Но оставим метафоры. Потом мы увидели кинофильм, и это решило все. Оплошность была настолько роковой, что я понял: Хардингу конец.
Вы все видели этот фильм. Но одну вещь при первом просмотре некоторые из нас не заметили. Если мы верили показаниям Хардинга и соглашались, что фильм снял он, если мы полагались на его алиби и не подозревали никаких фокусов-покусов, значит, фильм фиксировал то, что видел сам Хардинг. Это была его версия того, что произошло в кабинете. Следовательно, мы могли видеть только то, что видел он сам.
Но что произошло, согласно показаниям других свидетелей и самого Хардинга? Вернемся к началу шоу Чесни. Гротескная фигура в цилиндре входит в окно. Когда незнакомец идет дальше, Хардинг шепчет: «Ш-ш! Человек-невидимка!» Тот поворачивается и смотрит в публику.
Однако что мы видим в фильме? Мы видим, что, как только фигура появляется на экране, она поворачивается и смотрит на нас. Этот поворот, несомненно, происходит сразу после того, как Хардинг сказал: «Ш-ш! Человек-невидимка!», ибо это был единственный раз, когда доктор Немо оказался лицом к зрителям. Но каким образом Хардинг мог произнести эти или вообще какие-либо слова? Ведь до этого момента мы не видели на экране Человека-невидимку — значит, он тоже не мог его видеть.
Хардинг вообще не мог видеть французское окно, стоя слева. Поэтому мы не могли видеть ни его, ни вошедшую фигуру, пока она не повернулась к нам. Тогда откуда же Хардинг знал, как выглядит доктор Немо? Как мог так остроумно описать его, прежде чем тот появился в поле его зрения?
Ответ прост. Кто бы ни скрывался за кинокамерой, это был участник шоу, уже знавший, как выглядит доктор Немо. Ему было велено произнести эту реплику, он увидел, как обернулся Чесни, понял, что время пришло, и прошептал ее на несколько секунд раньше, когда другие могли видеть доктора Немо, а он еще нет. Поскольку Хардинг позднее заявил, что он произнес эти слова, он участвовал в шоу, даже если фильм снимал Эммет. Но это подтвердило мое предположение, что фильм снимал Эммет, а Хардинг играл роль доктора Немо.
Во время дневного предварительного просмотра я уже собирался об этом объявить, когда майор Кроу сказал, что Маркус Чесни фактически спланировал собственное убийство. Это была чистая правда, хотя Кроу имел в виду не то, что я. Но в этот момент моя теория рассыпалась в пух и прах.
Мы увидели на экране доктора Немо, и он был не только ростом шесть футов, но по его походке в нем уверенно опознали Уилбера Эммета. Я получил удар в солнечное сплетение, от которого приходил в себя несколько часов.
Настоятельно рекомендую вам добродетель скромности. Она целительна. Я был так чертовски уверен в своей правоте, что не только возвел башню, но уже накладывал раствор на кирпичи, чтобы скрепить их друг с другом. Только когда мы нашли коробку от лампы «Фотофлад» в ящике стола мисс Уиллс, я понял, что мы были одурачены еще одним изобретательным трюком Чесни. Это был финальный трюк, но он обеспечил план Хардинга тройной страховкой.
Конечно, один пункт настораживал нас уже некоторое время. Кто бы ни был убийцей, почему он не уничтожил фильм? У него были все возможности сделать это незаметно. Пленка открыто лежала в пустой комнате. Любой мог испортить ее за пять секунд, поднеся к свету. Никакой убийца, даже сумасшедший, не мог хотеть, чтобы полиция изучала фильм, запечатлевший его преступление. Тем не менее пленку не тронули. Если бы мне хватило ума с самого начала правильно интерпретировать это простейшее указание, я бы понял, что фильм исподволь навязывали нам, так как на нем не было запечатлено настоящее убийство!
Фактически это была съемка репетиции, которую Чесни, Эммет и Хардинг провели в день спектакля с Эмметом в роли доктора Немо.
Об этом свидетельствовала лампа «Фотофлад». Я уже задавал вопросы об этих лампах. Меня интриговало описание удивления мисс Уиллс, когда ей сообщили, что лампа перегорела. Откуда такая реакция? Возможно, это не было важным вопросом, но такие мелочи иногда помогают открыть захлопнувшуюся дверь. Мисс Уиллс купила лампу вчера утром. Вроде бы ее не использовали до ночи. Сколько же времени она горела ночью?
