Холливэлл долго смотрел на Баскомба. Прямота этого человека — его внезапная, обезоруживающая рассудительность — удивила его. Детектив знал, что держался вызывающе, и теперь ему хотелось поверить, что Баскомб действительно желает своему сыну самого лучшего. Или того, что
— Мешкать нельзя, Оливер. Слишком много смерти кругом, да и судьба обитателей замка неизвестна.
Кицунэ присела на корточки у дверей. Ветер шуршал полами ее плаща. Однако на спине и руках мех просто переливался, повторяя движения ее тела и мускулов.
Двустворчатые двери замка были только слегка раздвинуты, но в узкой щели виднелся третий труп, разрубленный почти пополам.
Когда Фрост толкнул двери, высохшая кожа и плоть, прилипшие к створкам и повисшие между ними, как паутина, порвались. Похоже, вместо крови у существа был песок, но имелись и внутренние органы, из чего-то непонятного. Оливер отвел взгляд: еще секунда, и его бы стошнило.
Он так быстро переступил через мертвеца, что чуть не врезался во Фроста с Кицунэ. Он оказался так близко от женщины, что чуть не задел лицом ее плащ и вдохнул сильный запах мускуса, исходивший от нее. Его охватило внезапное, ошеломительное возбуждение; он непроизвольно сделал шаг назад и наступил каблуком на ногу мертвеца. Кожа трупа лопнула, как папье-маше, и рассыпалась в прах. Или в песок.
Зимний человек оглянулся на него, и в его глазах Оливер увидел сильную тревогу.
— Похоже, теперь у тебя появится оружие, Оливер.
Кицунэ отошла в сторону и огляделась: нет ли угрозы. Фрост медленно ступил в просторное, как кафедральный собор, помещение — главный зал Песочного замка. А Оливер застыл на месте и мог только смотреть.
Там лежало много десятков Кровавых шапок. Или сотен. И все они были мертвы. Искромсаны, разбросаны по всему залу, по причудливо украшенным лестницам, что располагались по периметру и вели в другие помещения замка. Одежда разорвана, кожа и кости раздавлены и разбиты. Только железные сапоги остались целы. Нетронуты.
Кицунэ мелькала в солнечных лучах, лившихся из высоких окон, — исчезала в тени и вновь появлялась. Тело зимнего человека светилось отраженным светом. Он пристально смотрел вокруг, двигаясь со странной, неспешной грацией. Оливер аккуратно перешагивал через мертвые тельца уродцев. «Навевают дрему и дарят сны», — сказал Фрост. И, какими жуткими на вид они ни казались, Оливеру их было ужасно жалко.
Он опустил глаза и увидел лицо одного из несчастных. Зверски истоптанное. Оливер не сразу смог оторвать от него взгляд. А когда сделал это, заметил в руке мертвеца оружие. Какой-то нож или кинжал. Но когда Оливер протянул руку, чтобы вытащить его из узловатых пальцев, то понял, что это не металл, а кость. А может, зуб. Взмахнув им перед собой, он увидел — так и есть: клык, минимум два дюйма у основания и семи дюймов в длину.
«Какое существо может иметь такие зубы?» — подумал Оливер.
Задавшись этим вопросом, он медленно, глубоко вдохнул и сглотнул образовавшийся в горле комок. Но тяжесть оружия в руке принесла некоторое облегчение. В старших классах и в колледже он брал уроки фехтования. Гением шпаги не стал, но все же, несомненно, сумеет нанести колющий удар, даже этой штуковиной.
Оглядевшись, он заметил, что Фрост и Кицунэ подошли к середине огромного зала. Стоя прямо в эпицентре случившейся бойни, они смотрели вверх, на нечто, свисавшее с потолка. Когда Оливер приблизился к ним, пытаясь определить, что же привлекло их внимание, под ногами у него захрустело.
Это был не песок.
Он остановился и глянул вниз. Повсюду на полу замка валялись какие-то мелкие осколки, которые он поначалу принял за кристаллы. Оливер присел и осторожно поднял один из них, стараясь не порезаться. И лишь когда кусочек кристалла оказался у него в руке и он залюбовался сложным красивым строением, стало ясно, что это не стекло. Алмаз.
— Вот черт, — прошептал Оливер.
Выпрямившись, он пошел к своим товарищам. Вперемешку с песчаными останками песочных людей везде были рассыпаны алмазы — и крошечные, и огромные, в локоть длиной. Оливер в изумлении покачал головой и снова посмотрел наверх. Теперь он увидел, что привлекло внимание Фроста и Кицунэ. Источник алмазных россыпей. Штука, висевшая посреди зала, походила на огромную лампу или, вернее, люстру, если судить по ее строению. Верхушка все еще держалась, но все остальное разбилось на тысячу кусков, дождем пролившихся на пол.
