – молчит Апо.
XXXIII
Призвал утром джатачников всех, аксакалов всех шаман Апо.
Розовый свет на травах, розовые деревья – скалы, крепкие, как камень, воздух режут, свистят.
Сказал Апо:
– Был у русского шамана. Не продает богов, а боги хорошие, богатые, в серебряных халатах и плоские, как деньги. Хорошие боги.
– Надо богов русских, – сказали джатачники. – Надо тех богов, которые воевать с русскими любят. Ты как думаешь?
Отвечал Апо:
– Мысли мои засохли, как степь летом. Всю ночь в прохладе сидел, думал…
– Скажи, шаман?
– Не отдает богов русских самый жирный русский шаман. Не отдает, и не продает, и в шаманы к нам не хочет. У русских – водка, у русских – ящики поют, у русских – хорошо…
– Ладно!…
– Ладно!… Думал я и скажу: надо богов у русского шамана украсть.
Поглядели джатачники на золу священного костра, на кобыз, на одеяние шаманье и глазами вздохнули:
– Бисмилля!…
Сказал самый старый, самый смелый, у которого борода – аршин бязи:
– Трудно!… Бить русские будут, одного до десяти смертей бить.
– Трудно, – подтвердили джатачники. – Русские бьют сильно!
– Сильно, – сказал самый старый, – я только коней воровал – как били! А за богов – может, моего умершего отца бить будут… Они хитрые.
– Они хитрые!…
Замолчали.
От дыханья перегородка трепещется, жестяные сундуки запотели, зола отяжелела – горько дышат киргизы.
Снял кафтан Апо, снял куйлек?рубаху – тело показалось – темное, морщинистое, как осенняя земля.
Сказал:
– Пойду на священный камень Копай, с камня того – в озеро. Умру. Десять ли киргизов жалеть, когда умрут все, как комары в дыму?…
Отвечали джатачники, чембары подтягивая:
– Поедем, украдем богов.
– Поедем, – отвечал самый старый.
Спят самогонным угарным сном крыши Талицы. И небо над крышами спит – самогонно?синее сквозь облака, как голый мужик, в разорванных лохмотьях.
Сторожка церковная заперта – сторож на рыбалке.
Нет, ломать дверей не надо. Воровать всегда через окно надо – так старики воровали, так ведется.
Сказал Апо:
– Завешивай кошмой окно, жми.
Забили мокрой кошмой оконный лист, наставили бревно, нажали. Вместе с кошмой зыкнула решетка и стекла – на пол.
Полыхнулись сонно в колокольне, тикнули колокола – голуби…
Сказал Апо:
– Не хочут боги идти. Прижились.
Самый старый сказал:
– Скот тоже не хочет, когда воруешь. Привыкает.
Трое джигитов, молодых и тонких, как камыш, пролезли в окно. Шаман на окне лежал на переломанных решетках. Горячим, парным голосом шептал:
– Которые покрупнее, тех богов… У стены которые. Калистраткиных богов, они драться любят.
Подавали в окно тихо звякающие доски. Шлепали половицы. Пахло из церкви смолами. Вздохнул Апо:
– Где бы травы такой достать? Хорошая трава. Может, на эту траву и старые боги вернулись…
И тут вспомнил, затрясся на подоконнике:
– Бубен ищите бубен…
Бросились джигиты по углам искать бубен, а никто не знает, какой у русских бубен…
Принес один ковш, большой и тяжелый.
– Ладно, – сказал Апо. – Клади богов в мешки, поедем к священному камню Копай…
В ауле, в становище байговом, в белокошемной и широкой, как казачьи стога, юрте бая Тертеня пьют кумыс русские офицеры.
Подбежал мальчик, у куч кизяка встретил шамана.
– В ауле русские чиновники с золотыми тарелками на плечах…
Сказал Апо:
– Собирайте народ. Дайте русским чиновникам мяса и кумыса и хорошего рассказчика – русские любят слушать.
– Эй, эый, Апо, – сказал Алимхан, – русский офицер здесь хочет на байге джигитов сбирать!
Отвечал Апо, всем шаманам шаман:
– Не будет джигитов сбирать. Привезли новых богов, новые боги что?нибудь выдумают.
Сбирались киргизы к юрте шамана.
