– Всем доброе утро, – сказал Рей. – Надолго я вас не задержу. Хочу представить вам Брайана Уолтона из Бригады 1 и Пата Бриса из Бригады 3. Мы рады вам, ребята, работы у нас много, так что присоединяйтесь.
Брайан и Пат приветственно кивнули.
– О’кей, – продолжил Рей. – Цель этого совещания – подбить итоги того, что нам известно о наезде в Фишпондсе, и определить, куда двигаться дальше. Как вы догадываетесь, начальство нас все время подгоняет. – Он заглянул в свои записи, хотя и без того знал их наизусть. – В понедельник двадцать шестого ноября в 16:28 операторам службы 999 поступил звонок от женщины, проживающей по Энфилд-авеню. Она слышала удар, а потом крик. К моменту, когда она выскочила на улицу, все уже было кончено и мать Джейкоба сидела на дороге, склонившись над телом. Скорая помощь, приехавшая через шесть минут, констатировала смерть ребенка на месте происшествия.
Рей выдержал паузу, давая аудитории возможность проникнуться серьезностью расследования. Он взглянул на Кейт, но выражение ее лица было нейтральным, и он так и не решил для себя, испытывает облегчение или печалится, что ей так успешно удалось спрятать свои чувства. Впрочем, она была здесь не единственной, полностью лишенной проявления эмоций. Посторонний, заглянувший сейчас в эту комнату, мог бы решить, что полицию абсолютно не волнует смерть маленького мальчика, хотя Рей точно знал, что она задела за живое их всех. И он продолжил совещание.
– В прошлом месяце, вскоре после того как Джейкоб поступил в школу Святой Девы Марии, ему исполнилось пять лет. В день аварии Джейкоб был в группе продленного дня, пока его мать находилась на работе. Согласно ее показаниям, они шли домой и болтали о прошедшем дне, когда она отпустила руку Джейкоба и тот побежал через улицу к их дому. По ее словам, он и раньше делал такое – у него не было чувства опасности по отношению к транспорту, и мать всегда держала его за руку, когда они находились рядом с дорогой.
За исключением этого случая, мысленно добавил он. Одна-единственная короткая потеря концентрации, и она уже никогда не сможет себе этого простить.
Рей невольно содрогнулся от этой мысли.
– Что она запомнила по машине? – спросил Брайан Уолтон.
– Немногое. Она утверждает, что машина не тормозила, когда сбивала Джейкоба, а, наоборот, ускорилась, и что сама она тоже едва не попала под колеса. Она действительно упала и ушиблась. Врачи скорой помощи обратили внимание на ее повреждения, но от медицинской помощи она отказалась. Фил, что ты можешь нам сказать по поводу места происшествия?
Фил Крокер, единственный из присутствующих человек в форме, был специалистом по расследованию дорожно-транспортных происшествий, имел за плечами громадный опыт работы в дорожной полиции и для Рея был надежной инстанцией, к которой тот обращался по всем вопросам, связанным с транспортом.
– Рассказывать особо нечего, – пожал плечами Фил. – Асфальт был мокрый, и на нем не осталось следов от шин, так что я не могу оценить скорость автомобиля и даже сказать, тормозил ли он вообще до столкновения. Примерно в двадцати метрах от места наезда мы подобрали обломок пластмассового корпуса, и наш эксперт сделал заключение, что это фрагмент противотуманной фары с «вольво».
– Звучит обнадеживающе, – заметил Рей.
– Все подробности я передал Стампи, – сказал Фил. – Но кроме этого, боюсь, сказать мне больше нечего.
– Спасибо, Фил. – Рей снова заглянул в свои записи. – Результаты вскрытия тела Джейкоба показывают, что он умер от травмы, вызванной ударом тупого предмета. У него обнаружены многочисленные переломы и разрыв селезенки.
Рей лично присутствовал на вскрытии, и даже не от необходимости получения своего целостного представления, а потому что ему была невыносима мысль о Джейкобе, который лежит один в холодном морге. Он смотрел, но не видел, старался отводить глаза от лица мальчика и сосредоточиться на отрывистых, словно лай гончего пса, заключениях, которые делал патологоанатом министерства внутренних дел. Когда все это закончилось, оба испытали большое облегчение.
– Судя по точке удара, мы имеем дело с небольшим автомобилем, так что можно исключить машины с тремя рядами сидений и внедорожники. Патологоанатом извлек из тела Джейкоба осколки стекла, но, насколько я понимаю, невозможно как-то связать это с конкретным автомобилем. Я прав, Фил?
