К рассвету вернулась из поиска разведгруппа старшины Ефремова. Не ошибся Сергей в своем предположении: в районе круглых холмов было настоящее дело, о нем даже во фронтовой газете сообщили. В корреспонденции рассказывалось, что разведгруппа Ефремова прошла через заминированное поле, проделала проходы в проволочных заграждениях. Разведчики подползли к вражеской траншее, бесшумно разгромили огневую точку, без потерь и с «языком» — командиром пулеметного расчета — вернулись в расположение своей части.
Рано утром в землянку к разведчикам пришел командир полка Веретенников. Полковник поблагодарил всех, кто ходил в поиск, обещал представить отличившихся к наградам. Похвалил полковник и молодого разведчика Сергея Матыжонка, сказал, что он с честью будет носить медаль «За отвагу».
С той минуты, когда Савченко сообщил о гибели Тихонова, Сергея не переставали мучить тяжелые мысли. Было еще темно, когда солдаты принесли труп Тихонова и к нему, снимая с голов пилотки, подходили прощаться товарищи. Подошел к убитому и Сергей, взглянул и сразу же отошел в сторону. Очень сильное чувство решительно требовало подойти к товарищам и все рассказать. Оно боролось с не менее сильным, но неприятным чувством, велевшим утаить проступок, все скрыть.
«Не понимаешь, что значит служить во взводе разведки, — говорил Сергею какой-то внутренний голос. Ты должен быть кристально правдивым и честным. Если не признаешься, значит повторишь преступление, рано или поздно провалишь какое-нибудь важное дело, подведешь товарищей, будешь сурово наказан». «Не говори, никто ничего не знает, — шептал другой голос. — Тихонову суждено было погибнуть в этом бою. Он ведь тоже не услышал, как мимо него прошел первый вражеский разведчик. Признаешься — тебя накажут. Не видать тебе медали «За отвагу». А война без жертв не бывает».
Когда вернулся из поиска старшина Ефремов, молча передал ему Сергей фуражку, несколько фотоснимков, вынутых из кармана немецкого офицера, и пистолет. Заметил Ефремов: мрачен, невесел молодой разведчик. Он взял снимки, офицерскую фуражку и ушел в штаб. А через час стало известно, что Сергей уничтожил командира отряда вражеских разведчиков лейтенанта Кноппа. Стали поздравлять его товарищи, и опять он не смог признаться.
В полдень выглянувшее из-за туч солнце осветило нейтральную полосу, и вернувшийся из штаба Ефремов насчитал около десятка трупов, валявшихся вблизи проволочного заграждения. Встал командир взвода, стряхнул с брюк прилипшие травинки, и веселая искорка блеснула в его серых, сумрачных глазах.
— Не плохо поработали. Состоялся, так сказать, обмен визитами. Мы к ним, а взвод лейтенанта Кноппа в это время отправился к нам. Мы у пулеметной точки их видели — шестнадцать человек прошло. Поняли, куда они двигались, беспокоились за вас. Теперь все ясно. Не проверять свой секрет шли вражеские разведчики. Лейтенант, которого ты успокоил гранатой, решил пойти в поиск по знакомому пути, думал, что захватит нас врасплох, возьмет пленных и таким образом узнает о судьбе своих наблюдателей. Не многие ушли обратно. А обер-ефрейтор, Сергей, у них довольно известный гусь. «Контрольный немец» знает его. Не таков, говорит, обер-ефрейтор Зиппель, чтобы попасть в плен. Они думали, что мы уничтожили их секрет артналетом. Твоя выдержка, Сергей, твои правильные действия привели к серьезному успеху. Мы знаем о намерениях командира немецкой воинской части, стоящей против нас. Ты молодец, я не напрасно верил в тебя.
— Не хвалите меня, старшина, — сказал Сергей, — я недостоин… Тихонов, которого сейчас похоронили, погиб из-за меня. Я вчера, когда сидел в засаде, заснул. Они подошли вначале к моей точке. Старшего сержанта спросите, он догадывается. Я спал, прокараулил. К нам в тыл уже зашел один гитлеровец, просигналил. Когда я очнулся, они уже прошли через проволоку, рядом были… Если бы я не спал, Вася был бы с нами. Судите меня, старшина. Ребята говорят, что ему пришло письмо от матери…
— Почему это случилось? — нахмурился Ефремов. — Вчера, когда я приказывал, ты лег спать? Отдохнул?
