— Простите меня, инспектор, но… неужели вы действительно считаете, что во всем этом виноват Оливер?
Холливэлл долго колебался, прежде чем ответить.
— Я думаю, в его руках много недостающих кусочков мозаики. От иных предположений пока воздержусь.
Во время своего последнего путешествия по ту сторону Завесы Оливер пришел к выводу, что по обе ее стороны время течет более или менее синхронно. Однако когда они покинули Песочный замок и вернулись в родной мир Оливера, то каким-то непостижимым образом попали из дня в ночь. И дело, видимо, заключалось не в том, что в его отсутствие время текло быстрее. Скорее, в мире мифов и дни, и ночи были длиннее. Они провели в Мэне всю ночь и большую часть утра, но когда снова прошли сквозь Завесу, светать только начинало.
Над Двумя Королевствами занимался рассвет. Вернее, над Ефразией: когда Фрост и Кицунэ немного передохнули, то легко определили, где находятся — далеко к северу от Песочного замка, уже гораздо ближе к Перинфии. Полагаясь на свойственное Кицунэ чувство направления, они двинулись по тропинке на северо-восток и через пару часов вышли на Дорогу Перемирия.
— Путешествовать по Дороге не всегда безопасно, — сказал зимний человек, — но нам следует держаться ее, пока возможно. Потому что идти по ней легче и, в некотором смысле, быстрее.
Вероятно, сама Дорога была волшебной и обладала способностью сокращать время пути. Оливера одолевали сомнения. Конечно, он хотел как можно скорее разыскать профессора Кёнига, и это означало, что ему нужно спешить в Перинфию. Но ему не хотелось умирать, а здесь, на Дороге, даже с ружьем в чехле за спиной, которое заполучил благодаря воровской сноровке Кицунэ, он не чувствовал себя в безопасности.
Их путешествие продолжалось. Мало-помалу Оливер понял, что не только время, но и расстояния по обе стороны Завесы различаются. Он думал сначала, что здешняя земля окажется в точности равной по размеру всем «ничейным» землям его мира, вместе взятым, — словно бы склеенным воедино в результате некоего сближения континентов. Но он глубоко заблуждался. Расстояния нисколько не совпадали.
Оливер осознал это, когда они достигли Атлантического моста.
Сначала Дорога Перемирия пролегала сквозь густой лес, а потом стала взбираться по склону горного хребта, уходящего к западу. Затем она повернула на восток и спустилась в глубокую зеленую долину, по которой, вдалеке друг от друга, было разбросано несколько крестьянских ферм. На лугах между ними пасся домашний скот, и Оливер гадал, каким же образом фермеры различают, кому из них принадлежит то или иное животное.
Время приближалось к полудню, когда они заметили маленький табун диких лошадей, мчавшихся вдоль горного хребта на запад. Оливер даже остановился, чтобы полюбоваться их бегом. Ему редко доводилось наблюдать настолько прекрасное зрелище. Он ничего не смыслил в лошадях, но всегда восхищался этими животными. Когда же он увидел их свободный, вольный бег, в душе словно произошло нечто чудесное. Он знал, что никогда не сможет выразить свои чувства словами, поэтому ничего не сказал спутникам.
Здесь, на севере, стало прохладнее, а к полудню ощутимо подморозило. Вскоре Оливеру пришлось надеть свою ветхую парку, которую он до этого нес на плече.
Они миновали дом — хаотичное строение из камня и бетона. Над трубой вился дымок; запах горящего очага словно приглашал войти. Но Оливер не был глупцом. Обмануть этих крестьян не составило бы труда, но пока угроза смерти висит над его головой, он нигде по-настоящему не найдет ни передышки, ни приюта.
— Далеко еще до Перинфии? — спросил он.
Дорога Перемирия между тем снова пошла в гору. Она стала гораздо шире, под ногами захрустел гравий.
Кицунэ обратила свои нефритовые глаза к Фросту. Она так плотно куталась в плащ, что виднелись только лицо и ступни. Зимний человек посмотрел на небо, чтобы сориентироваться по солнцу.
— Когда мы перейдем Атлантический мост, останется где-то полдня ходьбы до предместий города. Даже если мы будем идти весь день без отдыха, добраться до наступления ночи не успеем. Так что придется где-нибудь остановиться на ночлег. Там и обдумаем, что делать дальше.
Услышав это, Оливер нахмурился.