Установить это не составляло особого труда. Шоу Чесни началось приблизительно в пять минут первого. Лампа продолжала гореть до прибытия полиции в двадцать пять минут первого, когда, как вы помните, ее погасили. Это составляет двадцать минут. Затем лампу ненадолго включили снова, когда полиция осматривала комнату, покуда не появились вы, профессор Инграм. Ее выключили очень скоро — во всяком случае, менее чем через пять минут. В третий, и последний, раз лампу зажгли, когда прибыли полицейский врач и фотограф. Горела она также недолго — пока Эллиот объяснял майору Кроу трюк с саквояжем, имеющим пружинный захват, и обследовались часы на каминной полке. Скажем, еще пять минут.
Даже учитывая то, что время определено приблизительно, несоответствие слишком велико. Лампа перегорела после получаса работы в целом. Но Стивенсон заверил меня, что такие лампы горят значительно больше часа. Следовательно, кто-то использовал эту лампу ранее, в тот же день.
Этот простейший факт стал для меня очевиден, когда я обнаружил в ящике картонную коробку. Мисс Уиллс купила лампу вчера утром и положила ее в этот ящик. Она не пользовалась ею впоследствии, так как, по словам горничных, утром отправилась к профессору Инграму и пробыла у него почти до вечера. Во всяком случае, по всем отзывам, она никогда не увлекалась фотографией.
Фактически нам пытались внушить, что никто не пользовался лампой до тех пор, пока Памелу не послали за ней наверх без четверти двенадцать ночи. Но, как я только что доказал, такого не могло быть. И на то есть еще одна причина. Мы нашли картонную коробку. Но если бы Памела обнаружила лампу еще запечатанной, она принесла бы ее в коробке. Тем не менее она принесла только лампу. Это означало, что коробку уже вскрыли, а лампа лежала либо в ящике без упаковки, либо в открытой коробке.
Было уже ясно, что Чесни, Эммет и Хардинг провели долгую и тщательную репетицию своего маленького шоу. Вероятно, она прошла без сучка без задоринки. Вопрос был в том, когда они репетировали. Очевидно, после полудня. Чесни получил лампу утром, мисс Уиллс днем отсутствовала, а так как вы, доктор Чесни, не живете в «Бельгарде», то у вас не было причин тут находиться. Но Хардинг был здесь — мы знаем это от горничной.
Теперь вы понимаете сущность последнего трюка Чесни — его последнего обмана зрителей. Поручив Хардингу снять репетицию, которая в нескольких важных моментах полностью отличалась от самого шоу, он мог держать туза в рукаве. «Вы ответили на вопросы, — сказал бы Чесни. — А теперь смотрите, как все происходило в действительности. Камера не может лгать». Но камера могла лгать, так как на пленке роль доктора Немо играл Эммет, а слова, которые произнес Чесни, были совсем другими, хотя количество слогов оставалось приблизительно тем же. Думаю, этот обман был нацелен на вашего покорного слугу. Как вам известно, через несколько дней Чесни собирался пригласить меня для просмотра шоу. Потом он сказал бы мне: «А теперь посмотрите фильм, который мы сняли раньше». Вероятно, я был бы одурачен, покуда Чесни, ухмыляясь про себя, произносил бы с экрана: «Не в силах, доктор Фелл, я вас любить». Он почти признал это в своем письме. «Покажите им впоследствии запись происшедшего черным по белому, и они поверят ей, но даже тогда не смогут объяснить увиденное».
Подмена фильмов была единственной, но величайшей ошибкой Джорджа Хардинга. Конечно, кинокамер было две. Одну он предоставил Эммету для съемки, а другую — с другой пленкой — подсунул нам. Вас, вероятно, успокоит то, что Боствик нашел спрятанную в его комнате вторую камеру с чудом сохранившимся фильмом. Это проявление самонадеянности приведет Хардинга на виселицу.
Разгадка трюка с двумя фильмами ответила на все наши вопросы и забила последний гвоздь. Долгое время меня интересовало, указывал ли тот факт, что Джордж Хардинг производил съемку так далеко слева, только на то, что он хотел быть поближе к окнам? Нет, на то была еще одна причина. Хардинг не осмеливался снимать фильм с того места, где он мог запечатлеть окно кабинета, через которое вошел Немо. Снятая во время репетиции пленка показала бы послеполуденное солнце, светящее в окна, когда появился Немо. Окна кабинета обращены на запад, а вчера был солнечный день. Поэтому ему пришлось стоять слева, как и Эммету во время вечернего спектакля. Когда инспектор Эллиот внезапно осознал, что произошло, благодаря моим вопросам о лампе «Фотофлад», он также понял значение того, что мы можем назвать «съемкой слева», и правда предстала перед нами четко, как на экране.
