И даже по прошествии многих лет эти зарубцевавшиеся шрамы продолжают связывать меня с прошлым, как сигнальные провода, и когда я поглаживаю их, они вызывают в памяти события и чувства двадцатитрехлетней давности – бесконечно отчаянные, ослепительно яркие и убийственно страшные. Это еще случается.
А иногда мне снятся лица красавиц.
И так всегда.
Глава 6
В понедельник ФБР публично объявило официальный розыск Алекса Блейзека. Биография Алекса, двадцатиоднолетнего нарушителя спокойствия, заполнила утренние страницы газет и вечерние телепередачи. Множество прекрасных фотоснимков, список его преступлений, непременное упоминание о том, что он был "торговцем оружия" и "подозревается в незаконных операциях с боеприпасами".
В течение следующих двух дней Алекса засекали дважды, и команда быстрого реагирования ФБР выезжала по обоим сигналам. Но Марчанту с его людьми так и не удалось прибыть туда вовремя. Казалось, Алекс обладал шестым чувством. Один раз его видели на горном курорте вблизи озера Большой Медведь. Там Алекс арендовал просторное, с двумя спальнями, шале на северном побережье. Второй раз он остановился в гостинице в местечке Сансет-Стрип в Голливуде.
Согласно последним новостям, очевидцы утверждали, что в обоих случаях Саванну видели вместе с ним. Я припомнил свежую еду на кухне Алекса, неразрезанную буханку хлеба, слегка пожелтевшие бананы и непросроченные пакеты с молоком и соком. И в конце концов я поверил, что Алекс сделал то, что не удалось мне тем проклятым вечером. Он все-таки отыскал ее в тумане и увез на своем автомобиле. После того что девочке пришлось пережить на Линд-стрит, она, вероятно, была просто рада увидеть его. И быть похищенной братом ей казалось лучшим вариантом, чем оказаться в руках пятерых убийц в плащах.
Я прикрепил на кухонной стене карту и обвел красными кружочками все три места, где видели Алекса. Теперь сестра опять была в его руках, и он передвигался быстро и часто, на один шаг впереди подвижных челюстей ФБР. Я прикидывал, когда же, несмотря на всю эту беготню, Алекс попытается снова получить выкуп за сестру. И почему он не воспользовался тем миллионом в теннисной сумке, чтобы смыться, подбросить сестру и отвалить в Мексику?
Я дважды в день звонил Марчанту, но он так и не перезвонил мне. Я полагаю, что это было связано с его последними неудачами и он просто переводил дыхание.
Приятель Уилла из Анахаймского медицинского центра дважды в день передавал мне информацию о состоянии подозреваемого в убийстве Ике Као, чье положение оставалось неизменным и критическим. Он лежал без сознания под круглосуточным контролем охранников из управления шерифа.
Два раза мне звонил доктор Норман Зуссман, требуя, чтобы я как можно быстрее с ним связался для подготовки заключения для отдела по использованию огнестрельного оружия.
Поколебавшись, я ему перезвонил.
Из "КФОС" звонила Джун Дауэр с просьбой подтвердить намеченное интервью. Оно выпадало как раз на день похорон Уилла, но я все-таки не отменил нашу встречу, потому что мне нравилось слушать голос, в котором звучала такая искренняя надежда.
* * *
Мы хоронили Уилла в теплый летний день. Это было во вторник, на седьмой день после его гибели.
Заупокойной службой в присутствии множества собравшихся руководил преподобный Дэниэл Альтер. Отпевание проходило в его огромном молельном доме с тонированными окнами – храме Света. На похороны пришло более двух тысяч человек, и когда все сиденья были заняты, остальные перешли в зал с установленными по всем четырем стенам большими мониторами.
Во время службы мои братья, родные сыновья Уилла и Мэри-Энн, сидели по обе стороны от меня.
Уилл-младший плакал. Он на десять лет старше меня, женат, имеет троих детей, работает юристом, живет в Сиэтле. Гленн на два года младше Уилла, тоже женат, у него двое маленьких близнецов. Они живут в Сан-Хосе, где у Гленна фирма по внедрению волоконной оптики. Он смотрит прямо перед собой, словно ничего не видит или, наоборот, видит все.
