Минут через семь он всё-таки уехал, а вторую сигарету вытащил уже Саня. Сцена, которую он наблюдал со своего райка, разбудила в нём неприятные воспоминания. Хотя вроде бы Самир даже любил его, или Сане так казалось? Чёрта с два разберёшь этих восточных людей!
Кому пришло в голову делать тату? Никитенко. У него всегда какие-то идеи вьются в башке. Решено было по пьяни. Назначено время, выбран салон, и даже произведена запись. А пришёл на экзекуцию только Элли. Хотя пришёл вовсе не из-за горячего желания украсить себя чем-нибудь брутальным, а потому что домой идти не хотелось. Совсем. Ксюха опять заведёт свою бензопилу.
Саня потоптался около салона «Махаон» — своих не дождался, решил зайти. Унылая девушка на рецепции вызвала мастера, и из недр «Махаона» вышел этот арабский принц — почему-то в золотистых шароварах и с голым торсом, руки, как в рукавах, расписаны. Возможно, это была часть имиджа заведения, который был заточен под Древний Египет: папирусы на стенах, бронзовые курительницы благовоний, стульчики без спинок, скарабеи и ибисы, циновка с изображением Анубиса и прочая дребедень.
Мастер Самир неслышно, словно не касаясь пола, прошелестел шароварами прямо к Сане.
— Я вас ждал. — И смотрит прямо в глаза. Непривычно, хочется отвести взгляд и сбежать. — Пройдёмте! — И сбежать уже поздно.
В помещении, где царил Самир, пахло приторно гвоздикой. Огромный подсвечник с какой-то пернатой богиней фальшиво светился имитацией свечей, потолок тоже нависал фальшивыми кессонами с арабскими розетками, под ногами тёмный ковёр. Полумрак, и только над кушеткой из лживого ротанга вытягивалась неуместная рука совершенно хайтековской лампы.
— Хронические болезни? ВИЧ? Диабет? Сердце? Псориаз? Аллергические реакции?
— Нет, не жалуюсь.
— Принимали ли алкоголь? Анальгетики?
— Алкоголь был позавчера. Таблеток не принимаю.
— Где будем накалывать? Рисунок выбрали уже? — Мастер по-прежнему смотрит в глаза, вызывая ощущение неловкости.
— Э-э-э… На спине будем накалывать, только не на всей. А рисунок: чтобы без зоновских мотивов с куполами и русалками и без киногероев, что-нибудь абстрактное.
— Надо выбрать. — Самир пододвинул папку с фотографиями. Саня склонился над чужими спинами, плечами, бёдрами, понимая, что ничего не понимает, что ничего не нравится… И вдруг горячая рука на шее. Саня дёрнулся. — Мне важно, какая у вас кожа…
Но это не просто «ощупывание кожных покровов», Саня это ощутил сразу — в этих уверенных пальцах соблазн и настойчивость. Сначала захотелось убежать, но потом вдруг возобладало желание наконец попробовать: если не секс, так хоть флирт. Субъект сильный, манкий, очевидно опытный, без вздохов и жеманства. Вспомнилось отчаяние, когда осознал ориентацию: ведь вокруг только натуральные отношения, ни одного гея вблизи. Только Гаврюша Ржанников — беспомощный нежный гомосек с курса, с которым Саня никогда не общался, к которому все относились как к больному. Да… ещё тот сильный неизвестный парень из детства, которого он тащил до медпункта, — открытый гей, притягательный персонаж, но оставшийся в тумане прошлого, поэтому почти мифический. Как искать себе партнёра? Знакомиться в Интернете? Выцеплять подходящих на улице? Или заигрывать с мужиками на работе? Все эти варианты Сане не подходили. Все они чреваты для жизни и здоровья, в том числе и психического. И вот теперь колоритный молодой человек, скорее всего ровесник, ласкал Санину шею, и его цели ясны-понятны.
Самир, в свою очередь, сразу разглядел смущение и сомнение в реакции чрезвычайно понравившегося ему клиента, но отступать и упускать — не в его правилах. Он хищник, змей, и пусть цель не хрупкий кролик, он оплетёт, обовьёт его своей пряной харизмой, закодирует своими хмельными словами, заманит своим перчёным карим взглядом. Тем более что смущение — верный знак возможности, которую он не упустит.
— Не выбрали?
— Н-нет.
— А что предпочтительнее? Геометрический рисунок? Или этнический — например, индейский или кельтский? Может, морская тематика? Готическая?
