— Да, дела у нас шли неважно, — признал я. — Но хочу вам кое-что сказать. Вы не виноваты ни в том, что ыло, ни в том, что может еще случиться. Лучших родителей и представить сложно. Просто такой уж у вас сын. Вы тут ни при чем.
— Сынок… — Отец похлопал меня по плечу. — Ну что ты говоришь? Мы тебя любим. Любим таким, какой ты есть.
После обеда мы прошлись по берегу моря. День стоял ветреный и сухой. В небе клубились облака, над морем вздымались и опадали волны.
— Жаль, — заметил папа. — Тут было бы не так плохо, если бы вы с Каро не ссорились.
Я проводил родителей до машины, подождал, пока она скроется за поворотом, а затем вошел в дом и быстро захлопнул дверь, чтобы наружу не просочился запах смерти.
Линолеум в коридоре был мокрым, в воздухе стоял явственный запах дезинфекции. Спустилась Каро — в платке и резиновых перчатках, — поцеловала меня и улыбнулась. Похоже, я реабилитировал себя, снова стал ее персональным убийцей.
— Я убиралась в спальне. Со стен кровь отмыла, а вот постельное белье придется стирать. К счастью, на матрас не просочилось. Только я на этой кровати больше спать не стану.
Я мрачно кивнул.
— Что такое?
— Перед смертью Дэнни кое-что мне сказал. Ты посылала его меня убить.
— Вранье! — выпалила Каро.
— Точно? Меня у дома чуть машина не сбила.
— Ну и что? Ты никогда проворством не отличался.
— И еще… — Я помолчал. — Что там насчет законности нашего брака?
Вот теперь Каро, кажется, обиделась.
— А что?
— Это правда?
— Если рассуждать с юридической точки зрения…
— Это правда?!
— Формально — да, — признала Каро. — Но не духовно.
— Еще бы! Если с Дэнни ты так и не развелась, о каком браке может идти речь?!
— Я решила, что мы в разводе, — настаивала она. — Я не хотела видеть его, слышать, находиться рядом с ним… Не хотела, чтобы он до меня дотрагивался… Какой еще развод тебе нужен?
— Решение принимает судья. А не ты.
— С какой стати? Почему ублюдок, который когда-то работал в школе и увлекается детским порно, должен мне сказать, замужем я или нет?
Я вздохнул.
— Если никто, кроме тебя, не имеет права объявлять тебя разведенной, то никто не имеет права и говорить, что ты замужем. Как же ты вообще за меня вышла? Почему сама церемонию не провела?
— Ты совершенно прав, — кивнула Каро. — Так и надо было сделать.
— А Уоллес? Ты с ним спала? Черт возьми!
Вероятно, Каро решила, что это риторический вопрос.
Я побежал за ней наверх и вновь отшатнулся при виде тела Дэнни. Успехи Каро были сильно преувеличены. Стены она оттерла, однако белая некогда краска приобрела отчетливый розоватый оттенок. Комната прямо-таки вопила об убийстве.
— Вот что я скажу насчет Дэнни! — Каро резко обернулась ко мне. — Когда я вышла за него замуж, он мне представлялся романтическим героем. А потом я выяснила, что он редко моется. Ногти у него грязные, жует с открытым ртом… Он преподавал рисование, но ни капли таланта у него не было! Его картины походили на кучи дерьма. Все время чесался и пердел. Я с таким же успехом могла бы за шимпанзе выйти.
Мы попытались натянуть на шимпанзе мешки для мусора, но ничего не вышло.
— Сколько длится трупное окоченение? — спросила Каро.
— Не знаю. Несколько часов… Какая разница? Все равно раньше полуночи мы из дома не выйдем.
— А куда мы это денем?
— Да все туда же. В ту могилу.
— А вдруг кто-то заметил, что она разрыта? Вдруг Дэнни не закидал ее землей?
— Тогда нам крышка.
Когда окончательно стемнело, я взял фонарик и пошел в соседний дом — проверить, не оставил ли Дэнни там улик. Черный ход был открыт, так что я вошел. Шаги глухо разносились по пустым помещениям. В одной из комнат обнаружился заскорузлый спальный мешок. Под подушкой лежал старый снимок. Семнадцатилетняя Каро сидела в поле и улыбалась прямо в объектив. Во рту она держала соломинку. На обратной стороне кто-то вывел чернилами: «Свободна и влюблена».
Вот и все. Пустой дом — мрачный и покинутый. Зато дом по соседству сиял огнями, а на стенах багровели пятна крови.
