– Семен Собинов приезжал к вам после смерти сына? – спросила Аня.
– Ну да, вот и я то же говорю. Редкой души человек. Памятник-то… памятник он ставил… деньги платит, представляете, я бы уж и не знаю, что бы я без него делал…
– А как вы думаете, – спросила Аня, – почему убили вашего сына?
– Так этта… долги… Бизнес… у меня ж раньше, деточка, другая квартира была… Мишка… он на Садовой рос. Генеральская квартира… За двигатели… Первый реактивный двигатель для гражданских самолетов я разрабатывал… вот…
Старик повернулся и трясущимися руками принялся заваривать чай. К чаю явились щербатые чашки и порезанный хлеб.
– Это я о чем? – спросил старик.
Аня глядела в чашку. Снизу доверху чашка была покрыта коричневым немытым налетом, и в чае плавали белесые соломинки.
– О квартире, – сказала Аня.
– Да. Продал я квартиру. Это Мишин пай получился… вот…
Старик поднялся и принялся рыться в комоде. Из верхнего ящика явилась куча видеокассет, старых и без обложек. Аня вынуждена была ему помочь. Кассеты были без надписей, а иногда и разломанные. Старик бестолково совал их в видеопроигрыватель и нажимал на все кнопки подряд. Бывший конструктор одного из лучших советских двигателей больше не разбирался в технике; если бы Аня была врачом, она бы наверняка обратила внимание на очевидные симптомы болезни Альцгеймера.
Наконец одна из кассет сработала. Аня увидела изображение Мишиного дня рождения. Была весна и пикник. Вместе с Мишей был ее отец, улыбающийся, синеглазый, и еще какой-то человек, видимо третий компаньон, Веригин.
– Вот он-то и убил, – сказал старик, тыча пальцем в экран. Аня на мгновение решила, что он показывает на отца, но потом увидела, что палец упирается в физиономию Веригина.
– Он… – повторил старик, – он… больше некому… он и сюда звонил…
– Когда?
– За день… как Мишка погиб. Звонит, говорит: Александр Викторович, я предупреждаю, Мишу убить могут, пусть уезжает из города, я вам все потом объясню… Это он Мише угрожал, а я, дурак, тогда не понял…
– А когда поняли?
– Так Семен объяснил.
– И после этого вы написали заявление в прокуратуру?
– Написал. Вот как Семен просил, так и написал. Там у Семена еще такой приятный парень… только с пальцами что-то…
Старик неуверенно, как бы соображая, что было с пальцами, пошевелил левой рукой.
– Стас, – сказала Аня.
– Ой, не помню. Они вместе были, этот, который с пальцами, тоже все очень правильно объяснял…
Аня смотрела в телевизор. На экране ее отец, обнявшись, пил с Кудаковым, на заднем плане загорали девицы, и чуть в стороне два паренька разделывали шашлык.
– А это кто? – спросила Аня, показывая пальцем на экран.
– А это водитель Миши. Не помню, как фамилия. Хороший парень. Веснушчатый такой… На могилу меня возил…
Аня опустила глаза, чтобы не видеть щербатые чашки и авторские свидетельства на стенах. У кота Тараса была редкая и тусклая от недокорма шерсть.
– Значит, вы, говорите, продали квартиру, чтобы ваш сын внес свой пай в «Авиарусь»?
– Да.
– И Семен Собинов был так щедр, что после смерти сына каждый месяц платил вам по тысяче рублей и даже иногда вас навещал?
– Да я б без него совсем пропал, – сказал старик, – а так все соседи завидуют. К ним внуки так не относятся, как ко мне Семен…
– Отдайте мне эту кассету, – попросила Аня.
В подъезде пятиэтажки пахло близостью свежего воздуха, и жизнь Москвы была разделена на две неравные половинки тонированными стеклами бронированных «Мерседесов»: по одну сторону стекла жил пенсионер Кудаков со своим котом, а по другую – Стас и ее отец.
Как сказал Стас, глядя ей прямо в глаза: «Отец, отец убитого, он же не станет врать?»
Аня долго глядела на заснеженную Москву, а потом набрала телефон.
– Маша? Это Аня… я тут… хочу заехать.