Рей вопросительно взглянул в сторону следователя по ДТП, который утвердительно кивнул.
– Само стекло одинаково для разных автомобилей, – сказал Фил. – Если бы у нас был преступник, на его одежде могли бы находиться такие же частицы стекла – избавиться от них практически невозможно. Но на месте происшествия мы стекла не обнаружили; это говорит о том, что при ударе ветровое стекло треснуло, но не рассыпалось. Найдите автомобиль, и мы сравним его стекло с частицами на жертве, но без этого…
– Однако это, по крайней мере, подтверждает, что на машине могли быть повреждения, – сказал Рей, пытаясь внести хоть какую-то позитивную ноту в те немногие направления расследования, которые у них фактически имелись. – Стампи, расскажи нам, что было сделано на данный момент.
Детектив-сержант взглянул на стену кабинета Рея, где ход расследования отображался набором карт, схем и плакатов, каждый из которых был снабжен списком мероприятий.
– Поквартирный обход был сделан в тот же вечер, а затем в течение следующего дня дежурной сменой. Несколько человек слышали, как они выразились, «громкий удар», за которым следовал крик, но машины никто не видел. Выставили полицейских общественной поддержки на путях следования детей из местной школы, чтобы поговорить с родителями, разложили в почтовые ящики по обеим сторонам Энфилд-авеню письма с просьбой откликнуться свидетелей. На обочинах дороги в том месте до сих пор стоят наши таблички, а Кейт отслеживает немногочисленные звонки, которые поступили к нам в результате всех этих мероприятий.
– Есть что-то полезное?
Стампи покачал головой.
– Выглядит глухо, босс.
Рей не обратил внимания на его явный пессимизм.
– Когда выйдет обращение в «Краймуотч»?
– Завтра вечером. Там будет схема воспроизведения происшествия, и они еще приложат несколько хитрых слайдов, показывающих, как могла выглядеть та машина, после чего дадут интервью ведущего в студии с главным инспектором.
– Я бы хотел, чтобы кто-то остался после работы, чтобы отвечать на серьезные звонки, которые могут поступить после выхода передачи в эфир, – сказал Рей, обращаясь к группе. – Все остальное мы обработаем постепенно. – В наступившей паузе он вопросительно обвел глазами аудиторию. – Кто-то же должен это сделать…
– Я могу. – Кейт подняла руку, и Рей с благодарностью посмотрел на нее.
– А что насчет противотуманки, о которой нам говорил Фил? – продолжил он.
– В компании «Вольво» нам дали каталожный номер этой запчасти, и у нас есть список всех станций обслуживания, куда эта деталь была выслана за последние десять дней. Я дал задание Малкольму связаться со всеми, начиная с местных, и получить номера машин, на которые эти фары были установлены после нашего ДТП.
– О’кей, – сказал Рей. – Делая запросы, давайте все-таки не забывать, что это всего лишь косвенная улика и мы не можем быть полностью уверены, что ищем именно «вольво». Кто занимается камерами наружного наблюдения?
– Мы, босс, – поднял руку Брайан Уолтон. – Мы собрали все, до чего смогли добраться: записи с муниципальных камер, а также камер на частных фирмах и заправочных станциях. Брали небольшой отрезок времени, начиная за полчаса до ДТП и заканчивая через полчаса после него. Но даже при этом нужно просмотреть несколько сотен часов съемки.
Рей поморщился, подумав об имеющемся у него бюджете на сверхурочные.
– Дайте мне взглянуть на список всех камер наблюдения, – сказал он. – У нас нет возможности смотреть все подряд, так что я хочу, чтобы вы сосредоточились на приоритетных точках.
Брайан кивнул.
– Сделать, как видите, нужно еще много, – сказал Рей и уверенно улыбнулся, несмотря на мучившие его дурные предчувствия. Прошло уже почти две недели с «золотого часа» для расследования, начинающегося непосредственно после преступления, когда шансы раскрытия самые высокие, но за это время они ни на шаг не продвинулись вперед, хотя группа делала все, что могла. Он выдержал паузу, прежде чем озвучить плохие новости. – Не удивляйтесь, если услышите, что все отгулы и отпуска отменяются до особого распоряжения. Мне очень жаль, и я постараюсь сделать все возможное, чтобы у вас было время побыть на Рождество с семьями.
