— Соображаю насколько хочу личной жизни.
— Ну и? — подперла бока руками девушка.
— Не екает, — констатировала.
— А ты с мужиком-то была? — хмыкнула Вера.
Вопрос Лену в тупик поставил. Села у стены, на подругу уставилась, словно ответы у нее узнать хотела.
— Знаешь, я тут к выводу пришла, что ничего о себе не знаю. Даже эвакуация на Урале — была или нет? Она как строчка в газете — есть, но под ней ничего. А еще взрывы, земля в воздух взлетает и пыль стоит, как туман над озером по утрам. Откуда я могу это знать? А ведь снится. А еще деревня горящая, крики и грязный мокрый пол на стыке со стеной, а на ней надпись: "смерть фашистам. Да будут они прокляты за мученья наших детей!" И люди, Вера, странные люди — в форме — солдаты, офицеры, камуфляж или доходяги в полосатой одежде, как привидения. А еще в гражданской одежде, но с винтовками на плече или «шмайсерами» на груди. Все снится и снится. И смерть, постоянно. Трупы, трупы, искореженные взрывами, остановленные пулями, избитые, покалеченные, повешенные. Кошмары изо дня в день. Я спать боюсь, Вера. Я боюсь проснуться и узнать, что это правда.
Вера вздохнула, с сочувствием глядя на подругу. Присела рядом и, обняв девушку начала гладить по голове, успокаивая:
— Это кошмары и только. Нам всем всякая чертовщина сниться, потому что тяжело. Днем тяжело, ночью тоже. Отвлечься надо, не дома сидеть — на свидания бегать, как должно. А то согнула нас жизнь, вот и гнемся, а надо ее согнуть, поперек пойти, а не принимать, как есть. Бороться и в лучшее верить, вопреки всему.
— Лучшее — что?
— Для каждого свое.
— Для тебя?
"Чтобы Устин вернулся, на миг хоть его увидеть и обнять, а там будь что будет".
Вера встала, в ведро воду наливать начала, спиной к Лене повернувшись, что бы слез навернувшихся она не увидела:
— А для тебя что?
Санина не думала, само вышло:
— Чтобы война не начиналась.
Девушка обернулась, внимательно глянув на нее:
— В сорок первый хочешь?
— Хочу, чтобы в ночь с сорокового на сорок первый начался сразу сорок шестой.
— Паршивый год, — отвернулась. Ведро подхватила. — Лучше на свидание сходи, чем о несбыточном мечтать, — посоветовала и, пол мыть двинулась. А Лена горько усмехнулась, самой себе поражаясь и, пошла к Сереже, задачки помогать решать.
Николай домой поздно пришел — последние штрихи по делу Карпова обсуждал.
В квартиру зашел — Дроздов у порога встречает:
— Привет. От кого на этот раз сбежал?
— Почему сбежал? Очень даже наоборот. Удивительная, умная женщина. Ирина. Лейтенант запаса.
— Здорово. Женишься?
— Это всегда успеется, — усмехнулся.
Николай разделся, в комнату заглянул — никого:
— А Валюха где?
— На свиданье убежала!
— Так и сказала?
— Представь. Суп на плите, я разогрел — голодный был.
— Ладушки. Мне не греть, — прошел в кухню, поставил чайник подогреваться и суп себе налил в тарелку.
— Ноябрьские праздники на носу, выходной светит, — начал Саша издалека.
Николай улыбнулся:
— Издалека заходишь. А прямо?
— Ладно, — хохотнул, руки на столе сложил, на друга посмотрел проникновенно, внушаемо. Санин чуть в лоб ему ложкой за такой взгляд не дал. Ну, клоун!
— У Иры есть подруга, молодая красивая девушка…
— Понял, — кивнул. — Мимо.
И за суп принялся.
— Нет, ты дослушай — девушку зовут Лена.
— Поздравляю, — жевать хлеб принялся.
— Если все будет нормально…
— То вы поженитесь с Ирой, я буду шафером на свадьбе. Не против, свадьба Белозерцева мне понравилась, хочу повторения.
— Слушай, Коля, ты молодой мужик, бабу-то надо в конце концов!
— Бабу тебе надо, а я женщину хочу. И не какую-нибудь, а…
— Мертвую, — кивнул Дрозд и хлеб у друга из-под руки стянул.
— Не мертвую!
— Ну, погибшую!