— Не смог заснуть. Все время мерещилась разная чепуха… А вечером показалось, что у меня еще много сил.
— Понятно, — дрогнувшим голосом произнес старшина. — Две ночи ты не спал, перенервничал столько… И у меня такое было… Первые задания в разведке… Разве сразу уснешь? Только мой командир лучше, умнее был… Не позволил мне идти в разведку… Я колебался, видел, какие у тебя глаза. И все-таки послал… Моя это вина… Искуплю ее…
Повернулся Ефремов и пошел в блиндаж.
До сих пор не знает Сергей Матыжонок, доложил ли старшина о случившемся командиру разведотряда. Наверное, доложил, потому что обещанной награды молодой разведчик не получил, а политрук Павлов провел во взводе беседу о бдительности. Запомнилась Сергею эта беседа. В часы настоящей большой усталости, которых так много будет впереди, не раз всплывут в памяти блиндаж, тесный круг товарищей, умные глаза политрука, из-под стекол пенсне зорко смотревшие на него. Павлов зачитал разведчикам оперативное донесение.
В нем говорилось о крупном передвижении вражеских сил. Гитлеровцы готовили наступление на участок где сосредоточивалась наша боевая техника, и вдруг отменили его. В провале плана, в котором предусматривалось застать наши войска врасплох, отрезать их от основных сил и разгромить, был, наверное, очень повинен самоуверенный обер-ефрейтор.
Политрук зачитал разведчикам и показания обер-ефрейтора Зиппеля на допросе. Под покровом ночи, под шум самолетов, летавших над вражескими позициями, сосредоточивались наши танки. Но обер-ефрейтор услышал другие звуки и донес о них на свой командный пункт. Его предположения подтвердились на следующий же день новым донесением с секрета. Наблюдатель Вебер заметил у нашего блиндажа человека в новой форме. Только на один миг появился этот человек, но гитлеровцы сделали очень важный вывод. Ценные сведения поступали на немецкий командный пункт и в последующие дни. И вдруг все рухнуло. После допроса немцев многое на наших позициях было переставлено, обновлено. Пришлось и противнику отводить, передвигать свои силы, уже подготовленные к атаке.
И, зачитав оперативное донесение из штаба дивизии, строго взглянул политрук Павлов на Сергея Матыжонка и попросил подумать, к чему приводят потеря бдительности, сон на боевом посту или оплошность одного человека, только одного!
После беседы старшина Ефремов увлек Сергея в сторону и своей рукой записал в его «памятке» такие слова:
«Уничтожил гранатой злейшего врага нашей Родины, члена фашистской партии, командира взвода разведки Пауля Кноппа».
А потом вынул из сумки карточку — одну из тех, которую Сергей нашел в карманах убитого немецкого офицера, протянул Сергею и сказал:
— Это он. Лейтенант Кнопп в детские годы.
Сергей пристально смотрел на человека, которому оборвал жизнь. Вид у мальчишки воинственный, а волосы завитые, блестящие, наверняка напомаженные. Пуговицы на курточке с орлами, игрушечные шпоры на лакированных сапожках… А клинок боевой, настоящий, фамильный: Сергей заметил несколько букв на рукоятке, охваченной тонкими мальчишескими пальцами в белых перчатках. «А ведь этому барчонку было труднее на фронте, чем мне», — подумал Сергей, и радостное чувство охватило его.
— Мы их победим.
— Обязательно, Сергей, — улыбнулся старшина. — Я рад, что ты все понял.
СВОИМИ РУКАМИ
Знойные летние дни 1942 года, тяжелые вести с юга нашей Родины. Фашистские захватчики заняли Ростов, вышли в большую излучину Дона, двигались к Волге. Внимание всей страны было обращено к воинам Южного, Юго-Западного и Брянского фронтов, отражавших яростные атаки мощных вражеских группировок.
Тяжелые бои в районе Воронежа… Ожесточенные сражения с перешедшими в наступление войсками противника на Лисичанском направлении… Напряженные бои с танками и мотопехотой противника в районе Богучар…
Редко-редко промелькнет в сводках Совинформбюро сообщение о действиях войск Карельского, Волховского, Ленинградского, Калининского фронтов, будто наступило здесь затишье, перерыв в боях, отдых. «На этих фронтах ничего существенного не произошло», — говорили скупые слова сводок.