— Я, если честно, не думал. Случайно получилось, что я здесь. — Вот тут бы правильный татуировщик распрощался с клиентом ради этических норм. Самир был правильным: пьяных и обкуренных не обслуживал, акселератов-подростков разворачивал на выход, неуверенных не уговаривал. Но не сегодня. Мужчину с тёмной меткой на брови и с такими ровными белыми зубами хотелось не столько украсить, сколько украсть. Поэтому Самир взял «быка за рога»:
— Раздевайтесь. Можно на «ты»?
— Э-э-э… Конечно, я Александр. — Саня снял футболку.
— А я Самир. Ложись на кушетку. Хорошая фигура. Я сначала подготовлю спину. — Хитрый татуировщик нагло пользовался тем, что клиент не в курсе, как делается тату. Он вытащил из шкафчика бутылочку с какой-то жидкостью. — Нужно приспустить штаны, до ягодиц.
— Я рассчитывал на татуировку только в верхней части спины, — как-то жалобно высказался Саня.
— Ты же «не думал», — сладострастно улыбнулся Самир. — Позволь мне сделать красиво. Я не буду колоть всю спину, только вдоль позвоночника. У тебя жёлтые глаза — редкость, как у аспида. Я предлагаю тебе змеиное дерево.
— Что?
— Лежи. — И Самир обосновался в изголовье — так, что Саня практически упирался лбом в золотистые шаровары. Он вылил маленькую лужицу жидкости медового цвета и возложил руки на пока чистую спину. Как пианист у рояля.
Саня понял, что это совсем не массаж, а если и массаж — то какой-то совсем косметический и эротический. Вот слепой Василий, к которому он время от времени ходил, мял так, что приходилось сжимать зубы, чтобы не позориться стонами и скулением, мышцы начинали гореть изнутри, а растревоженные косточки — благодарно похрустывать. Этот же араб делал другое: гладил, натирал, а если и давил, то не до боли, а до её сладкого предчувствия. Собирался вроде подготовить зону позвоночника, а сам ласкал бока, просовывал скользкие руки под живот, сжимал мышцы на плечах, шевелил лопатки. А потом и совсем нагло — наклонился сильнее, обдавая своим теплом, проехался ладонями до самого тупика, до пояса приспущенных штанов, и ещё дальше, под джинсы. Обхватил ягодицы и тут же трусливо назад. Саня издал звук, похожий на негодование. Но так как протест обозначился только неуверенным звуком, Самир дерзко повторил волнующий пасс. И клиент вовсе заткнулся, вцепился в пухлые края кушетки, как будто это Василий его мучит, а не нежный восточный наложник. Хитрый араб это заметил, улыбнулся и прикрыл глаза от довольства собой. Провёл властно по позвоночнику, плечам, рукам и соединил свои ладони с Саниными. Прижался лбом к загривку и прошептал:
— Доверься мне!
Так Саня вроде уже…
Потом Самир несколько раз обтёр тело влажным полотенцем, охладил спиртом. Прилепил что-то к пояснице, по позвоночнику, у шеи, на плечи. Уселся на край кушетки, навалился на задницу и стал медленно рисовать. Всё молча. Очень долго, поднимаясь сантиметр за сантиметром по спине. Саня превозмогал щекотку, лежал не шевелясь и ужасно желал, чтобы мастер лучше бы не рисовал, а продолжил этот псевдомассаж. И было совершенно всё равно, что он там рисует: мистера Фримена с темой говна или олимпийского мишку.
Через часа полтора было велено встать и оценить картинку через два зеркала. Саня увидел на своей спине действительно дерево. И кое-где мёртвые листочки, железные яблоки и сухие сучья. Но самого ствола и ветвей не видно, их оплели змеи. Морды гадов жили в кроне, то есть по плечам. Удивительно, но морды разные: и явно агрессивные, и спящие, и томные, и почти улыбающиеся.
— Нравится? Оставляем?
Саня только кивнул. Не верилось, что на его спине сейчас будет целый серпентарий, и жаль, что рассмотреть близко нельзя.
— Сегодня только начнём, — загадочно произнёс Самир и любовно провёл по спине, не по рисунку. — Только контуры. Давай обойдёмся без лидокаинки. — И Саня опять кивнул.