Санин ложку в суп кинул — аппетит пропал начисто. Глянул зло на Сашку, но чай ему и себе налил. То молча хлеб дожевал, опять вещать начал:
— Собираемся…
— Не у меня.
— Точно. В ресторане чин-чином. Я с Ирой, ты…
— Дома.
— Буф! — сдулся Дроздов. — Нет, в кого ты упертый такой? Что, утянет тебя девочек в ресторан сводить?
— Нет. Вале об этом скажем? — улыбнулся хитро.
— Помирились?
Николай поморщился — пятьдесят на пятьдесят. Натянутые отношения стали — дулась она на него до сих пор, и он не отставал. Зарплату в урезанном варианте отдавал — остальное из вредности на сберкнижку откладывал.
— Ясно. Тогда сделай шаг навстречу сестре.
— Сейчас!…
— Я серьезно. Освободи ей жилплощадь для празднования, а сам с нами в ресторан.
Николай задумался: пожалуй, вариант. Надоела, правда, домашняя конфронтация, завязывать с боями надо.
— Уговорил, змей — искуситель, — сдался.
Сашка крякнул от неожиданности и больше тему не поднимал, боясь друга спугнуть.
К ночи Валентина вернулась, услышала, что брата седьмого допоздна не будет и в пылу расцеловала Николая, заодно и Александру поцелуй достался.
— Ты не замуж ли собралась, маковка? — заблестели глаза у Санина. Валя повела плечами, загадочно щурясь:
— Все-може-быть.
— С женихом хоть познакомь, — подмигнул. Девушка прыснула от смеха и ушла в свою комнату.
— Гляди, через год дядей станешь, — с довольной улыбкой глянул на Колю Саша.
— А я не против. Семья должна быть большой.
Шестого Ира дала Лене сверток с платьем, сообщила, чтобы приходила к семи, в ресторан «Астория».
— За столиком нас найдешь.
— Как? Я никогда не была в ресторане.
— Это нетрудно — зайдешь. Разденешься, пройдешь в зал, там столики, меня увидишь — подойдешь. Может, я тебя первой увижу — я подойду.
Не понравилось все это Лене, но вроде бы договорились, нужно слово держать.
Но не она его нарушила — обстоятельства.
Утром с Домной и Сергеем на демонстрацию собирались, все Веру добудиться пытались, а та в кои веки заперлась и не открывала. Домна уже злилась, Лена волноваться начала, нехорошо на душе стало. "Не так что-то", — мысль навязчивая покоя не давала.
А тут звонок и дверь не распахнулась — буквально отлетела к стене. В квартиру вошли трое — лейтенант и двое рядовых. Прошагали по коридору, как по плацу прямо к примерзшим к стене женщинам и прижавшемуся к матери мальчугану.
Лейтенант хмуро оглядел сначала Лену, потом Домну и спросил, как приказал:
— Назарова Вера Ипатьевна?
— Нн… нет.
— Вы? — уставился на Лену. Та ворот кофты стянула пальцами на горле от непонятного ощущения беды, ввалившейся с этим лейтенантом в дом:
— Нет.
— Где Назарова?
— Вот, — показала на дверь в комнату меж собой и Леной.
— Вера не открывает, — тихо заметила Санина. — А в чем дело?
Лейтенант кивнул рядовым и те в два плеча выломали дверь. Она легла на пол, оглушая грохотом и треском и, все увидели висящую на крюке для абажура Веру.
Комната сияла чистотой, на девушке было платье, которого Лена никогда не видела, туфельки, и вся она была настолько аккуратная и модная, что Санина никак не могла понять, к чему ей синий галстук, почему висит, покачиваясь, словно вальсирует в воздухе.
И только с истошным криком Домны девушка поняла, что синий галстук — язык повесившейся, а повесилась ее подруга, неугомонная, бедовая оптимистка Вера…
Этого было не понять, ни принять.
Стоял крик до воя, ругань заявившихся взять гражданку Назарову, а Лена брела неизвестно куда и все пыталась дойти до «вчера» когда Вера еще была жива, но уже что-то задумала. И спасти ее, ни на минуту не отпускать, держать, нет, увезти…
И потеряла сознание.