* * *
Был уже поздний вечер, и минуло четыре часа после неприятного разговора между главой авиакомитета Михаилом Зварковичем и его куратором из ФСБ. Зваркович стоял на пороге итальянского ресторана «Габриэлла».
– У меня здесь встреча, – сказал господин Зваркович, – в отдельном кабинете.
Столик был заказан на фамилию «Смирнов», но на самом деле Михаил Зваркович встречался не со Смирновым. Через посредников он договорился об ужине с одним из нефтяных королей России. Королю рассказали об идее федерального авиаузла, и король заинтересовался идеей.
Вежливый официант проводил Зварковича в небольшой кабинет с белыми стенами и круглым столом. В кабинете еще никого не было. Зваркович, явно волнуясь, сделал несколько звонков, а потом принялся листать винную карту.
– Бокал «Шато де Фер», – сказал Зваркович подошедшему официанту. – И дорадо на гриле.
– Не стоит, – сказал чей-то насмешливый голос, – «Шато де Фер» здесь паршивое. Принеси-ка нам, голубчик, новенького божоле.
Зваркович в изумлении обернулся. Позади официанта, улыбаясь и сложив руки на груди, стоял Стас. Официант вышел, Стас улыбнулся еще шире и уселся на кожаный диванчик напротив чиновника.
– Станислав Андреевич, – сказал Зваркович, – я… я очень рад…
– Вы ждете кого-то другого?
– Да, собственно…
– Он не придет.
– А?
– Человек, которого вы ждете, не придет. Его ваше предложение не заинтересовало. Что касается меня, то я готов его выслушать.
Зваркович поднялся из-за стола.
– Я не уполномочен вести переговоры с вами, Станислав Андреевич.
* * *
Маша в полном одиночестве сидела в ресторане «Сальваторе». На ней был обтягивающий коричневый костюм, перекрещенный поясом в ладонь толщиной. Брюки книзу были такие широкие, что напоминали юбку. Почему-то теперь ее вид не вызывал у Ани исступленной ревности.
– Вот твои вещи, – сказала Аня.
– Спасибо.
Аня села рядом.
– Не возражаешь?
– Нет. К двум девочкам скорее подойдут, чем к одной.
– Ты знаешь, – сказала Аня, – у меня правда нет двух миллионов.
Маша усмехнулась.
– А я пошутила. У меня нет никакой пленки.
Обе девушки долго-долго молчали. Официант принес Маше коктейль с кокетливо изогнутой соломинкой и принял заказ у Ани. Когда он отошел, Аня потерла лоб и сказала:
– Ты знаешь, я себя очень по-дурацки повела вчера. Отец… он действительно был такой плохой человек?
– Нет. Ну… только если сильно напьется… Он никого не замечал. И он всегда мог объяснить, почему он прав. И еще… говорят… он всех своих партнеров кинул. Почти.
– А кого не кинул?
– Те, кого он не кинул, мертвы.
– И Веригин тоже мертв?
– Да.
– А… кто его убил?
Маша опустила глаза. Она долго сосала коктейль через соломинку, а когда стакан опустел, вытерла губки и спросила:
– Стас вчера тебя нашел?
Аня поколебалась.
– Да.
– Я не видела, чтобы Стас так вел себя с девушками, как с тобой. Никогда.
Голос Маши стал внезапно глуше. Еще глуше, чем тогда, когда она говорила о Веригине. Она искоса взглянула на Аню.
– Знаешь, – вдруг сказала она, – к этой кофточке не идет такая бледная помада. И кофточка тебе не идет.
– Наверное. Я как-то… не умею выбирать вещи…
– Давай поедем завтра выберем.
Аня заколебалась. Ездить по магазинам у нее никогда не было времени. Правда, раньше у нее для этого не было и денег.
– Не знаю. У нас завтра еще один суд.
Аня полезла в сумочку и протянула Маше большой офисный конверт.
– Это что?
– Ну… если бы отец решил с тобой расстаться, он, наверное бы, дал тебе денег… или должен был дать…
В конверте было сорок тысяч долларов. Те самые, которых просил глупый Арлазов.
Аня уже сидела в машине, когда раздался звонок. Это была Маша.
– Анюта… – сказала она, – я тут… У меня правда уже нет того, о чем мы говорили. Давай завтра съездим по магазинам. Прямо с утра.
