Особой мартовской приметой является и наст. Случаются после сильных оттепелей и крепкие морозные ночи, да такие, что осевший снег, словно кремнем становится. С настом всем хорошо: и лесному зверю, и человеку. С настом в лесу любые дороги открыты. Можно пробраться по нему в самые укромные уголки, куда зимой на лыжах и не сунешься. Люблю я по мартовскому насту к глухариным токам хаживать, а если повезёт, то можно и к токующему глухарю подойти. Тут главное сильно настом не скрипеть.
Что ни говори, а март в природё есть первая ступенька к желанному летнему теплу. Это месяц, когда весна ещётолько в зёркальные снёга засматривается, на себя любуется, свой разбег берет. Впереди и апрель с талыми водами, и май с первой зеленью, а март-протальник всей весне начало. Он всему живому году зачин.
Рябиновые гроздья
Быстротечен год, словно зимний день короток, глянешь за окошко, а уже сумерки. Ну а лето и вовсе скоро, не заметишь, как перешагнёт свой главный рубеж и покатится с горы к вечеру-закату, только деньки отсчитывай!
О макушке лета по рябине угадываю, словно по часам! Коль появились ягоды, знай: дело к Петрову дню подходит. Вроде бы совсем недавно цветочные кисти притягивали к себе взгляд, всё дивился: надо же, вот и рябина зацвела! А оно вон как — пол-лета как один день проскочило, и вместо белых цветов тяжелеют на ветвях рябиновые гроздья. Уже слегка подрумянились, загорели на солнышке. Спеют, набираются сил. Совсем скоро осень лес накроет. Пожелтеет, пожухнет лист, и зардеют рубином одни-одинёхоньки рябиновые гроздья, привлекая к себе внимание. Дай только такую столовую дроздам заприметить — враз подчистят, ни ягодки не оставят. Не прочь рябиновых плодов и человек отведать, но чуть позже, когда их морозец как следует хватит, отгоняя прочь горечь. Вот тогда приятно, набродившись по лесу, бросить в рот пару-тройку переспелых рябиновых ягод. Особым вкусом напомнит о себе уходящая осень.
До самого декабря, до крепких морозцев, будет радовать рябина спелыми ягодами, ну а если повезёт, то и до середины зимы продержится, покуда снегири не приметят чудом сохранившийся гостинец осени.
У родительского дома, в деревне, росла огромная рябина — крепкая, ствол толщиной в хороший кулак. Выросла там как раз в тот год, когда мне на свет появиться. Даже раскидистая черёмуха по соседству не помеха ей была — не боялась тени. По весне обильно цвела, а по осени радовала глаз,‘спелой ягодой. А ягод всегда было столько, что заглядишься. На черёмухе, яблонях уже ни листочка, только одни голые ветви на холодном ветру чиркают друг об друга, а рябина вся в красе гнутся под тяжестью плодов упругие ветви, хоть подпорки подставляй. Того и гляди, сучья надломит. И бывало, ломало в уж слишком урожайные годы.
На нижний сук той самой рябины я ежегодно подвешивал кормушку для птиц, смастерённую из фанерного посылочного ящика (сейчас таких уж и нет). Всю лютую зиму птиц подкармливал. Бывало, насыплю семечек, а сам домой, примощусь у оконца, выдую в замороженном стекле глазок и наблюдаю за гостями — кто за семечками прилетел, а кто только к рябиновым кисточкам пристраивается. Ни за что рябиновые гроздья на подсолнуховое семя не променяет! Ну а если стайка свиристелей налетит, то уж тут все ягоды подберут! После таких пиршеств весь снег под рябиной усыпан растрёпанным жмыхом ягод — в ход идёт только сочная мякоть.