На кухню сквозь стенку пробивалось радио — Рики Крегг слушал новости. Старик был полностью погружен в себя, его радостное безразличие по отношению к окружающему миру просто поражало. Интересно, он хоть изредка чувствует себя одиноким?.. Я закрыл дверь и вернулся домой.
Каро на полную катушку врубила музыку. Я поднялся в ванную, достал из-за пояса пистолет, присел на унитаз и попытался обдумать создавшееся положение. Вот к чему я пришел. Большая часть бед случалась из-за Каро. Иногда, правда, виноват был Господь Бог. Я же ни в чем не виноват. Чист, как младенец. Если честно, я собой просто восхищался.
Так что я переживаю?
Я вышел из ванной и стал спускаться по лестнице, как вдруг осознал, что в коридоре стоит посторонний человек. Меня словно холодной водой окатили — я узнал Джазиста. Выходит, Плохой Иисус нас все-таки отыскал. Я почему-то не сомневался, что на нас его вывели Бромли с Флеттом.
В руках Джазист сжимал ружье. Я беспомощно оглянулся: в ванной на корзине с грязным бельем остался пистолет. Не стоит ли вернуться за ним?
Джазист избавил меня от размышлений, вскинув ружье.
— Вниз! — словно непослушной собаке, велел он мне. Каро с Иисусом сидели на кухне за столом. В глазах у Каро застыли слезы, а на щеке алело пятно. Иисус держал ее за руку; это был жест собственника-садиста, а не нежного любовника. На полу валялись осколки стекла. Джазист выбил окно — так они и вошли. Рядом громко чавкал жвачкой ухмыляющийся Рак — наверное, подсчитывал в уме наши денежки.
Иисус не улыбался. Лицо у него было холодное и застывшее; с таким изгоняют торговцев из храма.
— Ублюдок, ты убил моего брата, — бесстрастно сказал он.
— Нет, — возразил я. — Мне твой брат нравился. Я бы его и пальцем не тронул. Но я знаю, кто подложил бомбу.
Я хотел сесть. Джазист выдернул из-под меня стул, и я грохнулся на пол. Рак счел, что это великолепная шутка. Я поднял стул и все же сел.
— Ну и? — снова заговорил Плохой Иисус. — Что ты скажешь, прежде чем мы тебя кишками наружу вывернем?
— Помнишь те письма? Объявился парень, который их писал.
— Знаю я этого парня, — хмыкнул Иисус. — Волосы зеленые, длинный нос, а на голове — шутовской колпак.
— Нет, честно! — настаивал я. — Он в комнате наверху.
— Правда? — спросил Иисус у Джазиста.
— Мне почем знать?
— Иди проверь.
Джазист колебался. Отказаться у него не хватало смелости. В итоге он решил повиноваться. Через минуту он позвал Иисуса:
— Босс! Идите сюда! Это надо видеть!
— Пригляди за ними, — велел Иисус Раку и поднялся к Джазисту.
Вниз они слетели кубарем. Джазист выглядел ошарашенным, Иисус чуть не вытаращил глаза.
— А теперь расскажи все сначала, — попросил он.
Я поведал про Дэнни. Пришлось сказать и про миссис Матер.
— Ничего себе! — перебил меня Иисус. — Ты еще кого-то убил?
Каро хотела признаться, начала что-то говорить, но Иисус рявкнул на нее, как бешеный пес:
— Говорить будешь, когда спросят, сучка! Он снова повернулся ко мне.
— Первая дверь направо. — Я указал на коридор.
На этот раз смотреть они пошли все вместе. Рака стошнило, как только он почуял запах. Иисус вернулся на кухню и стукнул кулаком по столу. Рак с Джазистом взирали на меня с некоторым уважением. Лицо Иисуса потемнело, на лбу пульсировала вена.
— Похоже, вы правы, босс, — присвистнул Рак. — Этот парень и впрямь хладнокровный убийца.
Иисуса сообщение, похоже, не обрадовало.
— Давай-ка разберемся, — предложил он. — Тот тип писал тебе чертовы письма, потому что ревновал. А наша гребаная Лиззи Борден[3] все еще его жена?
— Вот именно, — подтвердил я.
— Значит, когда я решил оставить ее в покое из уважения к вашему браку, она не была за тобой замужем?
— Нет.
— В таком случае, — протянул Иисус, — я имею такое же право ее трахать, как и ты.