Она пришла в себя уже в темноте. Лежала на диване и смотрела в потолок, а рядом сидела и смотрела в пол Домна, зажавшись в угол, сопел Сергей. И было так тихо, что хотелось закричать во весь голос, так чтобы стекла лопнули, дом рухнул…
Ира все ждала Лену — девятнадцать пятнадцать, а ее нет. Знала бы кто за столом сидит, ее ждет, поспешила бы.
Сам Санин оказался другом Александра Дроздова, да не шапочным знакомым, а давним, старинным верным другом.
— Что-то запаздывает твоя подруга, — подмигнул ей Дрозд.
— Девушкам простительно, — улыбнулась она. — Так вы оказывается с начала войны вместе?
— И "до", — кивнул.
— А вы, Ирина, где воевали?
— Второй Украинский.
— Румынию брали?
— Было.
— Подруга тоже? — качнулся к ней Саша, зыркнув на Колю: не заскучал бы и не смылся. А то и в тактичность ударится — оставит их вдовеем с Ириной. Нет, он не против. Против того, чтобы Николай так и жил один.
— Подруга? — Ира прожевала мясо, что готовили в ресторане отменно, а может она давно подобного блюда не ведала? И сложила пальцы замком, поставив локти на стол. Уставилась на Санина:
— С Леной много странностей, вроде бы не воевала, но воевала точно.
— Это как?
— Манеры, знаете? Взгляды. Мы чувствуем друг друга, те, кто прошел тот ад, до сих пор в нем. Он так и поглядывает в лицах, взглядах, осанке, походке, суждениях, — сказала, задумчиво поглядывая поверх головы полковника. — Странные ощущения — мы давно здесь, давно мир в стране, а мы все равно воюем, мы все равно там, все равно на войне. Она стала нашей сутью. Это страшно.
Николай был полностью с ней согласен. Закурил, поглядывая на женщину с уважением. А она все рассуждала, но говорила, будто с собой, себе:
— Мы не можем понять тех, кто и дня не провел на фронте, они не могут понять нас. И опять война, только тихая, завуалированная и как ни странно непонятная, потому что смысл ее, цель абсурдны. И идет она меж теми, кто буквально два года назад был заодно против врага, а сейчас, словно привыкли к постоянным боям, а за не имением врага, нашли их друг в друге.
— Тяжело пришлось? — понял, о чем она Николай — хлебнула, вернувшись с фронта.
Сиротина очнулась, улыбку выдала спокойную, мудрую:
— Не мне одной. Но Лена действительно, что-то задерживается, — глянула на часы Саши.
— С пунктуальностью у твоей подруги плохо, — согласился мужчина.
Николай вина хлебнул, на друга посмотрел:
— О Васи вчера письмо получил. Уехал он все-таки в Житомир, жену нашел. Живут, — улыбнулся. — Голушко теперь завхоз в госпитале, ребенка с женой ждут. Все хорошо, а в письме все равно тоска чувствуется, невысказанность… Тебе привет передавал.
— Я его адрес так у тебя и не взял, эх! — поморщился. Остолоп, что сделаешь? Увлекся и, друга поздравить с великим праздником забыл.
— Он без обид, ты же знаешь. А вы Ира, переписываетесь с однополчанами?
— С подругой. Она из Ярославля. Два года вместе связистками. Только редко переписываемся. Замуж она вышла год назад. Муж до сих пор не знает, что она на фронте была. Она лейтенант, с осени сорок второго призвана, он сержантом войну закончил, полгода только воевал. Вот так, — улыбнулась грустно. — Скажите мне, мужчины, почему вы нас, подруг своих фронтовых обходите? Чем мы так вам не хороши?
— Это не к нам, — с уверенностью заявил Александр, обнял женщину за плечи. — Мы наоборот, только боевых девушек и уважаем.
Николай поглядел на пару, потом на часы: без пяти восемь вечера. Не пора ли честь знать?
— Пойду, — под тарелку деньги положил, так чтобы за всех заплатить хватило.
— Нет, подожди, может придет еще!
— Вы ей очень понравились, — посмотрела на мужчину Ира, надеясь, что этот аргумент немного задержит его, а Лена не замедлит явиться.
Но Санин только улыбнулся ей:
— Передавайте привет.
И пошел к выходу.
— Вот и посидели, — разочарованно протянул Саша. Покосился на Иру и впервые ничего к ней не почувствовал, даже желания. Грустно вдруг стало до одури — кого он обманывает?
Николай всегда был самым трезвомыслящим в их дуэте, и потому не разменивается, не обманывает себя.