Били плетьми лошадей, чтоб метались они. Пускали жеребцов к кобылицам, чтоб ржали они. Тянули за арканы телят к матерям.
Спрашивал офицер Миронов:
– Что за шум в ауле?
Отвечали люди:
– Киргизы радуются, выбирают лошадей, хочут с чиновниками вместе воевать.
Спрашивал Миронов:
– Кумыс есть?
Подавали кумыс и мясо баранье, и баурсаки, и урюк, и кишмиш.
– Кушай, урус – капитан?начальник…
Сказал Апо:
– Достать зеленые травы, цепкие, как масло, и укутать ими новых богов. И зарезать нового барана. И на камне Копай развести костер.
Поднял ковш, тяжелый, русский бубен, бил в него табызом шаманским. Вокруг костра шел и пел:
– Э?эй!… Ушел Койонок?дух с Абаканских гор, и пути его занесло снегом. И льды заросли за ним, спит Койонок?дух, не знаю где! Э?эй!…
Стоят вокруг костра блестящие новые боги, держат их киргизы на руках. Потные руки, бешметы потные, аракчины скинули, кричат:
– Помогай, русский бог, помогай!…
Берет кусок мяса шаман Апо, трясет им в дыму – красном и липком, как мясо. В бубен русский бьет, поет:
– Э?эй, русские боги, хорошие боги, помогайте киргизам! У киргизов много скота: баранов, кобылиц… Сколько мы будем жертв приносить, киргизы не скупые!
– Помогайте, боги в тяжелых халатах!…
У ваших шаманов тяжелые бешметы, прыгают они плохо, мы будем костры вам жечь – полтайги, из священного кедрового дерева. Э?эй… Помогайте, боги!
Вынимает книжку из?за пазухи шаман, в дыму ныряет книжка. Бьет в бубен, пляшет шаман, кричит:
– О?о?ё?ё!… боги русские, веселые, как водка, боги!… Толстые, скучные слова вас сгоняют, в руке тяжело их держать. Я буду кричать вам слова легкие и приятные, как кумыс!
– Во?от!… Бросаю плетку твоих шаманов в огонь, я буду говорить с вами ласково – вы боги богатые, у русских избаловались!…
– Надо богов умилостивить, надо богам жертвы!… Камень Копай над озером – розовый и легкий.
Шаман на нем, киргизы на нем. Пляшет шаман, в пене руки.
И боги новые в травах укутаны, на руках трясутся – трусят, тоже в пене розовато?зеленой.
Бьет в бубен шаман, кричит:
– Э?э?эй, отзовитесь, пустите шамана с вами говорить, помогайте!
Бьются в пене сердца, бьются боги, скала, озеро под ней – бьется. Скот в ауле, юрты – все кричат:
– Помогите?е!!
XXXIV
Рыжебородый Наумыч обивал кошмами верх телеги.
У потухших костров, завернувшись в тулупы, спали мужики. Телеги вздернули оглобли, и в зеленовато?желтом сумраке, казалось, рос по котловине прямоствольный тальник.
А были в котловине пески да прижухлые травы, мелкие, как песок. И еще озеро в камышах и солнцах, похожих на плиты соли.
Пришел с осмотра лагеря Никитин, одна щека была у него перевязана – болели зубы.
Наумыч сказал:
– Привезем мы вас к самой борьбе, скажем для виду?то – болящие, али что… коли спросят.
Никитин спросил:
– Оружие привезли?
Наумыч почесал молотком бок.
– Оружью?… Ты ведь, баял, не привозить.
– Не нужно.
– Значит, не привезли. Дисциплина! Они тоже понимают!…
Калистрат Ефимыч отозвался с телеги:
– Привезли. Ты ему, Микитин, не верь.
– А ты укажи, – разозленно крикнул Наумыч, – нет, ты укажи, где оно?…
– Найдешь у вас…
– Ну, и молчи!… Раз твое дело молчать! Я штаб, я отвечаю, понял?
Полдень закружился сухой, желтолицый, яркий.
Яркие отделились от юрт офицеры. Загарцевали в лисьих малахаях баи на иноходцах. Гикали джигиты.
Сказал Калистрат Ефимыч:
– Байга!
