Фелиция Флакс
Пролог
— Каллиста!
— Я сказала же — нет!
— Каллиста!
— Нет!
— Калли!
— Что Калли? Что?! Ты предлагаешь нечто несусветное. Обман раскроется мгновенно. Я — не ты, и тобой все равно не стану.
— И не надо! Будь собой, но с моим лицом. От тебя и требуется-то всего ничего. Пять песен. Два часа работы. Сто баксов чистыми на руки. Плюс то, что накидают из зала. Для тебя эти деньги далеко не лишние. Ты все знаешь, ты была на этой сцене. Ничего несусветного. А я правда не могу. Никак. Но если не приду, Стив влепит мне такую неустойку, что полгода я у него потом бесплатно работать буду, как рабыня. Ну Калли! Мы же сестры! Все будет хорошо. Только один раз. Прошу. Умоляю. Хочешь, на колени встану?
— Не надо.
— Значит, ты согласна?!
— Значит, что я иду у тебя на поводу.
1
До чего же время субъективно!
Два часа. Сто двадцать минут. Вечность! Целая жизнь. Чужая жизнь. Жизнь Ариадны. Яркая, шумная, полная похотливых восторгов, щекочущих мужских взглядов, раздевающих и шарящих, пробирающихся под платье и под белье. Легкая музыка, сладкий алкоголь, шуршащие баксы, зелеными бабочками порхающие по сцене и стелящиеся под ноги.
Как она выдержала эти два часа из чужой жизни — уму непостижимо. Ведь и в самом деле никто не догадался, что на сцене пела не Ари, не ослепительная Монпансье, одним взмахом ресниц повергающая ниц весь сильный пол, а ее бледная, хотя и точная копия.
Ее сестра-близнец.
Каллиста.
Из них двоих Каллиста считалась старшей. Она появилась на свет на пятнадцать минут раньше Ариадны. Имена им придумал отец, дважды раскрыв наугад сборник греческих мифов. Через три года они лишились своей матери, которую сбил грузовик. Через десять лет — выдумщика-отца. Два года назад — единственной бабушки, взвалившей в одиночку на себя нелегкий труд воспитания девчонок, которые внешне были похожи как две капли воды, но внутренне различались, словно север и юг.
Калли росла тихой, обращенной в себя девушкой. Она много думала, много знала, но мало о чем говорила вслух. Ей нравилось молчать, нравилось созерцать. Лет в пять из радуг и мелодий она создала свой особый мир, в котором вечно царило прохладное лето, и до сих пор пребывала в нем. Одна-одинешенька, не нуждаясь ни в ком другом.
Ари была огонь. Она всегда горела, полыхала, обжигала и испепеляла. Страсти вскипали в ней мгновенно, выплескивались наружу и ранили окружающих. Ей всегда требовались люди, общение, ей необходимо было смеяться, рыдать, вопить от счастья и изливать потоки слез, которые, как Каллисте иногда казалось, были тоже горячими.
Сестры вместе росли, играли и учились. Их сердца бились в унисон, но души соприкасались мало. Каллиста не пускала никого в свой прохладный мир, полный тихих минорных мелодий и ледяных сквозняков. Ариадна и не стремилась туда попасть. Ей, знойной и бешеной, было бы в нем ужасно зябко.
Единственное, что сближало сестер, — это музыка. Но если Калли была поглощена вечной классикой, то Ари обожала страстные ритмы нынешнего времени. Пока Каллиста ласкала свой совершенный слух произведениями Шопена, Моцарта и Бетховена, Ариадна упивалась пронзительными мелодиями современности.
Они обе имели прекрасный голос. Но Каллиста, обладая нежным, поистине хрустальным сопрано, не испытывала страсти к вокалу. Ариадна же пением жила, а может, это оно жило в ней. Ари напевала всегда, и ее приглушенный ласкающий бархатный голос, пусть не такой красивый и безупречный, как у сестры, мог гипнотизировать и погружать в транс.
Когда сестры остались одни на этом свете, они внезапно ощутили невидимые ниточки, прочно привязавшие их друг к другу с момента зачатия. Девушки начали сближаться вопреки тому образу жизни, который каждая из них избрала для себя.
Каллиста давала частные уроки музыки. Ариадна шагнула на сцену ночного клуба.
Именно здесь она получила все, к чему так стремилась в этой жизни: успех, славу, деньги, восхищенные взгляды, армию поклонников-толстосумов и завистливых соперниц.
Она взяла себе сладкий псевдоним Монпансье и от души наслаждалась приторной жизнью сахарной девушки.
Каллиста мало знала об этом «кондитерском» бытии своей сестры. Ариадна не делилась с ней подробностями. Она просто исчезала по вечерам, а к утру возвращалась, довольная, счастливая, усталая, и ложилась спать. А поднявшаяся ни свет ни заря Каллиста бежала к своим ученикам, затем хлопотала по хозяйству, чтобы под вечер упасть, опустошенной до дна, в кровать и забыться.