Но на Калининском фронте тоже происходило очень важное, существенное. Тысячи солдатских сердец подхватили призыв партии активными боевыми действиями облегчить положение на юге нашей Родины, не давать врагу возможности маневрировать своими силами, подбрасывать на юг подкрепления.
Смелые удары наносили разведчики. В перерывах между поисками они учились бесшумно резать колючую проволоку, делать проходы в заграждении, ставить мины. Это была суровая учеба — часто под вражеским обстрелом, на настоящих минных полях.
«Выполняя важные задания, разведчики воинской части Веретенникова одновременно ведут беспощадную минную борьбу с фашистскими захватчиками. Они уходят в тыл врага с грузом смертоносных снарядов и расставляют их всюду, где ступает нога оккупанта». Так писала фронтовая газета о действиях разведчиков взвода старшины Ефремова.
Сергей тоже участвовал в очень опасном деле. Разведчикам приказали проникнуть во вражеский блиндаж, взять документы и образцы оружия. Этот блиндаж стоял обособленно и был несколько выдвинут к нашим позициям. Рядом проходила шоссейная дорога. Днем там изредка появлялся человек в зеленом маскхалате, на миг останавливался и исчезал. И снайпер оттуда не стрелял, и огневой точки поблизости не было, и блеска стекол стереотрубы не замечалось.
Здесь, в зоне молчаливого, неприметного с виду сооружения, чуть возвышавшегося над землей, ночами активно действовали вражеские разведчики: снимали наших часовых, нападали на огневые точки, устраивали засады. На рассвете был налет на траншею: немцы пытались взять «языка». Их отогнали. Шестеро гитлеровцев прошли мимо затаившегося в секрете наблюдателя Малышко и остановились у своего проволочного заграждения. Немцы закрыли проход, поставили на тропке несколько мин, потом перешли дорогу, забрались на бугор и вдруг куда-то исчезли.
Командир разведотряда Кондратьев высказал предположение, что блиндаж — исходная позиция вражеских разведчиков, в нем они собираются перед поисками, а днем отсюда наблюдают за нашими позициями. Осиное гнездо надо было разорить.
Немецкие разведчики, которым прошлой ночью не удалось взять «языка» в нашей траншее, теперь могли рассчитывать на успех. Днем неподалеку от места ночного происшествия наши солдаты вели земляные работы. К обеду плохо замаскированные ячейки заняли наблюдатели. Опасаясь нового, внезапного нападения на траншею, наши командиры вынесли вперед несколько постов. Немцы их не обстреливали.
— На ночь оставили, — сказал Кондратьев. — Они отлично знают, что сюда подошли наши крупные силы. Только вот вопрос: какие? Им до зарезу нужны «языки», живые русские солдаты. Немецкие разведчики наверняка соблазнятся приманкой, пойдут в поиск, попытаются ночью взять «языка» на одном из наблюдательных пунктов. А мы заминируем их. Обожгутся гитлеровцы. Это первое. Во-вторых, когда немцы уйдут в поиск, надо проникнуть к ним в блиндаж.
Как только стемнело, группа разведчиков во главе со старшиной Ефремовым отправилась в поиск. Впереди ползли саперы. Сняв мины и прорезав в колючей проволоке два прохода, они остановились. Отползли на фланги старший сержант Савченко и сержант Никитин. В центре, недалеко от шоссейной дороги, вооруженный ручным пулеметом остановился Сергей Матыжонок. Его впервые включили в группу прикрытия.
К блиндажу уползли четверо: Ефремов, Скульский, Уразбахтин и Костромин. Сергей понимал, как трудно будет группе захвата осуществить смелый замысел. Нужно неслышно забраться на бугор, подкрасться к блиндажу и ждать выхода вражеских разведчиков. Летние ночи коротки, ненастья не ожидается, и гитлеровцы должны выйти из блиндажа не позднее часа ночи — иначе их застанет рассвет у наших позиций. А если у блиндажа окажется часовой, если немцы не соблазнятся приманкой? Знает Сергей, что разведчики взвода Ефремова не любят возвращаться с пустыми руками. Они снимут часового, проникнут в блиндаж, гранатами поднимут его на воздух. Вот тогда должна показать себя группа прикрытия. Надо будет ударить по вспышкам, подавить огневые точки, уничтожить гитлеровцев, которые бросятся в погоню, сделать все, чтобы товарищи благополучно отошли.