Аня стиснула мобильник так, что пальцы ее побелели.
– Маша. Я сейчас вернусь.
– Нет. Не надо. До завтра, подружка.
Глава шестая
Маша жила в старом девятиэтажном доме неподалеку от Тишинского рынка. Бронированный «Мерседес» Ани остановился у Машиного подъезда в девять утра.
Подъезд выходил во двор с засыпанными снегом качелями и сгнившей баскетбольной площадкой. На лавочке перед подъездом рядком сидели старушки, и подле них из газона торчали остовы заметенных снегом георгинов. Рядом с лавочкой стоял милицейский «Уазик» и черная «Волга».
Аня толкнула покосившуюся дверь с сорванным кодовым замком и вошла.
На приступочке возле второго этажа курили два милиционера, и тут же, под ними, темнела лужа крови. Крови было очень много.
– Эй, вы куда? – спросил милиционер. – Вы живете здесь?
Аня кивнула и продолжила подниматься по лестнице.
Дверь квартиры на третьем этаже была открыта. В ней толокся милицейский народ. Квартира была небольшая и уютная. Было видно, что ее не обыскивали. Наверное, преступник забрал то, что хотел, с тела жертвы.
Аня прислонилась спиной к косяку и тихо спросила у одного из мужчин:
– И когда ее убили?
– Где-то в час ночи. Выстрела никто не слышал, стреляли, видимо, из пистолета с глушителем.
Мужчина обернулся, оглядел Аню и недоуменно спросил:
– А вы, собственно, откуда?
Аня пожала плечами.
– Подружка. Мы сегодня договаривались за тряпками съездить.
Обернулась и пошла вниз.
– Эй, погоди!
Милиционер нагнал ее уже во дворе, возле машины. Уважительно оглядел черный «Мерседес» и поднявшихся из него охранников.
– Что, не любит ваша сестра общаться с ментами? – спросил милиционер, пристально рассматривая черноволосую красавицу в темном брючном костюме, чуть скрадывающем стройную фигурку.
– Да, – сказала Аня, – мне что-то на ментов не везло.
В сумочке ее зазвонил телефон. Она подняла трубку и услышала голос председателя авиакомитета Зварковича.
– Алло? Анна Семеновна? Я напоминаю, что у вашего отца остались кое-какие долги… перед государством. И что государство очень недовольно вашей компанией.
Почему-то Аня почти не расслышала этих слов. У нее было чувство страшной горечи, как будто она потеряла самую близкую в жизни подругу.
* * *
Аня приехала в офис к одиннадцати утра. Он был по-прежнему окружен тройным кордоном из милиции, СОБРа и чоповцев, и красная пожарная машина все так же стояла слева от дверей. Брандспойт свернулся в ноябрьской луже, как огромная водяная змея. Хрупкая фигурка Ани отражалась в ослепших стеклах офиса, и за ней, как два Атланта, отражались два буро-зеленых собровца.
Аня вышла из машины и пошла к дверям, но, к ее удивлению, стена милиции перед ней не расступилась.
– В чем дело? – спросила Аня.
– Вас не велено пускать, – ответил милиционер.
Аня растерянно сморгнула. Навстречу ей от двери офиса уже шел улыбающийся Виктор Петров, начальник охраны «Авиаруси».
– Что это значит? – спросила Аня. – Я – генеральный директор.
– Уже нет, – сказал Петров, – совет директоров вас переизбрал.
– Когда?
– Сегодня утром.
– И кого он назначил генеральным директором?
– Дмитрия Мережко.
* * *
Аня отошла от Петрова и села в машину. Она не знала, чего ждет. По набережной гулял резкий ветер, принося с собой холод и гололед, двое рабочих на мосту меняли какую-то перетяжку, и жизнь была пуста, как середина буквы «о».
Откуда-то из двора выехал длинный черный «БМВ», ворота и охрана расступились, «БМВ» мигнул красными габаритами и растаял в потоке машин на набережной. Наверное, это поехал Мережко. Новый генеральный директор ее компании. Наверное, он поехал советоваться к Стасу.
Потом у Ани зазвонил телефон, и сотовый номер на нем был номер Мережко. Аня отбила звонок и выключила телефон.