Эллиот усмехнулся. Доктор Фелл, чья трубка погасла, осушил кружку пива.
— Теперь давайте подведем итог весьма болезненной истории Джорджа Хардинга и Марджори Уиллс. Хардинг спланировал несколько месяцев тому назад серию умных и хладнокровных преступлений, руководствуясь лишь одним мотивом: финансовым. Прежде всего, он намеревался продемонстрировать, что, кем бы ни был отравитель в Содбери-Кросс, им не мог быть Джордж Хардинг. Его метод не был новым — такое применяли и раньше. Вы часто ссылались на дело Кристианы Эдмундс в 1871 году. Я говорил Эллиоту, что в этой истории есть мораль, но некоторые из вас, обсуждая ее, упорно отказывались видеть мораль. Она состоит не в том, что следует опасаться женщин, которые бегают за врачами, а совсем в другом. Берегитесь того, кто способен отравить невинных людей с единственной целью — доказать, что он не может быть отравителем. Именно это сделали Кристиана Эдмундс и Джордж Хардинг.
В своем тупом тщеславии, сравнимом с тщеславием Палмера или Притчарда, Хардинг верил, что Марджори Уиллс сделает все то, что он пожелает. Думаю, у него имелись на то основания. Девушка, которая оплачивает мужчине зарубежные каникулы, длящиеся несколько месяцев, может считаться слепо влюбленной. Если это послужит Хардингу утешением, он останется законным мужем богатой женщины, покуда палач не отправит его на другие пастбища.
Маркус Чесни был очень богатым человеком, а мисс Уиллс была его наследницей. Но покуда Чесни (весьма крепкий мужчина во всех смыслах этого слова) не умер, Хардинг едва ли мог рассчитывать даже на пенни. Он это знал, и Чесни, насколько я понимаю, ясно дал ему это понять. Хардинг действительно стремился сделать массовым изобретенный им процесс гальванопокрытия, который, вероятно, того стоит, хотя лично к нему я применил бы иной метод обработки электричеством. Он считал себя великим человеком, который заслуживает богатства, поэтому Маркусу Чесни надлежало умереть.
Подозреваю, что Хардинг обдумывал свой план со времени знакомства с Марджори. Он «поместил» отравителя в Содбери-Кросс уже известным вам способом. Один визит в замаскированном виде в лавку миссис Терри должен был позволить ему изучить расположение картонных коробок с конфетами, а визит несколько дней спустя — подменить коробки. Хардинг использовал стрихнин по определенной причине — так как это один из немногих ядов, с которыми не имеет дело химик-исследователь. Где он его приобрел, мы еще не знаем, но не стоит удивляться, если полиции не удастся это отследить, — ведь до сих пор они никогда не слышали о Джордже Хардинге.
— Спасибо на добром слове, — проворчал майор Кроу.
— Точно так же мы не знаем и его первоначальный план устранения Маркуса Чесни. Но ему свалилась прямо на колени, словно дар небес, возможность отравить Чесни с помощью и одобрения самой жертвы. К тому же Чесни разгадал трюк с коробками конфет, поэтому Хардингу пришлось спешить. По иронии судьбы, Чесни никогда не подозревал Хардинга. Но если бы ему позволили продолжать расследование, он мог обнаружить слишком многое. Одна вещь беспокоила Хардинга. Чтобы совершить убийство задуманным способом, ему был нужен яд, убивающий почти мгновенно. Это означало применение одного из цианидов, но Хардинг работал с цианистым калием, и подозрение сразу же пало бы на него.
Но он с удивительной быстротой нашел выход. Я уже выражал сегодня уверенность — притом с сожалением, — что Хардинг не брал никакого яда из своей лаборатории. Так оно и было — он изготовил его здесь. Как вы заметили, в этом доме и особенно на прилегающем к нему участке ощущается слабый запах горького миндаля. Единственная трудность при сокрытии синильной кислоты заключается в ее запахе, который ощутим даже в закупоренном флаконе, но в «Бельгарде» на этот запах обратили бы внимание, только если бы кто-нибудь понюхал содержимое открытого пузырька. Изготовив синильную кислоту, Хардинг намеренно подложил в аптечку в ванной пузырек с ее остатками. Он сделал это, чтобы продемонстрировать, что любой, обладающий элементарными познаниями в области химии, мог легко получить синильную кислоту и что кто-то пытается навести на него подозрения. Не сомневаюсь, что его объяснения звучали бы убедительно.