Сергей положил пулемет на копну прошлогоднего сена и стал устраиваться. Мороз пробежал по телу разведчика: его руки нащупали какие-то предметы. На копне в беспорядке лежали пустые картонные патроны. «Кругом сыро, а копна — самое удобное место для ракетчика, — догадался Сергей. — Вот здесь, как глухарь на токовище, сидел немецкий солдат и освещал местность». Чувство осторожности потребовало оставить подозрительное место. Сергей отполз от копны и залег в траве.
Тихо, спокойно было кругом. Издалека, со стороны немецкой траншеи, отрытой метрах в трехстах от блиндажа, доносились звуки губной гармошки. А ровно в полночь вдруг застрекотал мотор грузовой автомашины. Громко хлопнула дверца кабины и в тот же миг молодой звонкий голос с бугра по-немецки окликнул кого-то. Ему ответили с дороги. Послышался топот ног, приглушенный разговор. Раздалась негромкая команда. Стуча и царапая сапогами о доски, люди полезли в кузов автомашины, не включавшей фар. По звуку мотора Сергей определил, что машина развернулась и тронулась в обратном направлении.
«Есть! — облегченно подумал Сергей. — Клюнули!»
Неожиданно все усложнилось. Кто-то быстро сошел по склону бугра, прохрустел жесткой обувью по гравию на дороге и направился в поле. Черная тень человека двигалась на разведчика. Бесшумным движением Сергей повалил пулемет, теснее припал к земле. Картонные гильзы… «Это ракетчик идет к копне», — понял Сергей. Человек прошел мимо, остановился у копны и притих. В небо с шипением взлетела ракета, рассыпала тысячи искр, осветила кочковатое поле, побуревшую траву, серые колы с нитями колючей проволоки и… два зияющих прохода в заграждении. Немец сидел на копне и заряжал пистолет. Одет он был по-зимнему, в шинели. Оторванный хлястик, словно хвост бобра, свисал вниз и шевелился при каждом движении солдата.
Сейчас он все поймет, закричит, поднимет тревогу… Не медля ни секунды, разведчик вынул нож и пополз к копне. Гитлеровец казался трусливым, хлипким и смешным со своим болтающимся хлястиком на шинели. Разведчик был уже метрах в трех от немца, когда тот, щелкнув курком, опять выстрелил.
Сергей ринулся на врага и, ударив его изо всей силы лезвием ножа, сбросил с копны. Ракета уже потухла, а на ворохе примятого сена шла жестокая борьба. Немец отчаянно сопротивлялся, его сильные руки обхватили Сергею голову, дотянулись до рта. Неимоверным усилием разведчик оторвался от врага, пнул его и, нащупав мокрую, рычащую голову, несколько раз стукнул по ней металлической рукояткой ножа. У немца сразу опустились руки, он застонал. Тогда Сергей снял с себя ремень, мгновенно стянул врагу руки, снова оглушил его и побежал за пулеметом.
Через минуту он был готов ко всему. С копны сена разведчик навел пулемет на блиндаж, прислушался. Губная гармошка все играла… Оглушенный ракетчик тихо стонал, шевелился. Отрезав от немецкой шинели кусок полы, Сергей разжал гитлеровцу зубы и забил в рот кляп. Ясная и четкая мысль осенила разведчика. Он пошарил в темноте руками, нащупал пистолет, коробку с ракетами, уверенно зарядил и, усевшись на копну, выстрелил: в немецкой траншее не должно быть тревоги.
У группы захвата, прокравшейся к блиндажу, тоже создалось напряженное положение. Пора было действовать, но где-то был часовой: это он окликнул шофера. Не все вражеские разведчики уехали. Ефремов заметил: один из них вышел из блиндажа, спустился вниз и за дорогой ракетой осветил местность. Там, у копны, Матыжонок. Наверное, он догадался, что нужно затаиться, навести на гитлеровца пулемет и уничтожить его в тот момент, когда разведгруппа, выполнив приказ, начнет отходить. Только тогда.
Надо было снять часового — это решил сделать Ефремов. Он осторожно вылез из ложбинки, прислушался и пополз. Далеко справа слышались голоса, в траншее играли на губной гармошке. Кругом стояла густая темнота, готовая в любую секунду всплеснуться огнем.