Давно уж той рябины нет. Состарилась, засохла, ствол до самой сердцевины расщепило. Жалко было рубить, но всё же однажды пришлось. Опустело местечко. Трава-мурава поднялась. Уж хотел из лесу саженец принести посадить на старое место, может быть и вырастет. И словно напророчил сам себе своим желанием. Однажды внимание обратил на новое деревце. Заприметил только, когда оно тонким хлыстиком над травой поднялось. Лист крупный, резной. Взамен той старой от материнского корня выросла молодая рябинка. Выросла, чтобы прежнюю не забывали. Не цветет ещё, рано листва опадает — мало дело. Подождать нужно с годок-другой, пока сил наберётся. Лишь бы косой не задеть. А то враз срежешь. Пройдёт времечко, и увижу я на молодом деревце рябиновые гроздья, точь-в-точь какие были на моей старой рябине. Увижу и словно годы назад отсчитаю…
Рыба-легенда
О сомах в народе испокон веков складывались многочисленные рассказы-легенды, порой наводящие ужас на слушателей. Говорилось в них о сомах-гигантах невероятных размеров или сомах-людоедах, охочих до женщин и детишек. Сказать по правде, наслушавшись таких повествований, можно и впрямь отказаться от походов на реку и уж ни в коем случае не купаться в жаркий, летний день. Страшно! И всё-таки каков он, сом-сомович, удивительная рыба, легенда русских рек?
Известный русский писатель, публицист, знаток рыбной ловли Леонид Павлович Сабанеев писал: «Наружность сома оригинальна и безобразна. По общей форме тела он имеет некоторое сходство с налимом, но голова у него гораздо шире и составляет одну шестую часть своего тела, покрытого густым слоем слизи. Пасть у него огромная и вооружена довольно острыми зубами; на верхней челюсти находятся два уса, а на нижней — четыре усика. Хвост сильно сплющен с боков. Цвет сома изменяется, смотря по воде, возрасту и времени года, но чаще спина у него бывает чёрная, брюхо желтовато-белое, бока туловища черновато-зелёные и покрытые оливково-зеленоватыми пятнами». Сома нельзя спутать ни с одной другой рыбой — настолько он своеобразен и индивидуален.
Сом — домосед, отшельник и очень привязан к своему обжитому месту. Склонившиеся над берегом могучие ракиты, подпирающие своими размашистыми корнями берег, донные буреломы или речные затоны, где виден явный круговорот воды и есть сомовые пристанища. Хитёр и чуток сом. Мало передвигается, больше — проводит времени на дне, затаившись в буреломе. Сом — теплолюбивая рыба. В зимнюю пору он «спит» и начинает свою активность, только когда солнечные лучи хорошенько прогреют воду и насытят теплом прибрежные отмели. Ведь сомы большие любители понежиться на береговых отвалах под лучами ласкового солнца.
Сом, как и многие донные рыбы, предпочитает чистую воду. Именно это и заставляет сомов во время паводков уходить вверх по течению, заходя в поймы и пережидая вешнюю воду. Загрязнение рек и чрезмерное зарастание берегов для сомов плохо. И в то же время любят они захламлённые участки дна, где можно хорошо укрыться среди донного лома.
Сомы весьма прожорливы. В питании не брезгуют ничем. Но больше всего любят рыбу, ведь сом — хищник. Из-за своего телесного сложения сомы предпочитают охотиться из засады. Даёт себя знать неповоротливость. Не откажется сом и от лягушачьего обеда, приберёт и червей, и различных личинок водных насекомых. Может напасть и на зазевавшегося утёнка, отбившегося от стайки. Немало описано в литературе и случаев нападения сомов на домашних животных — телят, собак, которые каким-либо образом оказались в речке. Всё тот же Л. П. Сабанеев упоминает о нескольких случаях, когда добычей сомов становились люди: «…сом стащил в воду взрослого человека, который, однако, успел с большим трудом высвободить ноги из пасти сома, ободравшего с них всю кожу». Ну что же, не доверять известному писателю у нас просто нет оснований, хотя и закрадывается сомнение, что такое и вправду возможно.
Охоч сом и до падали. Погибшие в реке животные непременно становятся объектом его пиршества. Один мой знакомый — рыболов в годах — рассказывал, как, будучи мальчишкой, ловил на Дону сомов на дохлых кур. И рыбалка была отменная!
Помимо утренних и вечерних зорь, по душе сомам и лунные ночи. Когда водная гладь рек озарена матово-жёлтым светом небесной странницы луны, когда её световые дорожки пробивают зеркало реки, активными становятся самые крупные представители сомовьего царства. Любят сомы и грозу. Природная стихия поднимает речных великанов из донных ям, заставляя активно перемещаться по речному руслу. Но самая соминая пора — это время коротких ночей, когда зори сходятся меж собой и в самой силе травное лето. Это пора комариных туч и первых птенцов. Время, когда стройные рябины, принарядившись в зелёное убранство, выбрасывают на свет Божий белые с нежнейшим запахом кисти соцветий и появляются первые грибы-колосники.