— Да, — кивнул майор Кроу.
— Едва ли Хардинг с самого начала намеревался пытаться подвести Марджори под подозрения. Это было бы глупо и опасно. Он хотел денег девушки, но не ее ареста. Конечно, Хардинг пытался свалить вину на Уилбера Эмметта, поместив ему в карман коробочку от капсулы. Однако вышло так, что полиция заподозрила Марджори, и Хардинг нашел способ повернуть это в свою пользу. Ибо его слегка тревожило кое-что другое: девушка начинала охладевать к нему.
Вы все это заметили. Уже несколько недель, как ее пыл начал иссякать. Марджори больше не смотрела на своего жениха влюбленными глазами — возможно, ей удалось пару раз заглянуть ему в душу. Она стала огрызаться на него и даже подумывала о самоубийстве. Несмотря на все свое тщеславие, Хардинг не мог этого не замечать. Но потерять ее сейчас означало бы, что он пошел на смертельный риск ради ничего, а это был бы плохой бизнес. Чем скорее Хардинг принудил бы ее к браку, тем было бы лучше для него.
Он добился этого, сочетая нежность с запугиванием. Необходимое для его планов убийство Уилбера Эммета Хардинг совершил шприцем, украденным у вас, доктор Чесни. На следующий день он поместил его в шкатулку с двойным дном в комнате своей невесты. Девушка и так почти обезумела от страха, и Хардинг, не упустив шанс, довел ее до такого состояния, что она была готова связать с ним жизнь, лишь бы разделить хоть с кем-то свои беды. Трюк со шприцем достиг своей цели. Марджори сама заявила нам, что вышла замуж, дабы избежать ареста за убийство. Несомненно, Хардинг напоминал ей о многом — в том числе, что полиция может узнать о ее визитах к нему в лабораторию и, таким образом, о наличии доступа к яду, но, если ее арестуют, когда они поженятся, у него будет право не свидетельствовать против нее в суде. Если вы подумаете, джентльмены, о хладнокровной дерзости подобного метода...
Майор Кроу зашикал на него, и доктор Фелл умолк с виноватым видом. Все смущенно уставились на огонь в камине.
В комнату вошла Марджори.
Эллиот не представлял себе, что лицо девушки может быть таким бледным, а глаза — такими блестящими. Но ее руки не дрожали.
— Все в порядке, — сказала Марджори. — Пожалуйста, продолжайте. Понимаете, я уже пять минут слушала за дверью и хочу услышать все до конца.
Майор Кроу суетливо вскочил на ноги:
— Может быть, открыть окно? Хотите сигарету, бренди или еще что-нибудь?
— Возьми эту подушку, — предложил доктор Чесни.
— Думаю, дорогая моя, что если вы приляжете... — начал профессор Инграм.
Марджори улыбнулась им всем.
— Со мной все в порядке, — повторила она. — Я не такая уж трепетная, как вы думаете. И доктор Фелл абсолютно прав. Джордж проделал все это. Он даже использовал против меня учебники по химии, которые я хранила в своей комнате. Я обзавелась ими, чтобы попробовать разобраться в его работе, но он сказал: «Знаешь, что случится, если их найдет полиция?» Более того, он знал... знал то, что знал инспектор Эллиот: о моей попытке купить цианистый калий в Лондоне...
— Что?! — рявкнул майор Кроу.
— А разве вы этого не знали? — Она удивленно посмотрела на него. — Но инспектор говорил... по крайней мере, намекал...
На сей раз Эллиот покраснел так сильно, что это не могло остаться незамеченным.
— Понятно, — вежливо произнес майор. — Ладно, не будем об этом.
— Он даже сказал, что меня могут заподозрить в участии в представлении, во время которого был убит дядя Маркус. По его словам, ему было известно, что дядя Маркус написал доктору Феллу и советовал в письме присматривать за моими действиями...
— Так оно и было, — подтвердил доктор Фелл. — «Я буду справедлив и подам Вам намек: следите внимательно за моей племянницей Марджори». Вот почему я так тщательно скрывал письмо от впечатлительного суперинтендента Боствика, пока не смог доказать, кто в действительности виновен, — оно только направило бы его по ложному следу. Ваш дядя пытался одурачить меня, как и вас, заявив, что доктором Немо был Уилбер Эммет. Но какой эффект это произвело бы на Боствика...