Мэри-Энн сидела рядом с кафедрой, вся в черном. По ходу службы слышатся ее сдержанные рыдания, большей частью она смотрит себе под ноги, в пол.
Гроб был сделан из красного дерева и украшен серебром. Это дар друзей Уилла, которым принадлежит кладбище, где он будет похоронен. Переговорив с нами – ее детьми и преподобным Альтером, Мэри-Энн решила оставить гроб открытым для обозрения. Гленн хотел, чтобы гроб стоял закрытым, потому что лицо Уилла вызовет дополнительную боль у всех любящих его. Преподобный Дэниэл и Уилл-младший по той же причине голосовали за открытый гроб. Я же присоединился к ним, потому что хотел последний раз увидеть его.
Весь помост – от основания до верха – был усыпан тысячами белых роз, струившимися по алому покрывалу. Их тоже подарил один из друзей Уилла, владевший сетью цветочных магазинов.
На Уилле был костюм, предоставленный его приятелем, который занимался производством модной одежды по итальянским лекалам. Ногти Уилла были обработаны косметологом Мэри-Энн. И разумеется, бесплатно.
Под звук фанфар было объявлено, что в память Уилла Троны "Лесной клуб" учреждает мемориальный фонд для детского дома в Хиллвью. В сегодняшнем утреннем номере местной газеты "Джорнал" сообщалось, что всего за три дня на счет фонда поступило около двух миллионов долларов, из них один миллион – от Джека и Лорны Блейзек.
Преподобный Альтер в этот день был необычайно энергичен. Он один из самых эмоциональных евангелистов, которых я когда-либо слышал, но в своих проповедях никогда не срывается на крик, не теоретизирует и не занимается историческими изысками. Его выступления очень убедительны и глубоко прочувствованы. Или по крайней мере кажутся таковыми. Возможно, он прекрасный актер, но когда у него садится голос, перехватывает горло и слезы дождем струятся по лицу, это меня достает.
– ...и милостивые руки Господа нашего приняли тебя, Уилл Трона, тебя, который сам так много помогал другим...
Я рассматривал собственные руки, переплетенные пальцы, запястье, где равномерно пульсировала синеватая жилка. По какой-то причине мой взгляд задержался на толстом желтом кабеле, тянущемся за установленной слева видеокамерой. Просто удивительно, как легко наше сознание отвлекается на какой-нибудь пустяк, когда рядом происходит что-то важное. Но желтый провод навел меня на мысль о тех двух машинах, закрывших нам выезд с аллеи. Почти все, что я видел, заставляло меня вспоминать те машины и людей внутри. И еще я прикидывал, запросил ли Рик Берч список телефонных переговоров Уилла из нашей машины тем вечером.
– ...и так же как мы оплакиваем его смерть, не забудем восхвалить и его жизнь...
Видно, как тяжело бьется сердце в груди Уилла-младшего. Он всегда был очень впечатлительным. Однажды подстрелил из пневматического пистолета воробья и после горько рыдал. Я еще сказал ему, что не стоит стрелять ради забавы. И он принял это к сердцу. Из-за моего лица окружающие считают меня проницательным и придают моим словам большой моральный вес. Чем ты уродливее снаружи, тем прекраснее внутри. Изящная и краткая мысль, но неверная. Единственное, в чем я превосхожу Уилла-младшего, – это в том, что намного лучше знаю, что такое боль и ощущения того воробушка.
Я положил ладонь на колено брата. И протянул ему один из своих носовых платков с вышитой монограммой, которые Уилл приучил меня всегда держать при себе для дам. Перед выходом из дома я разложил по разным карманам своего черного траурного пиджака целых четыре платка. Один я уже раньше отдал маме. Так что два долой.
– ...и да будет слава Господня столь же велика, как наше сегодняшнее горе...
Я всего раз обернулся на собравшихся в храме и увидел бесконечное море печальных лиц, раскинувшееся вплоть до голубых стеклянных стен, которые головокружительно устремились в бледное небо.