Вот таков он, сом-сомович, рыба-легенда наших рек.
Снегириная метель
Лес всегда интересен, и каждое его местечко примечательно: где-то земляника с черникой укрылись, где-то беленькие грибки с подосиновиками из года в год растут. Да и сам по себе лес необычен — то светлым березняком угрюмый ельник сменится, то орешник в глубине соснового бора примостится. Одним словом, лес — загадка. А разгадать её — задача не из лёгких. Немало нужно походить, потоптать лесных тропок. Зато, коли разгадаешь, так на коне будешь.
Есть недалече от моего дома потаённое местечко — низина в глубине соснового бора. Вокруг огромные сосны-великаны выстроились — в один обхват нипочём не взять, хоть друзей созывай. Коренастые, могучие, обступили они низину плотным кольцом — словно в зеркало, смотрятся в неё круглый год, да всё никак наглядеться не могут. А низина та не простая — с годами плотно заросла она лесным сорняком-корьяжником, приютила в себе и вербу-красавицу, что по весне покрывается ярко-жёлтыми барашками-соцветиями, и сосенки приземистые пораскинула. Тесновато им среди кустарников, вот и стараются они в стороны лесной сор разогнать, чтобы попросторнее жилось. Весной и летом это потаённое местечко живое, кипит в нём лесная жизнь, а с приходом холодов безмолвствует. Лишь какой-нибудь зайчишка тёмной ночью заскочит сюда отведать молодых побегов, лисица да ласка с горностаем в поисках добычи цепочку следов протянут. Постукивает день-деньской большой пёстрый дятел на огромной еловой сушине, что стоит на береговом валу, словно не даёт окружающему лесу вовсе заснуть глубоким зимним сном. Постучит, постучит, выбьет из шишки смолянистые семена и за другой отлетит. Посмотрит на лесную низинку и вновь примется за дело. Так весь зимний день и скоротает за работой. А низинка дремлет в снежной перине, весны дожидается.
Народ в низинку редко наведывается — знает, что взять здесь нечего. Летом вся она в зелени болотной скрыта. Плотная трава-сырец по земле припустила — ходу не даёт; ни грибов тебе, ни ягод. А зимой одни лишь снежные сугробы — низкое местечко быстрее снежок к себе притягивает. Закружит метель, пригнёт до самой земли кустарник — попробуй продерись сквозь такую снежную стену. Не каждый решится! Даже крупный зверь низину ту стороной обходит, наверное, боится в лесной омут забрести.
А когда-то, давным-давно, был на месте сегодняшней болотистой низинки лесной пруд. Глубокий. Ключевой. Когда появился он тут, уж никто не помнит. Застал я его ещё полноводным, но уже тогда подступал с берегов осотник-душегуб, скрывая год от году водную гладь, придавливая зеркало воды к центру. В весенне-осеннюю пору к вечеру ближе бегали мы мальчишками на отлогий берег посмотреть, не присели ли на его воды пролётные утки?
Постепенно пруд стал умирать — зарастать не по дням, а по часам болотиной, привечать к себе всякий лесной самосад. Не, устоял пруд перед лесным натиском. Затянуло время многочисленные ключи, что питали его воды. Остался лишь один, что даёт жизнь ручейку-канавке. Летом отыскать этот ручеёк трудно, а вот зимой он более приметен — не позволяет ключевая водица льду заняться, придерживает удалой морозец. Ручеёк-то так себе — в полшага перемахнёшь, а для лесных обитателей — живая водица в любое время года.
Высох пруд прямо на глазах, превратился в лесную болотистую низину. Если кто и забредёт сюда, так только лишь чтобы пройтись узкой лесной тропинкой прямо по береговому отвалу — угол срезать. Пройдёт путник мимо, окинет пустым взглядом лесной омуток, и дело с концом. И никому на ум не приходит, что низина эта не простая.
Однажды летом, прогуливаясь, приметил я в низинке снегириную парочку. Снегирь — птица северная, так всегда мы считали и ждали прилёта нарядной красногрудой птахи с первыми зимними холодами. А тут лето! Снегири на фоне изумрудной зелени смотрелись весьма забавно. Словно лето с зимой сошлось — снегирей к себе в гости пригласило, Кругом лес наполнен певучими голосами птиц, а тут вдруг снегириные «колокольчики», словно в январе, позванивают.
