Лена фыркнула и засмеялась до слез из глаз. Вера на нее посмотрела, насупилась и вдруг тоже прыснула. Хохот по всей квартире покатился.
Сережа недоуменно глянул на женщин и потопал на кухню, проворчав:
— Говорю же — бабы. То ревут, то смеются — пойми их.
Женщины просмеялись и Вера с улыбкой сквозь слезы сказала:
— А у меня пятьдесят рублей вытащили.
— Уф! — облегченно вздохнула Домна и осела у двери — ноги не сдержали. — Я думала всю зарплату… Что ж ты, дура, себе и нам нервы мотаешь?!
— Ага? Знаешь, как жалко? Целых пятьдесят рублей! — заревела опять.
— Ох, девочки, — с улыбкой головой покачала Лена. — Ничего, проживем.
— Куда денемся? — глянула на нее Домна. А та Веру подхватила, в душевую умываться потащила.
— Завтра на работу устроюсь, протянем.
— Тебя уволили уже? — услышала Ласкина.
— Да! Вчера! — крикнула уже у ванной.
— Тааак! — протянула Домна, тяжело поднимаясь с пола. — Тогда тебя просто обязаны взять. Слышишь?!
Лена Веру умывала и обе в двери высунулись, спросив в унисон:
— Куда?
— Ко мне! К нам в смысле! Выхода иного нет, — на кухню прошла. Следом девушки приползли, сели за стол и по тарелке горохового супа получили.
— Чего? Успокоились? — шмыгнул носом Сергей.
Лена вихры ему пригладила:
— Мужчина в доме — какой плакать.
— А чего? Вот вырасту и женюсь, — деловито заметил мальчик, суп с хлебом в рот запихивая.
— На всех? — распахнула на него глаза Вера.
Мальчик испуганно уставился на нее:
— На одной.
И все дружно засмеялись.
— Так все, — закончила смешки Домна. — Вопрос серьезный. Лена, завтра со мной идешь, поговоришь с нашей начальницей…
— Куда — к вам?
— Районное управление внутренних дел! Телефонисткой будешь!
— Не умею я…
— Научишься, я Тамаре уже сказала, что ты быстро учишься. Да и ума много не надо штекеры переключать. Там и пультов — то немного: внутренняя, городская, междугородняя и спецсвязь. Тебя по-любому на внутреннюю посадят. Ты главное завтра овцой прикинься, чтобы взяли точно. У нас все в тепле будешь, работа не пыльная, столовка присутствует, цены приемлемые. Хоть обедать нормально будешь.
Лена кивала и молчала. Даже если б ее пытать начали, все равно бы не призналась, что в кармане у нее десять копеек. И какие там цены в столовой — ей в ближайшее время без разницы. Но работа нужна. С Домной хорошо было бы работать.
А та наставления давала, как с Тамарой Ивановной разговаривать.
И по дороге утром продолжила. Только пока у проходной Лена ее ждала с пропуском, все забыла. Волновалась сильно.
Мимо военные сновали, на нее поглядывали, и Лена деться, куда не знала.
Домна втянула за барьер, помахав пропуском дежурному:
— Иван Сергеевич, к нам это, новенькая.
И потащила по коридору, впихнула оглядывающую все встречное — поперечное девушку в раздевалку.
Платок скинула, с ног до головы придирчиво осмотрела, кофту поправила. Лена по руке ей шлепнула:
— Что ты, как на смотрины!
— Ладно, пошли, — за руку в соседнюю дверь потащила. А там пульты на столах, девушки, некоторые нарядные, как с картинок модных журналов. Губы накрашены, глаза с подводкой, прически как у певиц.
Лену вовсе свернуло от их вида и взглядов надменных, сжалась и была впихнута в дверь перегородки.
— Здрассте, Тамара Ивановна, — до ушей заулыбалась Домна. — Вот, — Лену выставила и документы ее на стол положила. — Подруга моя.
Санина на Мирошниченко глянула, потупилась — грозной женщина показалась. А та разглядывала — одета скромно, но аккуратно. Кофточка под горло застегнута, а не как у той же Ивановой до самых прелестей расстегнута. И видно — скоромная девушка.
На руки замком на животе сцепленные глянула и, кольнуло — шрамы по душе неприятным прошлись.
Документы изучать принялась. Все на месте, а комсомольского билета нет.