Когда я подумал, что служба окончилась, верхние части стеклянных стен опустились и внутрь ворвался мощный поток теплого воздуха. От неожиданности все зашептались. Внезапно из-за спины преподобного Альтера выпорхнули тысячи белоснежных голубей. Он простер руки к небу, и казалось, что птицы вылетают прямо из его ладоней. Громко хлопая крыльями, голуби заполнили весь храм, и в зале даже послышались восклицания. Но когда птицы увидели, что со всех четырех сторон их окружает чистое небо, они устремились наружу. Это были недавно оперившиеся и еще не летавшие голуби. Когда мы шли из церкви на кладбище, на нас сыпались их белые перышки. Мне припомнилось, как Саванна Блейзек перелезла через ту стену и очутилась в холодной неприветливой мгле.
* * *
Чуть не половина собравшихся желала в последний раз взглянуть на Уилла. В результате процедура заняла целый час. Я по очереди был вторым, вслед за Тленном. Мне приходилось видеть трупы в лаборатории и истекающие кровью жертвы аварий. Видел я и Люка Смита с Мингом Никсоном. Но сегодня было мое первое настоящее опознание. Никто не подготовил меня к тому потрясению, которое я испытал, увидев печать смерти на лице человека, которого я любил больше всех. Я смотрел на него, понимая, какой мощный поток энергии иссяк, какая прекрасная жизнь оборвалась. Поцеловав пальцы, я прикоснулся ими к его щеке и отошел от гроба.
Мое сердце обливалось слезами, и холодная жажда мести заполняла его. Я натянул шляпу поглубже на лоб.
* * *
Мне запомнились на тех похоронах зеленые холмы и траурная вереница автомобилей, ползущих вокруг ямы, вырытой в земле. Яма была прикрыта черным брезентом, оттененным оранжевым грунтом по краям.
Я стоял рядом, наблюдая за подъезжающими машинами и продолжая размышлять над тем, как стрелявшие узнали, куда мы с Уиллом направились в тот вечер.
Они нас преследовали или от кого-то узнали о цели нашей поездки? Не те ли самые люди, что направили нас туда, и организовали это убийство? И послали туда Уилла не спасти Саванну Блейзек, а на верную смерть?
Я все-таки полагал, что убийцы нас там уже поджидали. Потому что, если это не так, я их просто прозевал. Может, когда-нибудь я и смогу себе простить, что нас застали врасплох. Но если они преследовали нас, получается, что я подставил Уилла.
"Рот на замке, глаза открыты".
Несмотря на разброд в голове, я постоянно возвращался к тем автомобилям, тем людям и тому вечеру. Я знал, что к людям, которых я застрелил, полагается испытывать жалость. И вину за отнятые жизни. И я старался пробудить в себе эти чувства, но не мог. У меня внутри есть ледник, в котором хранятся неприятные вещи. Это словно морозильник, только с тугой дверью. Уж если что-нибудь в него помещено, извлечь это весьма непросто. Я сказал себе, что это были отвратительные люди, которые собирались убить и меня, вне всяких сомнений. Это оправдывало то, что я с ними сделал, и дверца "морозильника" сейчас была закрыта. Но навсегда ее захлопнуть не удавалось из-за всех этих "если": если бы я заметил их раньше, если бы действовал расторопнее, если бы прислушался к встревоженным нервам, если бы не было этого густого тумана.
Я издали наблюдал, как пришедшие на похороны по очереди выражают соболезнование моим близким. Сам я уже произнес все, что мог сказать, поэтому уединился под густой кроной ясеня и стоял там с закрытым ртом и открытыми глазами, опустив поля шляпы.
Большинство этих людей были мне знакомы. Я видел инспекторов – коллег Уилла, членов собрания округа, судей, шишек из управления шерифа, губернатора Калифорнии, двух конгрессменов. Одни были приятелями покойного, другие – врагами, но пришли и те и другие.
Здесь находились и главные воротилы в области строительства. Земля продолжает оставаться самой ценной собственностью и главным источником доходов в округе Ориндж. С каждым из этих застройщиков у Уилла были разногласия. Но по странной иронии со многими из них он дружил. Я заметил энергичных молодых мужчин и женщин с хорошо подвешенными языками, ежегодно добывающих миллионы долларов для своих компаний – "Эрвин", "Филип Моррис", "Ранчо Санта-Маргарита". Здесь же были их боссы, члены всевозможных распорядительных и финансовых советов – люди, которые прилетают на собственных самолетах и вертолетах.