Было больно. И опять долго. Хотя в этот раз мыслей о массаже и о сексе не было — выжгло все желания. Но не в Саниных правилах раскрывать себя, стонать и жаловаться. Он терпел и даже не морщил лоб, не скалил рот, не поджимал пальцы. И даже не понял, когда всё, экзекуция закончилась. Вдруг уловил пряное дыхание около щеки и горячую руку на подбородке:
— Сейчас будет легче, — то ли свист, то ли сип. Змеиный, гипнотический, убаюкивающий. Видимо, рисунок ожил, заворочался, зашипел, пополз, успокаивая и уговаривая, по невредимой коже. Стало холодно там, где было больно. Стало возможно дышать, и тёплыми кольцами обвиты ноги. Голые. Кожа ощущает кожу. И даже мокрые губы, зубы, щетину… Самир обезболивал на свой лад. Перетягивал жало чувств со спины в другое место так, что опустело под рёбрами, загудело в икрах, сжалось в животе, растворилось в мозгах. Запертое наглухо желание вырвалось и растеклось по телу.
А потом вдруг шаманский, тёмный взгляд прямо напротив. Нежное касание там, где родинка.
— Алекс. А-а-алекс… Мы можем поехать ко мне.
— Нет.
— Да. И дело не только в тебе.
— Нет. Меня ждёт жена. — Саня осколками сознания городил хлипкие стены самообороны.
— Тебя ждёт твоя суть.
Но Саня нашёл в себе тогда силы бежать, хотя «суть» взаправду восстала и не желала больше прятаться. Дома поругался с Ксюхой. В клочья. Из-за какой-то ерунды. Лёг спать на раскладном кресле — змеями кверху, ибо они жалили и кукожили спину, беспокоили сон, кусали и трепали душу.
Плюнул на всю эту внутреннюю борьбу и пошёл назавтра в «Махаон». Типа показать мастеру опухшую кожу. И понеслось! Самир оказался деликатен и развратен одновременно. Ничего, кроме постели, его вроде и не интересовало. Он не заводил нудных расспросов о юности, о жене, о работе, не спрашивал о чувствах, о сомнениях. Он говорил ни о чём и молчал ни о чём. Но всё это казалось наполненным смыслом и силой. Саня тоже не говорил и не интересовался: откуда Самир родом, почему говорит без акцента, есть ли родственники, что тот чувствует…
Сначала они встречались в салоне — нанесение татуировки затянулось. Потом в пустой квартирке Самира или в затхлых разовых номерах отелей. Либо один, либо другой звонили и коротко сообщали: «Хочу сегодня». Идеальные отношения. Да и в сексе не было постоянных ролей. Сначала Саня был учеником. Потом он взбунтовался, а хитрый араб изобразил покорность. Однажды Самир вдруг, лёжа в объятиях, прошептал:
— Алекс. А-а-алекс… Ты мой путь. Не отпущу тебя, так и знай…
Саня хмыкнул. И уже подумал, что счастлив. Но через неделю случилась катастрофа.
Наверное, они потеряли бдительность. Наверное, не стоит недооценивать женщин. Наверное, настал час расплаты.
Он тогда прямо с работы приехал в «Махаон». У Самира был клиент, он рассматривал альбом с образцами, поэтому Саня прижал татуировщика к стене в тёмном коридорчике. Они целовались. Как в последний раз. Без оглядки, бездумно, смачно.
— Я знала! Я зна-а-ала! А-а-а… — Как кипяток, вылитый на безумных котов, расцепил их объятья. Это была Ксюха.
Конечно, она не слепая и не дура. Два месяца она наблюдала, как изменился её муж. Пропадал неизвестно где. На лице странная полуулыбка. Новый парфюм. Вдруг в качалку стал ходить. И навсегда перебрался на кресло-кровать. «Баба появилась!» — в отчаянии решила Ксюша. Она была изначально готова к тому, что такой красавец будет востребован, изначально ревновала и настраивалась на капитуляцию конкуренток. Но к такому хардкору была не готова. Выследила. Застукала и теперь не знала, что делать. Только орать, заливаясь слезами.
Явно в аффекте Ксюха наговорила всякой всячины. Схватила вязанку каких-то камышей и папируса из напольной вазы, стала лупить и муженька-предателя, и коварного араба. Не до сцен образцово-трагических, только безобразно-истерические в арсенале. Прибежали свидетели — девчонки-маникюрши, пирсер Яков, Зоя с рецепции, тётка в фольге на башке из зала парикмахерской и даже клиент с фотоальбомом выглянул. Позор! Саня обхватил свою обезумевшую благоверную и потащил на выход, во вчерашнюю жизнь.