— Комсомолка?
— Я?
— Ну, не я же.
— Аа… ннет.
— Почему?
Лена побледнела, чувствуя себя все больше неуютно:
— Нне знаю.
— Заика?
— Нет, — уставилась на нее, плечами пожав.
— Это она волнуется, — влезла Домна, чуть пихнув подругу: давай чуть бойчее!
— Почему трудовая книжка с сорок шестого года начинается? До этого не работала?
— В эвакуации была. На Урале.
— Но там-то работала?
— Да. В приюте. Воспитателем.
— Почему записи нет?
Лена шею потерла — от волнения душно стало.
— Что молчишь?
— Так Тамарочка Ивановна, с госпиталя она, — ответила за Санину Ласкина и холодного взгляда удостоилась от Мирошниченко. Смолкла, строгость на лицо нацепила.
А Тамара начала кончик карандаша кусать, в раздумьях на девушку поглядывая. Та стояла столбом, в пол смотрела. Жалкое что-то в ней было, что погнать сразу не давало.
— Садись, — бросила, кивнув на стул возле своего стола. — А ты, Ласкина, выйди.
Домна попятилась, вышла, Лена на стул села и как-то успокоилась. Посмотрела уже без волнения на женщину. Ясно стало — не возьмут, может, поэтому все тревоги и улеглись?
— Рассказывай, где работала?
— На почте. Потом дворником.
— Родители есть?
— Нет.
— Родственники?
Лена кивнула:
— Подруги.
— А родственники?
— Они и есть.
— С руками-то что у тебя?
— На гвозди упала, — и вдруг улыбнулась женщине с пониманием. — Не мучайтесь, Тамара Ивановна, я уже поняла, что не подхожу. Ничего страшного.
Успокаивает она ее! — поджала губы Мирошниченко и решила:
— С испытательным сроком возьму. За неделю научишься, останешься.
Бумагу перед ней положила, чернильницу подвинула:
— Заявление пиши. Пойдешь на третий пульт. Пусть Домна тебе покажет.
— Спасибо.
Лена написала, подала и на выход пошла. В двери пожилая строгая женщина в очках влетела, чуть не сбив девушку.
— Тамара, где отчет о прогулах и опозданиях?
— Нет у меня опоздавших!
— Так и пиши! Я что бегать по всему зданию за вами должна? Конец месяца, на подпись надо!
И уставилась на Лену, что так и стояла рядом, ее слушала, не зная, как уйти.
— Здравствуйте, — поздоровалась вежливо. Лидия очки на кончик носа опустила, разглядывая девушку.
— Здрассс… те, — кивнула.
— Иди, Санина, — махнула ей Мирошниченко и Лена вышла.
— Это кто? — очками в сторону закрывшейся двери указала Ковальчук.
— Новенькая.
— Санина? Я не ослышалась? — и осела на стул, кончик дужки очков зубами прикусила в задумчивости: Санина, и лицом с той, что на фото Николая Ивановича схожа как близняшка. Бывает же такое? Случайность или может у жены Санина сестра близнец действительно была? Опять же фамилии… Путаница какая-то.
— Ты чего, Лида? — нахмурилась Мирошниченко.
— Так, — отмахнулась. — Документы давай.
— Заявление заодно забери.
— Угу, — прочла его и вовсе в раздумья ушла: Санина Елена Владимировна. Как погибшая жена Николая Ивановича. И лицо одно, если конечно Лида маразмом не страдает.
Женщина пошла, подруге даже слова не сказав и напрямую в кабинет полковника, соображая, как бы тактично узнать о гибели жены. Может вовсе и не погибла — путаница, какая произошла. На войне все было. Вот соседке похоронка еще в сорок втором на сына пришла, убивалась, думали, помрет с горя. Выдюжила. А прошлой осенью сын к ней живехонек заявился!
Документы на подпись Санину подала — тот не глядя росчерк поставил на всех экземплярах и опять в дела уткнулся. А Ковальчук стоит, не знает что сказать — мысли одолевают — не лезла бы ты. Но опять и жалко: а если действительно, путаница была, и раскидала война двоих. Живут, друг о друге не ведая, страдают. Может, поможет она им?
Взгляд в снимок вперила — нет, ну удивительное сходство!