А вот и толстосумы-миллиардеры, разбогатевшие каждый своим способом: биржевые спекулянты, игроки на курсах валют, изобретатели и торговцы всех мастей. Разумеется среди них был и Джек Блейзек, сколотивший первый капитал на незасоряющихся разбрызгивателях для полива. Выглядел он еще хуже, чем в день нашей последней встречи – словно каждые сутки отсутствия дочери стоили ему приличного куска жизни.
Следующими по силовой шкале располагались бюрократы. Соратники Уилла по борьбе, правительственные чиновники – послушные и скромные, стойкие и непреклонные. Они работают в разнообразных муниципалитетах, агентствах, бюро, конторах, администрациях, комиссиях, службах, отделениях, департаментах, советах, управах. По сравнению с застройщиками или предпринимателями они просто нищие, но зато в их руках сосредоточена власть над ними. Эта власть всегда может оказаться полезной и принести доход. А может и все расстроить. Цена договорная.
Уилл был бюрократом. Похоже, когда-нибудь и я им стану. Возможно, сейчас я прохожу самую лучшую школу бюрократизма: там, где я уже провел пять лет службы.
Собрались его приятели с семьями, соседи и просто знакомые, его врач, тренер по теннису, парикмахер. Пришел даже наш старый сборщик мусора, бывший для меня в детстве повелителем трех придорожных баков, а теперь превратившийся в нескладного пожилого мужчину с седыми волосами и морщинами вокруг глаз. По средам в полседьмого утра – время уборки мусора на нашей улице – Уилл любил поболтать с ним перед тем, как посадить меня в школьный автобус, а самому отправиться на работу в управление шерифа.
Наблюдая за ними, я думал, из сколь многих жизней складывается одна жизнь. Я ощущал одновременно гордость и пустоту, озарение и подавленность.
Я чувствовал себя преданным, когда Дженнифер Авила, ослепительно прекрасная, во всем черном, разговаривала с моей матерью.
Преданным не только Уиллом, но в чем-то и самой Дженнифер.
Сердце в груди билось все тяжелее и тяжелее. То, что я видел перед собой, расплывалось – словно глаза не хотели все это воспринимать. Я ощутил горячий пот на спине. Как я смогу выступить на радио спустя всего несколько коротких часов? Я содрогнулся, и меня обдало жаром.
Старый Карл Рупаски, глава транспортного управления округа Ориндж и закоренелый политический противник моего отца, тяжело доковылял до дерева, чтобы пожать мне руку. У него были влажные глаза. Я учуял запах табака и алкоголя.
– Я хотел бы поговорить с тобой, Джо. Может, когда мы оба оправимся от шока. Как насчет ленча на следующей неделе? Скажем, в понедельник?
– Да, сэр. Это меня устраивает.
Он хлопнул тяжелой ладонью меня по плечу:
– Это такое горе, мальчик. Настоящее горе.
После него ко мне в тенек зашел Хаим Медина. Он выглядел еще более несчастным и обиженным, чем обычно, и еще сильнее сутулился. Мы поговорили немного об Уилле, и Хаим заметил, как много тот сделал для ИАКФ и как все теперь осложнится из-за утраты поддержки такого лидера во властных структурах, особенно в связи с началом расследования по голосованию.
– Я никогда не говорил этим ребятам, что они имеют право голоса до получения гражданства, – оправдывался Хаим. – Они просто не поняли меня. Вот и все. Да и что могли решить несколько десятков голосов?
Я пожал плечами. Сейчас мне было не до проблем ИАКФ.
– А ты хотел бы нам помочь?
– Каким образом, сэр?
– Мне надо, чтобы ты переговорил с одним человеком. Это большой скандал. Ты можешь отличиться и завоевать известность.
– Мне не нужна известность.
– Но ты и так знаменитость. А с помощью этого дела ты завоевал бы авторитет в области правосудия. Послушай, поговори с этим парнем. Это брат Мигеля Доминго, того самого, что убили копы. У него есть что рассказать. Ведь у Мигеля была причина пытаться проникнуть в тот дом в Ньюпорт-Бич. В деле замешана женщина.