— Да ты никого и не трахал, — презрительно бросила Каро. — Ты даже не знаешь, как это делать. Придурки вроде тебя дрочат внутри женщины, и все.
Ни единый мускул у него на лице не дрогнул. Он просто ударил Каро тыльной стороной ладони по лицу — так, что она свалилась со стула.
— Слушай, — заговорил я, — давай мы тебе чек выпишем? Мне жаль Скалу, правда. Я даже тысяч сто сверху накину — для компенсации. И мы квиты.
— Нет уж, — возразил Иисус, — теперь дело не в деньгах. Даже если ты и не врешь, все равно ты виноват. Машина была твоя. Ты предложил моему брату в нее сесть. Рак! Принеси мне орудия пыток.
— Пошел ты! — крикнула Каро с пола. Иисус пнул ее под ребра.
Рак вышел и вернулся с объемным докторским саквояжем. Содержимое он выложил на стол. Щипцы, паяльная лампа, отбойный молоток, пузырек с кислотой, набор кухонных ножей. Дрель, наручники, повязка на глаза, рыболовные крючки, дубинка, шприц, моток веревки, кожаная плеть, опасная бритва, молоток, огромные гвозди. Все что угодно, только плюшевого мишки не хватало.
— Привяжи его к стулу, — скомандовал Иисус. Рак взялся за веревку, но между нами встала Каро.
— Зачем? Боитесь, что он вам что-то сделает?
— Да уж, — ухмыльнулся Иисус. — Прямо весь трясусь.
— Чтобы привязать человека к стулу и пытать его, храбрости много не надо, — продолжала Каро. — Так полиция гребаная делает.
— Заткнись! — взревел Иисус. Кажется, слова задели его за живое.
— А что? — вступился я. — Как тебе честный бой? Один на один.
Иисус задумался.
— Не знаю, босс… — Джазист оглядывал меня с ног до головы. — Он, конечно, не бог весть кто, но Кевина с Филом отделал нехило.
— И что? — Иисус угрожающе шагнул к Джазисту. Рак вклинился между ними.
— Да просто парень-то с подвохом.
— Этот парень книгами увлекается, — сказал Иисус. — Мышцы его видите? В спортзале накачаны. Ненастоящие мускулы. Вот мои — настоящие! — Он продемонстрировал внушительные бицепсы. — С ними я родился. Качалка не для меня.
Рак с Джазистом промолчали.
— Что? — изумился Иисус. — Вы думаете, этот мерзавец меня уделает?
— С каратистами надо держать ухо востро, — заметил Рак. — Они все уязвимые точки на теле знают. Адамово яблоко там… Если кому-нибудь в адамово яблоко дать, сразу помрет.
— Ага, — кивнул Джазист. — А если ребром ладони сильно по носу врезать, то носовая кость прямо в мозг войдет.
— Я задал вопрос, — повторил Иисус. — Думаете, он меня сделает?
Повисло молчание.
— Ладно, пошли. — Иисус меня подтолкнул. — Давай на улицу. Посмотрим, что ты за фрукт.
Рак протестующе взмахнул рукой.
— Нет, босс! Это же бред! Копы сбегутся. Вдруг обвинят нас в убийстве тех двоих? Хотите драться — деритесь здесь, а не в общественном месте.
— Да там никого нет! Город призраков у моря. Ну же! Я от страха ног не чувствовал.
— Буду драться при одном условии, — решительно сказал я. — Только мы с тобой. Если ты проиграешь, не хочу, чтобы на меня напустились твои дружки.
— Что, струсил? — Иисус снова меня подтолкнул. — Пошли.
Мы вышли, остальные последовали за нами.
У дома была припаркована машина — «кайенн-эс-тейт». На такой машине американский дантист отправился бы отдыхать с семьей. Я перемахнул через ограду и примостился на капоте. Как только в воротах показался Иисус, я прыгнул ему на голову. Никакое это было не карате, просто уличная драка.
Иисус рухнул, и несколько минут я дуоасил Сына Господня, сидя у него на груди. Я был напуган, и вся наука Ленни моментально выветрилась из головы. Я уже вспомнитъ не мог, чему он меня учил.
Иисус схватил мое запястье и перекатился, увлекая меня за собой. Мне не хотелось оказаться под тяжестью стокилограммовой туши; я вырвал руку и встал. Мой противник выказал удивительную резвость и оказался на ногах еще раньше.
Я пятился, Иисус наступал — до тех пор, пока мы не дошли до парковки. Рак, Джазист и Каро шли за нами, им хотелось все видеть.