Николай заметил, что женщина не уходит и смотрит как-то странно, но не на него, на фото на его столе. Откинулся на спинку стула:
— Лидия Степановна? — бровь выгнул, взглядом давая понять, что пора бы кабинет освободить.
— Эээ, простите, Николай Иванович, — смутилась она и вздохнула, смелости набираясь. — Можно вопрос личного характера?
— Да?
— Как погибла ваша жена?
Мужчина растерялся — неожиданный вопрос, не в тему, не в настроение. Оно и ушло к плинтусу.
Николай папиросы достал, закурил: послать бы любопытствующую к чертям!
— Прямое попадание снаряда, — бросил глухо.
Ковальчук ком в горле сглотнула: Боженьки мои!
— Вы… уверены?
Николай тяжело уставился на женщину, челюстью подвигал: не зная как бы ее послать со своими вопросами. Раздражение, что задели по больному, нарастало:
— Если вам в руки попадет лоскут гимнастерки с залитыми кровью документами вашего родственника, вы будете уверены, что он погиб? — спросил зло и неприязненно.
Ковальчук отшатнулась:
— Простите, — прошептала и поспешила покинуть кабинет.
Николай зубы сжал и глаза ладонью закрыл: убил бы всех любителей в чужой жизни покопаться!
Лидия Степановна в потрясении осела на стул и застыла, тупо пялясь на печатную машинку. Зачем она полезла с расспросами? Как лучше хотела, а получилось худо.
Нет чудес на свете-то, нет. А она дура, все верит.
Глава 58
Лена на удивление быстро освоилась с пультом. Даже Домна удивилась — к концу смены девушка с ним управлялась, словно несколько лет телефонисткой проработала.
С работы шли обе в припрыжку и осени радовались, как весне.
Казалось, все будет теперь хорошо, обошли беду.
Но первого октября грянуло другое горе — всех троих перевели на карточки служащих.
Когда Лена получила их вместе с пропуском, как уже постоянный сотрудник — чуть не упала. Домна тоже зеленая стояла.
Как жить? — даже не спросили друг у друга. Глупый вопрос.
— Тебя в другую смену перевели, — бросила только глухо Ласкина и в раздевалку пошла. Лена за ней ринулась и свои карточки ей сунула в руку.
— Чего?
— Я все равно потеряю. Память дырявая, ты знаешь.
— Тебе есть надо…
— Тебе сына кормить! — одернула ее. — Я о себе сама позабочусь, не маленькая. Иди. Твои они, все.
Женщина возразила бы, но телефонистки из другой смены собирались, поэтому при людях промолчала. Кивнула, пальто взяла и пошла. А Лена глянула на женщину в углу за столом, что чай пила и на них все время поглядывала. Опрятная, строгая, подтянутая, в форме, волосы русые заколоты на затылке, брови в разлет — красавица.
Чем-то своей она Лене показалась и по взгляду будто и взаимно. Подошла, села напротив.
— Новенькая?
— Лена, — кивнула.
— Ира. В нашей смене теперь?
— Да.
— Карточкам порадовались? — усмехнулась и подвинула девушке сухари и кружку с чаем. — Жуй.
— Нет, — улыбнулась. Есть жутко хотелось, но кому нет? Подло это других объедать.
— Ешь сказала, — приказала женщина резким тоном и Лена глянув на нее, взяла один сухарь, чая глотнула.
— На фронте не делились, все пайки в кучу складывали, а здесь что будем ерундистикой заниматься?
Лене неуютно стало, поняла, что Ира ее за фронтовичку приняла. Надо правду сразу сказать, — решила:
— Я не воевала, — женщина кивнула, мимо ушей пропустив. Чая хлебнула.
Не ее это дело, что фронтовички от своего прошлого отказываются. Понять их Ирина могла — сама зуботычин да плюх за то что воевала хлебала. Но чем больше получала, тем больше злилась и упрямилась. Не снимет она форму и от прошлого своего не откажется. Не стыдное оно у нее, и стыдно было бы сдаться, и обидно до слез, что за то, что мир в страну вернули вместе с мужчинами, женщины — военные отчего-то фактически изгоями стали.
Лена — молодая, понятно все с ней — жить хочет как все нормально, а не ходить на отшибе мимо, только лишь касаясь нормальных отношений, что с женщинами, что с мужчинами.
— Долго забывала? — спросила тихо.
— Что?
— Войну.