И, отгибая кошму, как будто радостно отозвался Никитин:
– Байга!
Песни на поляне желтые, как масло. Люди на земле – липкие, блестящие листья. С одной стороны – киргизы, с другой – новоселы.
Желтая шелковая нить песка перед ними. Лошади дышат торопливо. Тяжел, густ человеческий пот. Ржут телеги, ржут люди; вся земля – пески ржут.
Пыль над поляной, над розовым озером.
Подвезли телегу к поляне. Мокрый, с мокрой фуражкой, тискался Наумыч, кричал:
– Не жми! Не жми! Тут болящие?е!…
Хохотали мужики.
Офицер выехал на середину поляны и, пригибаясь к луке, говорил сбивчиво и волнуясь о дружинах Святого Креста, отрядах Зеленого знамени, о защите отечества.
Вороная лошадь играла мускулами. Наумыч сказал:
– Ладный конь!… Надо приметить!…
Джигит выехал с бараном через седло и понесся. С гиканьем догоняли и рвали барана джигиты.
– Кто вырвет – выиграл, – сказал Наумыч в телегу.
Густо пахнущей тайгой стояли мужики, и ни один не выбежал на поляну. Только, как ветер листьями, шевелил мчавшийся джигит волосатые веки мужиков.
– Наших нет? Не догоняют? – спросил Никитин.
– Борьбы ждут. Ето все так… зря…
Голоспинные киргизята гнались вперегон на коротконогих лошаденках. Киргизы загикали:
– Ей! Ей!
Но так же, колыхаясь глазами, тесно стояли мужики.
Киргизы взглянули на темные пласты их тел, на неподвижную шерсть бород и, замолчав, сдвинулись.
Пахло кислой кошмой в телеге, глядеть в щель нужно через Никитина. Нельзя было охватить все поле, наполненное людьми.
Калистрат Ефимыч сказал:
– Жарко.
Точно пронизывая кошму длинными коричневыми от табака пальцами, отвечал в щель Никитин:
– Нет. По?моему, прохладно.,
Подходили, подъезжали еще.
Не пески, не земля дышит – люди в овчинах, в азямах, на телегах, на лошадях. Гнется, вглубь уходит земля – темнеет. Только блещет над ними озеро, камень – скала священная – Копай.
Говорит аксакалам шаман Апо:
– Душно мне. Все внутри как плесень. Зачем жмутся и молчат русские? Зачем они не веселятся, не играют?
Отвечали аксакалы:
– Ничего. Русские сразу веселиться не умеют. Русские хотят видеть борьбу.
Говорят баи:
– Где батырь Докай? Пусть готовится.
Сказал Калистрат Ефимыч:
– Тяжело тут в телеге?то, парень! Только и видно, что гриву, хвост али спину киргизскую… Надо на волю.
Через кошму кричал рыжебородый Наумыч:
– Ничево. Сиди, штаб. Это не антиресно все, счас бороться будут.
И борода его над телегами – как желтый флаг,
Дышат хлебом – пьяным запахом мужики. Небо хмельное, играет над поляной. Лица хмельные, волосатые, как кустарники.
– Дава?ай!…
– Кузьма?а!…
– Борись!
Говорит шаман Апо:
– Сердце у меня бьется, как священный бубен. Не отдадут кабинетские земли русские.
Отвечают джатачники:
– Не надо нам земли. Пусть баи ведут нас в Китай… Не хотим мы воевать!…
Кричат джигиты на иноходцах:
– Докай идет, идет Докай, с русским хочет бороться.
Говорит шаман Апо:
– Подымите меня над арбой – хочу видеть борьбу.
XXXV
Зазвенел холм. Смотрят – подымаются длинные фургоны, зеленые. Лошади рослые и, взойдя на холм, не шелохнутся. Ждут.
Подмигнул за кошмой Наумыч:
– Немцы?колонисты!…
– Зачем они?
– Они?то, Микитин, очень просто. Приехали, значит, коли кыргызы нас бить будут – наше добро подбирать. Коли мы кыргызов – кыргызское.
Докай?борец, низенький, губы тонкие, как степное озеро, лыс, и во всю голову шрам. Кузьма над ним как бык над овцой. Вытянул руки, взял за опояску, поднял на руках, потряс и на землю – а?ат!…