— Врежь ему, Иисус! — Джазист завелся, как какой-то мальчишка. — Размажь его!
Может, Иисус считал себя экспертом по части жестокости, но на меня он произвел впечатление спившегося бандита. В его атаке не было ни ловкости, ни умения. Иисус пошел по испытанному пути: решил, что, если нанести двадцать ударов в направлении моей головы, хоть два из них непременно попадут в цель. Он не ошибся.
Бывалые бойцы часто говорят, что в запале драки боли не чувствуешь. Когда Иисус двинул кулаком мне в глаз, я словно попал в эпицентр взрыва. Удар раздробил мне зубы и чуть не сбил с ног.
Я неловко пнул Иисуса. При виде такого удара мой тренер за голову бы схватился. И все же я достиг цели: Иисус согнулся пополам от боли в паху. На его лице отразилось неприкрытое возмущение. Впрочем, по яйцам я ему, очевидно, не попал, так как буквально через пару секунд он выпрямился.
Схлопотать по морде от амбала не слишком-то приятно. А схлопотать от него второй раз, мягко говоря, нездорово. Иисус размахнулся и врезал мне по челюсти. Он, наверное, считает, что сбил меня с ног. Я предпочитаю думать, что поскользнулся. Как бы там ни было, результат вышел один и тот же.
Я упал.
Мне было больно, боевой дух улетучился, но я не сдавался. Успей я вскочить на ноги, еще неизвестно, чем бы все кончилось. Но пока я валялся на земле, Иисус времени не терял. Он пнул меня в висок — череп пронзил электрический разряд. Потом он пнул меня снова.
После второго удара боль отступила. Казалось, время замедлило бег. Вокруг танцевали тени, словно индейцы у поезда в старом вестерне.
Жизнь не пролетела у меня перед глазами. Передо мной вереницей пронеслось все, что делало бытие хоть как-то выносимым: море, комиксы, Марлон Брандо, Модильяни, «Ода к жаворонку», Шинейд О’Коннор, Дирк Богард, Берти Вустер, Джонни Депп, комики Лорел и Гарди, Дж. М. Барри, Курт Воннегут, потрясающий, сногсшибательный роман «Фата Моргана» Уильяма Котцвинкля, Сальма Хайек — в одежде и без, фильмы Билли Уайлдера, группа «Сирены», американские комедии пятидесятых-шестидесятых годов, Оливер Рид, гитары, «Битлз», Борис Карлофф в старости, родители, звезды, запах фейерверка, звук, который издают машины, когда мчатся по шоссе, снег, рождественское утро в детстве, пасхальные яйца на завтрак, первый альбом Джима Найтшейда… И Каро. Каро. Каро.
Ну вот, помирать собрался, а все туда же — списки составляю.
Мир вернулся в фокус. Надо мной нависал Плохой Иисус.
— Нет! — кричала Каро. — Нет! Она всхлипывала.
Иисус вытянул руку. Я понял, что он целится в меня из пистолета.
— Да не здесь же! — вмешался Рак. — Хлопнешь его — улики останутся. Баллистика, чувак.
Голоса звучали чрезмерно громко. Так бывает, когда засыпаешь на диване, позабыв выключить телевизор.
— Ну и что? — возражал Иисус. — Сам знаю. В машине трос есть. Можно привязать его и покатать маленько.
— По дороге? — вступался Джазист. — Думаешь, никто не заметит?
Иисус вздохнул и осуждающе посмотрел на подельников.
— Ладно. У кого есть нож? Нож, живо!
Джазист снял с пояса короткий нож и протянул Иисусу, потом вздернул меня на колени и ухватил покрепче. Иисус ловкими движениями раскроил мою рубашку.
— Не волнуйся, — подмигнул он мне. — Я ведь врач. Стажировался в медицинском училище.
Каро бросилась между нами:
— Нет!
— Отойди.
— Нет! Прошу тебя! Я что угодно сделаю, только отставь его.
Ее волосы золотились в темноте, а кожа сияла белизной. Иисус смотрел на нее и думал о том же, о чем и я. Такая красота искупает всю ложь и всю причиненную боль.
— Хорошо, — кивнул он. — Будешь моей сучкой. Только моей.
— Да.
— Что «да»?
— Буду твоей сучкой. Сделаю все, что скажешь.
— И деньги ты мне отдашь. С процентами. Думаю, тебе придется платить за то, что я тебя трахать стану.