— Что это было? — спросил он.
Кицунэ медленно повернулась к нему. Она мелко и часто дышала, и ее грудь под черной туникой ходила ходуном. Ничем не прикрытое лицо утратило всякую таинственность. В выражении ее лица, в глазах читался страх.
— Это была тюрьма Песочного человека, — сказал Фрост, выдыхая холодный туман. — Изначального Песочного человека. Чудовища.
И теперь он на свободе.
Колетт стояла под душем, выгнув спину дугой и упершись ладонями в кафельную стенку. Обжигающе-горячая вода струилась по телу. Дом был старым, и зима потихоньку просачивалась в него, особенно по ночам. Пар клубился в холодном воздухе, постепенно заполняя всю ванную. Колетт ужасно нравилось вдыхать этот пар и чувствовать, как горячая вода массирует мышцы спины, и девушка радовалась, что может хоть немного расслабиться после такого тяжелого дня. Возможно, не самого худшего дня в ее жизни, но сейчас она думала о нем именно так.
Она вспомнила, с каким удовольствием проснулась утром. Теперь, когда ее переполняли изнеможение, сожаление и тревога, это казалось совершенно абсурдным. Хотя она готова была отдать все, лишь бы избежать этой миссии, ей пришлось самой сообщить о случившемся Джулианне. Эта женщина являлась не просто невестой брата Колетт, но и ее подругой. И Колетт было очень больно видеть, что Джулианна восприняла исчезновение Оливера как предательство.
Джулианна плакала в заднем помещении церкви — уже одетая в свадебное платье и красивая, как никогда. Колетт держала ее руки в своих, не в силах избавиться от чувства вины. А вина заключалась в том, что Оливер — ее брат. Но она осталась и, теребя складки своего собственного платья — платья подружки невесты, — пыталась убедить Джулианну в том, что Оливер никогда не поступил бы с ней так, будь у него хоть какой-то выбор.
Слетая с ее языка, слова тут же становились какими-то бессмысленными, хотя сама она искренне верила в то, что говорила. И когда священник объявил собравшейся толпе, что службу придется отложить; и когда флорист вошел с соболезнованиями, будто Оливер не просто пропал, а умер; и когда виолончелист пришел и сказал, что музыкантам все равно надо заплатить, а мать Джулианны просто вытолкала его из комнаты, — все это время Колетт оставалась с подругой, пытаясь ее поддержать.
Теперь слово «неловкость» для нее навсегда будет связано с воспоминанием об этом дне.
И все это время, утешая Джулианну, она не переставала думать об Оливере. У всех остальных убежденность в том, что Оливер струсил и сбежал, пересиливала страх за него. Но только не у Колетт.
Детектив из Управления шерифа округа, Холливэлл, позвонил за сорок пять минут до начала церемонии и сообщил, что проверил все адреса, которые ему дали, но вернулся ни с чем. Ни одна душа не видела Оливера сегодня. И он никому сегодня не звонил.
Именно этого и ожидала Колетт. И все же для нее стало ударом то, что ее подозрения подтвердились. Даже теперь, много часов спустя, стоя в душе и вдыхая аромат абрикосового шампуня, она чувствовала, как подкашиваются ноги при одном воспоминании о голосе Холливэлла в телефонной трубке. Ведь она говорила, что Оливер никогда не бросил бы Джулианну вот так, у алтаря. Если бы он передумал, то постарался бы утешить ее как мог, подсластить горькую пилюлю. Если Оливер исчез, то не по собственной воле.
Далеко за полночь она видела его возле гардероба и утром обнаружила в шкафу страшный беспорядок. Возможно, он взял оттуда куртку, шапку, перчатки и шарф. Она уже давно не жила в одном доме с Оливером и поэтому не знала, какую зимнюю одежду он носит и которую шапку мог взять.
Колетт ни минуты не верила в то, что Оливер сбежал и оставил Джулианну. Она была уверена: с ним что-то случилось. Но если бы она рассказала этому копу, Холливэллу, об увиденном ночью, тот наверняка решил бы, что отец прав и Оливер просто смылся. Хотя Колетт давно уже жила отдельно, она знала брата лучше, чем кто-либо другой. Она смотрела в его глаза и видела в них благородство. Несмотря на все свои сомнения, сбежать он не мог.