— Далеко этот мост?
— Атлантический мост, — повторил Фрост, словно поправляя его. — Мы уже почти пришли.
И действительно, поднявшись по Дороге Перемирия чуть выше, Оливер услышал впереди шум реки. А когда они достигли вершины холма, их взорам предстала широкая долина, по которой текла река. Оливер изумленно улыбнулся. Река была широченной — не меньше мили, с быстрым и сильным течением. Дорога сбегала с холма и выходила прямо на мост. Посреди реки виднелось множество мелких островков. Глядя на них, Оливер понял, что место для строительства моста выбрано не случайно. На каждом из этих клочков земли были установлены каменные опоры, и мост, настоящий шедевр каменной архитектуры, дугами пересекал реку, перелетая с островка на островок. Острова заросли зеленью, а на одном из них, прямо посередине бурной реки, разросся фруктовый сад. Было трудно определить, какие фрукты там растут, но даже издалека увешанные плодами деревья поражали воображение буйством ярких красок. При мысли о фруктах у Оливера засосало под ложечкой, и он вспомнил о банках «СпагеттиОс», оттягивавших карман его парки.
— Можно остановиться вон там, устроить пикник.
— Возможно, — ответила Кицунэ, скользнув мимо него, и начала спускаться к мосту. Потом оглянулась с игривой улыбкой (половину лица скрывал капюшон). — Ты ведь впервые пересекаешь Атлантику?
Оливер и Фрост последовали за ней к берегу. Шум реки становился сильнее с каждым шагом. Речные волны блестели, сверкали на солнце. Вдруг кто-то вынырнул из глубины и тут же с плеском ушел обратно под воду, да так быстро, что Оливер даже не успел толком рассмотреть существо.
— Что значит «впервые»? Я никогда не бывал здесь прежде, как же я мог пересечь эту реку?
За его спиной раздался тихий смех зимнего человека. Он прозвучал удивительно мягко.
— Атлантику, Оливер. Кицунэ дразнит тебя. Название этой реки точно отражает ее суть. Мост пересекает Атлантику… которая здесь — не океан, а река. Ширина, расстояния — понятия относительные, они зависят от того, по какую сторону Завесы ты находишься. По разные стороны Завесы все разное. В нашем мире по-прежнему существуют и Атлантида, и Лемурия. Ваш Английский канал здесь называют Саргассовым морем. И оно широкое.
Они ступили на мост, на его выцветшие каменные плиты. Оливер посмотрел вперед, туда, где мост заканчивался, — на ту сторону… Атлантики.
— Ты хочешь сказать, что там, впереди — Европа?!
Фрост вздохнул.
— Оливер, это не твой мир. Тебе придется понять. Хотя каждое место здесь соответствует какому-то месту в обыденном мире, они не одинаковы. Нисколько. Существуют параллельно, но не являются зеркальным отображением друг друга.
Кицунэ была уже далеко впереди. Она заметно спешила, словно ей было неприятно идти по мосту — или, может, не нравилось находиться над водой. Оливер провел рукой по каменному ограждению и восхитился его гладкостью. Потом посмотрел вниз, на бурлящую реку.
— Но если это — Атлантика, значит, перебравшись через мост, мы окажемся на земле, которая будет совпадать… как-то соответствовать… Европе?
Он рассмеялся абсурдности, чудесности этого.
— Не совсем так.
Оливер искоса глянул на Фроста. Зимний человек склонил голову набок, сосульки каскадом упали ему на лицо.
— Скорее — Соединенному Королевству Великобритании.
Белые птицы ныряли, парили над водой, кружились над островками. Шум воды и крики птиц были единственными звуками, доносившимися до слуха Оливера. Несмотря на все чудеса мира зимнего человека, эта вот его грань Оливеру не слишком нравилась. Тишина. Спокойствие. Но ему оставалось лишь смириться и просто идти вперед, и он шел, размышляя о том, что ждет их в Перинфии. Он понимал, что должен выкинуть из головы все надежды и ожидания, которые уже успел взлелеять. Ибо строить любые предположения об этом мире и о том, что ему может здесь встретиться, было бы ошибкой.