Вот тогда-то я и уяснил для себя, что не видим мы снегирей летом лишь потому, что они в лесу живут, а с наступлением холодов к жилью ближе подбираются. Недаром в народе говорят, что Новый год со снегирём приходит.
Зимой на снежном фоне снегиря ни за что взглядом не пропустишь — уж больно наряден. Ни с какой другой птицей не спутаешь.
Заметив в лесной низинке снегириную парочку, стал я туда почаще наведываться. Пропущу денёк-другой и вновь иду — уж больно хотелось поподробнее разузнать, коренные это снегири или залётные. Каждый раз я обнаруживал снегириную парочку на месте, а порой лишь по одной песенке определял, что снегири где-то тут поблизости.
Летели годы. Низинка ещё больше заросла. Уже почти не осталось на ней свободного лоскутка земли, где бы не рос корьяжник. Ещё труднее стало пробираться сквозь кустарниковые кущи-дебри. И я, честно скажу, давненько сюда не заглядывал — всё было как-то недосуг.
Однажды, возвращаясь с охоты, направил свою лыжню в это местечко. Тяжело шли лыжи лесным неудобьем, но я всё-таки добрался до заветной низинки. С утра непогодилось, ленивый снежок перешёл в дружную метель, разыгравшуюся к середине дня в самую настоящую снежную кутерьму. Метель в лесу слепит, сбивает с пути, пытается запутать, увести в чащобу.
Только стал подходить к низинке, издалека сквозь пургу услышал знакомые перезвоны — неужели снегири? Пришёл на заветное место, так сразу и ахнул — по поникшим от обильного снега кустам расселась снегириная стайка в десятка четыре птиц. Словно краснобокие спелые яблоки в августовскую пору на ветвях развешаны — если не зима, спутал бы. Звенят своими мелодичными голосками, порхают по снежной колыбели.
Увидел я весёлую семейку и встал как зачарованный. А метель не унимается. Но снегирям всё нипочём, они и не боятся вовсе. Прямо-таки самая настоящая снегириная метель над низиной разыгралась. Увидишь снегиря зимой — уже радостно на душе становится, а тут, можно сказать, целый снегириный хоровод высыпал. Как не подивиться такому чуду!
Снегириная песня под снежную пургу! Она казалась мне такой таинственной. Словно звенели, переливались в хрустальном звоне сами снежинки, осыпающиеся белоснежными хлопьями с бескрайней высоты хмурого, зимнего неба. Будто бы зима со мной заговорила.
Стоял я и смотрел на снежно-снегириную метель и уходить не хотелось. Самого уж занесло с ног до головы, а я всё стоял и любовался снегириной стаей. Но метель стоять не велит — отправила меня восвояси, ближе к дому. Долго ещё слышал я снегириные перезвоны, которые сам ветер не мог заглушить.
И подумалось мне тогда, что наверняка эта снегириная стайка родом из здешней лесной низинки. Родились, выросли тут и даже в зимнюю стужу наведываются красногрудые пичуги навестить отчий дом. И метель, и мороз им нипочём. Не верите? Приходите. Вместе проверим.
Разбудил
Случилась эта занимательная история июньским полднем. Жарко палило полуденное солнце, и я, заметно подустав от жары, отбиваясь от назойливого комарья и мошкары, шёл неспешным шагом в поисках новых земляничных полянок.
Земляники в тот год уродилось в Подмосковной Мещёре с лихвой: сочная, крупная, душистая ягода так и просилась в лукошко — только не ленись собирать. В тот день я не один час пропадал в лесу, подолгу задерживаясь на найденных земляничниках, покуда не собрал все «смотрящие» на меня ягодки. Постепенно, шаг за шагом, вышел я на полянку, раскинувшуюся в глубине берёзово-елового мелколесья. Полянка небольшая, в ширину всего-то шагов десять будет — за минуту проскочишь. Но раз есть полянка — на ней, знать, и земляничка ждать может. И я, уткнувшись взглядом в лесную подстилку, иду себе, не тороплюсь и внимательно посматриваю — не мелькнёт ли где спелым румянцем желанная ягода-земляничка. Лукошко старательно к себе прижал обеими руками — крепко держу, боюсь растрясти, смять сочную, спелую ягоду.