Когда они выходили из кабинета, в воздухе висел недовольный ропот, но открыто никто не жаловался – и не пожалуется, Рей был в этом уверен. Хоть вслух этого никто и не сказал, все думали о том, каким в этом году будет Рождество для матери Джейкоба.
4
Моя решимость начинает таять практически сразу после того, как мы выезжаем из Бристоля. Я не подумала заранее, куда могла бы поехать. Я просто еду на запад, прикидывая, что можно было бы двинуться в Девоншир или в Корнуолл. Я с тоской вспоминаю о каникулах в детстве, о том, как мы с Евой, липкие от мороженого на палочке и крема для загара, строили замки из песка на пляже. Воспоминания тянут меня к морю, ведут подальше от усаженных деревьями улиц Бристоля и интенсивного дорожного движения. Я испытываю почти физически ужас перед машинами, которые ждут не дождутся, когда автобус подъедет к остановке, чтобы обогнать его. Некоторое время я просто бесцельно бреду вперед, а затем сую десять фунтов мужчине в кассе междугородних автобусных рейсов «Грейхаунд», которому еще в большей степени все равно, куда я поеду, чем мне самой.
Мы проезжаем по мосту через Северн, и я смотрю вниз на бурлящие серые воды Бристольского канала. В автобусе тихо, никто не читает здесь «Бристол пост». Никто не говорит о Джейкобе. Я откидываюсь на спинку кресла. Я измождена, но не смею закрывать глаза. Когда я засыпаю, на меня наваливаются картины и звуки аварии, а также сознание того, что, приди я на несколько минут раньше, ничего бы этого не произошло.
Автобус «Грейхаунд» направляется в Суонси, и я украдкой оглядываюсь по сторонам на компанию, в которой оказалась. Это большей частью студенты, уткнувшиеся в свои журналы и слушающие музыку через наушники. Женщина моего возраста просматривает газеты и делает заметки на полях. Кажется смехотворным, что я никогда не была в Уэльсе, но сейчас я рада, что там у меня нет никаких связей. Идеальное место, чтобы начать новую жизнь.
Я выхожу последней и остаюсь ждать на станции, пока автобус не уезжает. Адреналин моего отъезда в далеком прошлом. Теперь, когда я добралась до Суонси, я понятия не имею, куда дальше. Рядом со мной на тротуаре падает какой-то мужчина. Он поднимает на меня глаза и бормочет что-то несвязное, и я шарахаюсь от него. Оставаться здесь я не могу, куда идти – не знаю, поэтому просто бреду куда глаза глядят. Я играю с собой в игру: на этом повороте пойду налево, и неважно, куда это меня приведет; на следующем – направо; затем на первом перекрестке – прямо. Я не читаю таблички на домах, а просто на каждом перепутье выбираю улицу поуже, где меньше людей. У меня голова идет кругом, я на грани истерики. Что я делаю? Куда иду? Я думаю о том, что, наверное, именно так сходят с ума, но потом понимаю, что мне все равно. Для меня все это больше не имеет значения.
Я иду долго, много миль, и Суонси остается далеко позади. Каждый раз, когда мимо проезжает машина, я жмусь к живой изгороди вдоль дороги, хотя теперь, с приближением вечера, это происходит все реже. Вещевой мешок болтается у меня на спине, как рюкзак, и его ручки впились мне в плечи, но я продолжаю неуклонно двигаться вперед без остановок. Я ничего не слышу, кроме собственного дыхания, и чувствую, что успокаиваюсь. Я не позволяю себе думать о том, что произошло или куда я направляюсь, – просто иду себе и все. Вытащив из кармана мобильный и даже не взглянув, сколько там пропущенных звонков, я швыряю его в ближайшую канаву, где он плюхается в лужу. Это последнее звено, соединяющее меня с прошлым, и я мгновенно чувствую себя свободнее.
Ноги начинают болеть, и я понимаю, что если сейчас остановлюсь и лягу здесь, на обочине, то больше уже никогда не встану. Я замедляю шаг и сразу же слышу за собой шум автомобиля. Я ступаю на траву и отворачиваюсь от дороги, когда машина проезжает мимо, но вместо того, чтобы скрыться за поворотом, она притормаживает и останавливается в пяти метрах передо мной. Я слышу легкий скрип тормозов и чувствую запах выхлопа. В ушах моих начинает громко стучать кровь, и я, не задумываясь, разворачиваюсь и бегу, а мешок бьет меня по спине. Я бегу тяжело и неуклюже, ботинки болтаются на моих растертых ногах, а вдоль позвоночника и по груди текут струйки пота. Машины я больше не слышу, а когда неловко, едва не потеряв равновесие, оборачиваюсь через плечо, она уже скрылась.