Конечно, уже тогда было понятно, что пора расставаться. Цепляться не за что: ни любви, ни уважения, ни привязанностей, ни общих привычек — ни-че-го! Только страшная обида «за бесцельно прожитые годы». Бесконечные понукания и откровенные оскорбления. И при этом они ещё просуществовали вместе почти год!
Самир тогда пытался звонить, вернуть, возобновить. Но «телефон абонента заблокирован или временно недоступен», в салон Саня не приходил, а где возлюбленный работал неизвестно. Самир даже запил — не ожидал от себя, что так привяжется, что так тоскливо будет без Алекса. Без А-а-алекса… И хотя он сразу нашёл ему замену: яркого, дерзкого, симпатичного, но всё было не то…
Вспоминая Самира, Саня вовсе не испытывал любовного томления или светлой грусти. Он вспоминал прежде всего ту сцену в коридорчике, те Ксюхины вопли на улице, в машине, дома. И месть жены — весь свет должен был знать о её горе, о коварстве пидорасов, о ничтожестве мужа. Первая, кому рассказала Ксюша о его гействе, — это Санина мама. Та, конечно, не отреклась, не завыла, не прокляла, но в родных глазах сын видел теперь то ли брезгливость, то ли разочарование. Ездить домой стал редко.
Даже когда развелись, Ксюха не могла успокоиться. Пошла в «Телесистемы» и расписала в красках свой личный апокалипсис. Саня всё ждал, что появится у неё какой-нибудь правильный мужик и она успокоится. Да, видимо, с правильными кобелями непросто, на скамейке запасных никого не было. И Ксюха несколько лет вымещала на нём всю бабскую злость в совокупности. К счастью, не все друзья отвернулись. Но и появились враги из тех, которые сами непогрешимы и «право имеют».
И надо же… Господин Казацкий знает Самира… Саня засобирался домой. И так завис тут дольше, чем ожидал. Пора!
Интересно, о ком или о чём они говорили?
========== ГЛАВА 5 ==========
Герман не мог уснуть, хотя это совершенно не в его стиле: даже если были основания беспокоиться, он засыпал как убитый, едва коснувшись подушки. А сегодня и оснований нет, и ритуал вечерний соблюдён. Проверка личного ящика в Интернете, звонок матери, чтение Брэдбери на английском и стакан сухого красного, непременно итальянского. Потом сеанс кототерапии — Нельсон, здоровый кот с тёмным пятном над правым глазом, принесённый Гаврюшей, знал своё время и право. Забирался на колени и подставлял места для чесания. Укладываясь в постель, Герман включал телевизор на режим автоматического выключения и никогда не досматривал ни одну передачу, ни один фильм, ни одно шоу. Таков распорядок вечера, если Герман один и не расположен гульнуть.
Сегодня он впервые досмотрел передачу о кино и дождался выключения телевизора. Сна ни в одном глазу. Герман накинул шёлковый халат на голое тело, налил ещё стакан красного и отправился на широкую лоджию кухни, в царство Нельсона. Кот, возлежащий на старом кресле, с недовольством поднял морду, справедливо полагая, что сейчас его сгонят. Но хозяин раздвинул стеклянные панели и облокотился на узкий парапет, вгляделся в буйство огней городских и далёкий песок огней небесных. Холодный блин луны верховодил всем этим звёздным хороводом. С двадцатого этажа элитного жилого небоскрёба вакханалия ночного одиночества открывалась во всей красе.
Глотнул вина. Задумался. Неприятная тяжесть в груди и отсутствие сна — это не влияние полнолуния, не проблемы «Перекрёстка», не экзистенциальные потуги. Это чёртов Самир. Что бы Герман ни говорил Катэ, он-то знал, что Самир — это его личное поражение. И пусть не жизненно важное, и даже незначительное, но поражение. Столько времени о нём не вспоминал, а тут случайная встреча — и забыть не может. Прежде всего неприятно корябнул тот факт, что Самир начал спрашивать его о какой-то машине на стоянке. О «тойоте» со звучными номерами. 888. Трижды бесконечность. Трижды невозможность. Это была машина того парня, с которым он расстался, когда с Германом познакомился.
Самир не спросил, как дела у Германа, что в личной жизни, как здоровье, в конце концов… Только об этой машине, вернее кто из работников радио на ней ездит. Герман был уверен — никто. Мало ли в округе контор! Стоянка общая. Да и тот парень — Алексей (Самир называл его Алексом) — мог уже давно продать машину… Хотя номера… Вряд ли он с ними бы расстался. В общем, Самир всё ещё любил своего Алекса. Зацепил он его не на шутку.