Задумавшись, Оливер споткнулся о камень и чуть не упал. Пытаясь сохранить равновесие, он оглянулся и вдруг заметил, что некоторые из каменных плит кажутся выщербленными и потрескавшимися, словно что-то очень тяжелое проходило когда-то по этому мосту. Присмотревшись, Оливер увидел, что выбоины есть и впереди, и подивился, каким же чудовищно громадным должно быть существо, один шаг которого способен так продавить камень. Поразмыслив немного, он понял, что в Ефразии могло быть сколько угодно таких чудовищ, от великанов с драконами до слонопотамов и далее по списку.
При этой мысли Оливер улыбнулся и покачал головой. Кто бы ни проходил по мосту, лучше с ним не встречаться.
Он ускорил шаг, догоняя Фроста, и увидел, что шедшая далеко впереди Кицунэ остановилась там, где мост проходил над самым крупным из островков. Тем, где рос сад. Некоторые из фруктовых деревьев были такими высокими, что достигали перил моста. Женщина-лисица застыла на месте. Ее тело выгнулось, словно готовясь отразить удар невидимого врага.
Прошло несколько секунд, а она так и не сдвинулась с места. К этому времени Оливер догнал Фроста, и они вместе поспешили к Кицунэ. Оливер шагал торопливо, но осторожно, стараясь держаться подальше от фруктовых деревьев. То же самое делал Фрост.
— Что такое? — спросил зимний человек.
Нефритовые глаза Кицунэ сверкнули на солнце. Она понюхала воздух.
— Там. Среди ветвей. Кто-то наблюдает за нами.
Несколько долгих мгновений все трое стояли неподвижно, напряженно вглядываясь в верхушки деревьев. Хотя над мостом гулял холодный ветер, Оливер почувствовал, как его бросает в жар. Сердце колотилось так, что отдавало в висках. Но он не слышал ничего, кроме ветра и шума воды. Птицы, только что кружившие над водой, куда-то пропали. В ветвях ничто не шумело.
Фруктовые деревья были необыкновенно высокими. Таких Оливеру еще не доводилось видеть. Яблони, груши, персиковые и нектариновые деревья, а посередине — три вишни, чьи ветки клонились под тяжестью темно-пурпурных ягод.
— Покажись! — приказал зимний человек.
От него пошла волна холода, куда более ледяного, чем ветер над мостом. Обернувшись, Оливер увидел, как Фрост протянул руки к деревьям, словно желая сорвать спелые плоды. Вдруг он понял, насколько проголодался, и внимательнее присмотрелся к висевшим на деревьях плодам.
Однажды, в далеком детстве, мать привезла их с Колетт в сад в Нью-Гэмпшире — собирать яблоки. Нектаринов на деревьях почти не осталось — стояла ранняя осень, сезон прошел. И тут Оливер увидел, что на одном из деревьев висит плод — один-единственный чудесный, спелый нектарин. Сладчайший, нежнейший фрукт из всех, какие ему приходилось пробовать. Пища богов. Вдруг Оливер вспомнил, что тот плод с верхней ветки дерева достал для него не кто иной, как отец. Значит, отец сопровождал их в этой прогулке по саду. Вот здорово! И как он мог об этом забыть? Тогда он даже дал отцу попробовать кусочек, разделив с ним удовольствие. Оливер вспомнил, как обрадовало его тепло папиной улыбки. Воспоминание об этой улыбке, столь редком моменте безоглядной отцовской любви, нахлынуло на Оливера волной острого сожаления. Усилием воли он стряхнул ее.
Оливер всегда старался быть таким, каким хотел видеть своего сына Макс Баскомб. Даже если сам он от этого становился несчастным. И вот вмешалась судьба. Обыденный мир, которым так дорожил отец, оказался поддельным.
Но сейчас было некогда наслаждаться своим открытием. Ему следовало сосредоточиться на том, чтобы остаться в живых.
— Ты уверена, Кицунэ? — Он взялся за ремень, на котором висело зачехленное ружье. — Я не вижу…
Все еще чувствуя во рту воскрешенную воспоминаниями двадцатилетней давности сладость нектарина, он не отрывал взгляд от дерева, на которое смотрела она. И в тот самый миг, когда собирался повернуться к женщине-лисе, увидел глаза. Посреди ветвей самой высокой из вишен.
— Ах, черт! — вырвалось у него.
Он отпрянул, быстро сорвал с плеча ружье.
Кицунэ наклонилась к нему и тут же, прямо в воздухе, уменьшилась, трансформируясь. Мех заструился. Она мягко опустилась лисьими лапами на каменную плиту моста и заняла позицию прямо перед Оливером. Вглядываясь в ветви дерева, лиса пыталась увидеть то же, что увидел он.