— Он до сих пор свою жену любит, — протянул не известно зачем. И признался. — Я тоже.
Ира замерла: посмотрела в спину полковника, потом на капитана и нахмурилась:
— Пытаешься выбить ее из своего сердца мной?
— А вы чем-то похожи, — прищурил глаз на нее.
— Прошлым, — бросила и взяла папиросу: приятный вечер, ничего не скажешь. — Она мертвая, Саша, а вы и я — живые.
Дрозд улыбнулся желчно:
— Я говорю ему об этом постоянно. И себе. Только вот, толку пока никакого. Может время нужно, а может… — обнял Иру за плечи. — Поможешь забыть?
Она прищурилась от дыма на мужчину, лицо жестким стало:
— Нет.
Саша улыбнулся широко, только пытливый взгляд был холоден до озноба:
— Почему-то так и думал.
Отбросил салфетку и встал:
— Пойду, пожалуй, и я. Извини, Ирочка, как-то так вот… печально все получилось.
Женщина глаза закрыла, только чтобы не видеть, как он уходит, и не знать, что опять остается одна.
Ночью уже не в общагу поехала — к Лене. Разбирала ее злость на нее. Казалось отчего-то, что приди она, все по-другому было бы. Возможно сегодня она была бы с Дроздовым снова, забеременела наконец, а это уже хороший кукан для мужчины. Но даже если нет — у нее был бы ребенок! Она бы не была одна, было бы ради кого жить, терпеть эту доставшую до печенок прозу и нудность повседневности.
Водки по дороге купила, прямо у подъезда половину выпила, горе и ярость глуша. Губы оттерла, в темноту лестничной площадки шагнула. На этаж поднялась и, дверь пнула — она сама открылась. Ира вошла в квартиру и замерла — тихо, как в гробу.
— Эй? — позвала тихо. И громче крикнула. — Вы где все?!
Тихо — ни шороха.
Женщина попятилась. Ей вспомнилось, как они пришли проситься на постой уже ночью вот в такой дом. И никого в нем не было, только слишком уж тихо было. Дверь в одну комнату толкнули — там мертвецы, вторую — мертвые, третью, четвертую — везде мертвые дети, женщины. Как шли фрицы, так расстреливали, методично, каждого кого находили.
И ринулась бегом вниз по лестнице, запинаясь о ступени и собственные ноги. Летела не от тишины в квартире — от памяти, что выдала вдруг такой кульбит.
Николай пришел домой около одиннадцати, специально пешком домой шел, чтобы Валя и ее друзья могли подольше посидеть, не смущаясь его обществом. Однако в квартиру зашел и понял — недолго без него сидели — тихо в доме, убрано, словно вовсе застолья не было.
На кухню заглянул.
Валя спиной к нему стояла, чайник разогревала:
— Ужинать будешь? — спросила глухо. Слезы в ее голосе чувствовались и, Санин развернул девушку к себе — так и есть — глаза слез полны.
— Что-то случилось?
Валя прижалась к нему и прошептала:
— Я очень сильно люблю тебя.
Мужчина улыбнулся, ласково погладил ее по голове:
— И я люблю тебя, заяц.
— Значит мир?
— А мы не воевали.
— Но я была неправа.
— Я тоже. Сорвался на тебя, как на подчиненную, — признался. — И все-таки, Валюша, что случилось? Плохо посидели с друзьями?
Девушка вздохнула, отдвинулась от него и за стол села, пальцем по столешнице водить начала, брови хмуря:
— Мы не собирались. Я с Ринатом этот вечер хотела провести.
— Не удалось? — насторожился: что за Ренат? Он тоже хорош, брат называется — ударился в воспитание сестры, а главное чуть не просмотрел.
— Удалось, — улыбнулась грустно, глянула на него. — Не думай плохого, Коля, не было ничего.
— Ну и… ваше дело, — а мысленно дух перевел. — Поссорились? — разлил чай ей и себе в кружку.
— Нет, мы расстались, — улыбнулась еще шире и печальнее. Николай не знал, что сказать. Успокоитель как и советчик в подобных вопросах из него тот еще был. Здесь бы кстати Дроздов оказался, но он был своими личными делами занят.
— Утрясется, — выдал лояльное.
— Нет, — отрезала. — Не нужна я ему, ты ему нужен.
Николай чуть чаем не подавился:
— Не понял?