Лена помолчала — в груди тесно отчего-то стало, а пойми почему? Ведь не воевала…
— Не воевала.
— А рубцы откуда?
— Какие?
— Все, — глянула холодно и Лена не стала отвечать. Чая отпила, на щебетавших у шкафчиков девушек посмотрела — красавицы. Платья такие, что хоть под венец в них.
— Высокая, надменная — Зоя Иванова. Та, что пониже, пухленькая — Тамара Спивакова. Змеи. Подальше от них держись, — ровным тоном сказала Ира.
— Спасибо, — на полном серьезе поблагодарила девушка.
Подружки томными взглядами одарили сидящих за столом и процокали каблучками на выход.
— Королевы, — заметила Лена.
— Куда уж, — хмыкнула Ира, папиросы достала. — Куришь?
— Нет.
— А я — да, — закурила. — Давно у нас?
— Вторую неделю.
— И как? Со всеми познакомилась?
— Особо некогда было.
— А Домна?
— Живем вместе.
— Понятно. Так на каком фронте воевала?
Никого не было в раздевалке — можно было секретничать. Но девушка упорно головой мотнула, отвернулась к входной двери, которая приоткрыта была и можно было видеть, как мимо люди снуют.
Ира внимательно рассматривала Лену, особенно шрамы на виске. Затушила папироску в банке, на окно убрала. И бросила, вставая:
— А рубцы от осколочных ранений, — к выходу пошла.
Санина насторожилась, за ней двинулась:
— Откуда взяла?
Ира усмехнулась, приостановилась у дверей:
— Глаз наметанный. Перевидала такие за три года выше головы.
— Но у меня и военного билета нет.
Женщина хитро улыбнулась, руки на груди сложила, плечом косяк подперев и в коридор уставилась — а там мужчины в форме — кто со смены, кто на смену.
— И хорошо, что нет, — протянула. — Значит, шанс есть жизнь наладить. Этим, — кивнула на мужчин. — Фронтовички не нужны. Встречалась с одним, все хорошо было, даже планы строили, а потом узнал, что мы с ним на одном фронте воевали и испарился. Был и нет. Ничего, не норма вроде бы. С другим познакомилась. Хороший мужик и не сбежал, как узнал. Только я для него не женщина, а «сестренка». Вот так, — с поволокой во взгляде посмотрела на Лену, прятала обиду.
Саниной ответить нечего было — грустно, то о чем Ира поведала, мягко говоря.
— Нет, я сказал! — рыкнуло справа. Лена выглянула из-за двери и увидела полковника с седыми висками, а лицом молодого. Тот майора суетливого обойти пытался по коридору.
Вроде ничего такого, а сердце зашлось, и словно огромным стало — не то что в груди — в животе и горле запульсировало. Бух, бух, в висках, и взгляда оторвать не может от мужчины.
Ира покосилась на нее, на Санина и усмехнулась.
— А очередь встань.
Ничего ни ей, ни Ире здесь не светит.
— Ты о чем?
— О полковнике. Его наши кошки уже в глухую оборону взяли, не подступись.
Мужчина скрылся, а Лена лицо оттерла от выступившей испарины:
— Красивый, — прошептала, не понимая, что с ней.
— Для кого как. По мне — обычный. По мнению той же Зойки — идеал, потому что в погонах… Пошли на рабочее место. В обед поболтаем.
Лена сидела за пультом и все думала о том полковнике — что в нем? А сердце только от мысли о нем сжимается, и тревожно становится.
Странно. Но с другой стороны… Что плохого если ей понравился мужчина?
Поездка удалась.
Загрузились они Александром подарками и всякими вкусностями под завязку. Санин месячный оклад полностью решил молодым отдать.
Невеста Белозерцева очень всем понравилась.
Встреча с Мишкой, с Семеновским, который тоже на свадьбу прийти смог, превратилась в действительно праздник. Сашка привел своего однополчанина — отличного человека, Яна Вспалевкого и гудели компанией два дня, счастливые, что снова все вместе и будто вернулось что-то важное в жизнь. А свадьба она как-то на заднем плане была, ремарками. То ленинградцы москвичей к себе тянули, то москвичи ленинградцев, предчувствуя опять длительную разлуку, и в итоге постановили каждый год девятого мая собираться в Ленинграде на квартире у Семеновского на Литейном проспекте.