Я тупо стою на пустой дороге. Я так устала и проголодалась, что туго соображаю. Я не знаю, была ли там машина или же это воображение спроектировало на пустынную дорогу писк резины по асфальту, который постоянно звучит в моей голове.
Опускаются сумерки. Я знаю, что сейчас я недалеко от побережья: на губах я чувствую привкус морской соли и слышу шум волн, бьющихся о берег. На дорожной табличке написано «Пенфач»; здесь так тихо, что я чувствую себя незаконно проникнувшей на чужую территорию, когда иду через деревню и поглядываю на занавески на окнах, плотно задернутые, чтобы не впустить в дома холод зимнего вечера. В блеклом белом свете луны все вокруг кажется двухмерным, а передо мной стелется моя длинная тень, отчего я кажусь себе намного выше, чем есть на самом деле. Я иду через городок, пока взору моему не открывается залив, где прибрежные скалы окружают полоску песка, словно защищая ее собой. Я начинаю спускаться по извилистой тропе, но вечерние тени обманчивы, и это пустынное место вызывает во мне панику – нога моя скользит на глине, и я вскрикиваю. Из-за своего импровизированного вещевого мешка я теряю равновесие и, упав, скатываюсь вниз. Подо мной хрустит влажный песок, и я перевожу дыхание, ожидая, не появится ли боль. Но со мной все в порядке. У меня даже мелькает мысль насчет собственного иммунитета к физической боли: типа, что человеческое тело не предназначено для того, чтобы страдать эмоционально и физически одновременно. Моя рука по-прежнему болезненно пульсирует, но все это как-то издалека, как будто она принадлежит кому-то другому.
Внезапно я ощущаю острую потребность что-то почувствовать. Неважно что. Я снимаю ботинки, несмотря на холод, и чувствую, как в подошвы ног давят песчинки. Безоблачное небо по цвету напоминает густые синие чернила, над морем тяжело повисла полная луна, отражаясь в неспокойной воде мерцающими полосками. Я не дома. Это самое важное. И я не чувствую себя как дома. Запахнув пальто, я сажусь на вещевой мешок, прижимаюсь спиной к твердой скале и жду.
Когда наступает утро, я понимаю, что, видимо, заснула; обрывки моей усталости разбиваются грохотом волн, накатывающих на берег. Я потягиваюсь, болезненно распрямляя замерзшие конечности, и встаю. Передо мной горизонт, который заливает ярко-оранжевым румянцем рассвет. Уже светло, но в лучах солнца не чувствуется тепла, и я начинаю дрожать. Мой план никак нельзя назвать хорошо продуманным.
При свете дня узкую тропинку преодолеть проще, и теперь я вижу, что скалы эти совсем не пустынные, как мне показалось вчера. В полумиле отсюда стоит невысокое строение, приземистое и практичное, а рядом рядами расставлены снятые с колес трейлеры. Начинать новую жизнь в этом месте ничем не хуже, чем в любом другом.
– Доброе утро, – говорю я, и мой голос в магазинчике на стоянке трейлеров звучит тонко и высоко. – Я ищу место, где можно было бы остановиться.
– Вы на выходные приехали? – Пышная грудь женщины за стойкой покоится на открытом номере журнала «Тейк э брейк». – Странное время года для таких вещей.
Улыбка сглаживает едкую подколку в ее словах, и я пытаюсь улыбнуться в ответ, но лицо меня не слушается.
– Думаю со временем переехать сюда, – выдавливаю я из себя.
Я понимаю, что должна выглядеть дико: немытая и нечесаная. Зубы у меня стучат, и я начинаю бешено дрожать – такое ощущение, что холод проник внутрь меня до самого мозга костей.
– А-а, ну тогда ладно, – бодро отзывается женщина, которую, похоже, мой внешний вид нисколько не смущает. – Так значит, вы хотите снять какое-то жилье? Но мы закрыты до конца зимы. До марта тут работает только этот магазин. Выходит, вам нужен Йестин Джонс – он вместе со своим коттеджем. Так я позвоню ему? Но для начала – как насчет чашки хорошего чая? С виду вы наполовину превратились в ледышку.