— Что там, Оливер? — спросил Фрост.
— Вишня, — ответил Оливер, не уверенный, что в его словах имеется хоть какой-то смысл.
Сощурив глаза, он пытался снова разглядеть увиденное. Глаза дерева — если ему не почудилось. Нечто, выглядевшее, как шершавая древесная кора, но при этом имевшее цвет самой спелой вишни.
— Покажись, или я заморожу дерево от вершины до корня! — предупредил Фрост, шагнув к дереву. Холодный туман клубился вокруг его ладоней.
Оливер тоже шагнул вперед, одновременно страшась за друга и беспокоясь о собственной безопасности. Чем бы ни было это дерево, одного его вида было достаточно, чтобы по телу словно забегали пауки.
Кицунэ коротко тявкнула. Оливер глянул на нее, пытаясь понять, что она хочет сказать.
И тут существо из вишневого дерева заговорило.
— Я не люблю солнце, — произнесло оно. — А еще меньше люблю чужаков. Чужаков на мосту.
Говорило оно с сильным акцентом, а слова казались липкими, точно рот его был набит медом.
— Однако всем известно, что с Приграничными я гостеприимен. Особенно в такие времена, как нынче.
Ветви дрогнули: вишневое существо быстро прянуло вперед. Сначала Оливеру казалось, что оно является частью дерева, но теперь, когда существо расположилось на ветках, склонившихся от его тяжести почти к самым перилам, он смог хорошенько рассмотреть незнакомца.
Его конечности оказались такими длинными и тонкими, что сошли бы за ветки, если бы Оливер не видел своими глазами, как существо движется. Цепкими пальцами задних лап оно держалось за ветку, сидя как на насесте. А пальцы передних лап были в три раза длиннее, чем у человека, и насчитывали шесть или семь фаланг. Сочетание вишневого цвета кожи с шершавой, как древесная кора, текстурой позволяло существу буквально сливаться с деревом. Но среди листьев оно становилось более заметным. Глубоко посаженные, ярко-розовые глаза, похожие на сочную мякоть ягоды. Узкие черты лица, череп — лысый и гладкий.
Кицунэ снова тявкнула, и Оливер вздрогнул. Он все еще сжимал зачехленное ружье в руках, не решаясь расстегнуть молнию, чтобы не привлечь внимание вишневого существа. Оно с любопытством глядело на Фроста.
— Твое гостеприимство принимается, — церемонно ответил зимний человек, приближаясь к ветвям. Существо внимательно следило за ним. — Но я боюсь, что у нас нет времени на отдых.
Фрост предостерегающе посмотрел на существо, а потом оглянулся на Оливера и Кицунэ:
— Подойдите.
Ветви снова закачались. Существо придвинулось ближе, теперь его конечности оказались всего в нескольких дюймах от ограды моста. А кончики пальцев, оказавшись на солнце, тут же отдернулись. Поморщившись, существо спустилось еще ниже. Порыв ветра принес запах спелой вишни.
— Не глупите, — сказало существо, расположившись на ветках, как паук на паутине. — Ты, может быть, и не голоден, но когда на мои ягоды смотрел человек, в его глазах я увидел вожделение. Он просто жаждет отведать ягодок. Отдых я тоже готов вам предоставить. Твои силы восстановит река, ты, лиса, отдохнешь в тени, ну а ты можешь поесть ягодок…
Существо сорвало с ветки несколько ягод и протянуло Оливеру, впервые обращаясь непосредственно к нему. Его голос прозвучал, притворно-ласково, словно оно обращалось к ребенку:
— Раз ты не можешь остаться, хотя бы возьми с собой сладкие ягодки. Пища богов! Такого ты никогда не пробовал.
Липкий, медовый голос существа звучал успокаивающе, хотя в нем и сквозило раздражение их недоверием. Оливер повесил ружье на плечо и хотел уже взять предложенные ему ягоды.
— Нет! — жестко сказал зимний человек и обдал ледяным холодом протянутую к ягодам руку Оливера. На пурпурной кожице плодов появился иней. — Не бери ничего. Ты же актер. Никогда не читал старых пьес? Легенды изучал, а сказок не помнишь? Тысячи сказок предупреждают, что нельзя брать подарки у первого встречного! Неужто ты настолько глуп, чтобы принять пищу из рук демона!