Аня не помнила, сколько она просидела в машине. Сначала полчаса, потом час. Потом она велела отвезти себя в небольшой ресторанчик в квартале от офиса, и там она что-то съела сама и накормила охранников. В ресторане она хотела сесть у окна, но охранники ей не дали.
– За нами следят, – сказал один из охранников, показав на противоположный тротуар. Аня вгляделась. Там стояла грязно-серая «Девятка».
– Демонстративно следят, – добавил другой.
Через сорок минут она вернулась к офису. Грязно-серая «Девятка» следила за ними действительно демонстративно. Телефон у Ани молчал.
Мережко, наверное, посоветовался со Стасом, потому что черный «БМВ» опять приехал в офис, и охрана опять почтительно перед ним расступилась.
Аня снова включила телефон, и он тут же зазвонил. Сотовый номер на нем был номером Алексея Защеки. Аня опять отбила звонок и выключила телефон.
Некоторое время она сидела молча, глядя на пустой экранчик. Потом набрала телефон Эдуарда Каменецкого, генерального директора аэропорта «Международный».
– Эдуард Сергеевич? – спросила она, – вы… кажется, вы просили со мной встретиться. Я могу приехать сейчас.
* * *
В то самое время, пока Аня маялась у дверей своего офиса, машина главы авиакомитета Михаила Зварковича подъехала к дверям одного из крупнейших российских коммерческих банков. На председателя банка Зваркович вышел через его партнера. «Федеральный авиационный узел? – переспросил совладелец банка. – Это интересно, но я сам этим вопросом не занимаюсь. Поговори с Мишей».
Встреча с Мишей была обговорена тут же: на завтра, на одиннадцать утра.
Банк занимал красивый отреставрированный особняк неподалеку от МИДа. Центральный вход украшали две шлюзовые камеры, и для Зварковича шлюз был застопорен и растворен настежь. Вышколенный охранник проводил его на третий этаж.
В приемной председателя банка успокаивающе стрекотал факс, и у тяжелых дубовых дверей белела табличка с известным всей стране именем. Секретарша с поклоном распахнула перед Зварковичем дверь. В кабинете никого не было.
– Проходите, проходите, – сказала секретарша, – он вышел, будет буквально через минуту. Чай, кофе?
– Чай, – сказал Зваркович.
Он решительно пересек кабинет и устроился за низким столиком для беседы. На столике в хрустальной вазочке стояли конфеты и белые бразильские орехи, похожие на свернувшихся личинок. Зваркович рассеянно запустил пятерню в орехи.
– Твой чай.
Зваркович обернулся.
На пороге кабинета, саркастически улыбаясь и держа в руке чашечку с дымящимся чаем, стоял Стас Войнин.
– А… – сказал Зваркович.
– Он отдыхает. В Южной Африке. Твое предложение его не заинтересовало. Извини, что я назначил встречу не у себя в кабинете, но я готов тебя выслушать.
* * *
Давным-давно, когда Аня была еще маленькая, у нее был дедушка. Дедушка был мамин. Он работал инженером на заводе и еще занимался в кружке самодеятельности фокусами. Он показывал очень смешные фокусы, курил толстую коричневую трубку и летом качал ее на скрипучих качелях, устроенных на крошечном садовом участке в сорока километрах от Москвы.
Дедушка умер от рака, когда ей было шесть лет, и с тех пор никто не качал ее на качелях. Эдуард Каменецкий очень походил на дедушку. Он был такой же уютный и старый, как пенек, облепленный опятами, и его слегка обвисшее лицо было наполовину скрыто за толстыми стеклами очков.
Каменецкий категорически отказался от того, чтобы она ехала в аэропорт, и назначил встречу через полчаса в центре Москвы.
Стас, как и его сицилийские коллеги, предпочитал пасту и рыбу. Молодой блестящий менеджер Василий Никитин любил японские рестораны. Ресторан, в котором назначил встречу Каменецкий, назывался «Князь Кропоткинъ» и писался с «ером» на конце.
Была суббота и пять часов, и ресторан из-за раннего времени был полупустой. Каменецкий ждал ее в отдельном зале с камином, резными стульями и белыми колоннами барских усадеб середины девятнадцатого века.
Он ахнул, увидев ее бледное лицо с лихорадочно горящими глазами.