Порой Ари вовсе не возвращалась домой, если ее вдруг настигала очередная пламенная «любовь», одним мастерским ударом укладывавшая в мужскую постель.
И все же Калли бывала в «Гусиных лапках», в том ночном клубе, где работала сестра. Ариадна таскала ее туда для собственных репетиций, ненавязчиво сделав личным учителем по вокалу. Каллиста, с ее абсолютным слухом и безупречным голосом, оказалась прекрасной советчицей, как исполнять ту или иную песню, подмечала малейшую фальшь и отчаянно ругала за ошибки, заставляя доводить каждую композицию до совершенства.
Во многом благодаря своей строгой и серьезной сестре Ари добилась ошеломляющего успеха, подобно гигантской волне вознесшего ее к небесам обетованным. Обожая праздность и лень, она вряд ли сумела бы достичь высокого профессионального уровня, позволявшего сочетать техническое мастерство с душевной страстью.
Увы, без Калли сладкая Ариадна-Монпансье не стала бы мечтой всех мужчин в крохотном городке Эшер.
…Каллиста оперлась на круглый столик трюмо и посмотрела на себя в зеркало. Нет, в зеркале была не она, не скромная Калли — в глубоко декольтированном бархатном черном платье, усыпанном стразами, с распущенными волосами, схваченными у висков сияющими заколками, в длинных, по локоть, перчатках и на легких высоченных шпильках.
И одежда была не ее, и лицо было не ее, с густо обведенными черным карандашом глазами, отчего они казались непроницаемыми, кукольными; с наклеенными ресницами, алыми блестящими, как будто припухшими, губами и подрисованной жирной мушкой на левой скуле.
Это не она.
Ей самой чертовски хотелось узнать, что же заставило ее примерить эту прекрасную чужую маску. Нет, не слезные мольбы Ариадны. Она могла бы отказать ей, твердо и категорично. Как прежде. Это вовсе не из-за сестры.
Просто в голове как будто что-то вспыхнуло. Небольшое короткое замыкание, в результате которого проскочила мысль-искра, мысль-картинка. Каллисте вдруг отчаянно, до судорог захотелось стать хотя бы раз кем-то иным. Кем угодно. Хоть Ариадной-Монпансье.
И она ей стала.
Калли снова внимательно посмотрела на свое отражение. Черный ей к лицу. Ей или Ариадне? Им обеим. Но, если бы у нее имелось подобное платье, она бы обязательно избавилась от стразов. Они лишние. Для загадочного образа требуется глубокий абсолютный черный, вызывающе-траурный. И никаких украшений.
А вот макияж бы она оставила, разве что легкомысленную мушку стерла. В этом сценическом гриме было что-то колдовское, завораживающее. У нее самой бежали мурашки, когда она мысленно представляла себя — такую.
Во всем облике осталось бы лишь три цвета — самых главных: черный бархат, белая плоть и алый соблазн губ.
Какое имя соответствует этому новому обличью?
— Атрофанеура семпера!
Негромкий низкий мужской голос прозвучал неожиданно. Испуганно вскрикнув, Калли обернулась.
Незнакомый субъект подпирал плечом дверной косяк. Он был весь в черном: черные джинсы, черный свитер, черный кожаный пиджак. Волосы у него были тоже черными, а глаза — неожиданно светлыми. Голубые или серые, а может, серо-голубые. Но они светились. Так светится лед, когда по нему скользит солнечный луч.
Узкое лицо — смуглое, подбородок зарос двух- или трехдневной щетиной, тщательно культивируемой: упаси Боже, если на этой щетине волоски на миллиметр станут больше или меньше!
Его возраст колебался между тридцатью пятью и сорока годами. Годы врезались резкими складками у крупного жесткого рта и продольными линиями под глазами. Подбородок у него казался раздвоенным: точно посередине пролегала заметная вмятина.
— Атрофанеура семпера, — повторил незнакомец и, отделившись от косяка, шагнул в душную комнатку без окон, которую Ариадна гордо именовала личной гримерной. — Ее стоит увидеть. И вы ее обязательно увидите. Я вам это обещаю.
— Вы кто? — спросила она, и ее рука невольно коснулась горла, пересохшего от предчувствия беды.
Незнакомец уже сидел на хлипкой кушетке, где валялась одежда, в которой Калли пришла сюда: джемпер и длинная юбка. Он прислонился к стене и непринужденно перекинул ногу на ногу.
— Мое имя вам ничего не скажет, потому что вы — не Ариадна.
Она не Ариадна! Этот аноним разгадал их маскарад. И он знает ее сестру.
Каллиста вспыхнула и содрогнулась. И озадачилась. Пусть даже, он понял истину, но сюда-то зачем пришел? Подтвердить свою догадку? Однако непохоже, чтобы он испытывал сомнения. Тогда — чтобы разоблачить? Но какой от этого толк? Ничего криминального они не совершили.
— Что вам надо? — Она продолжала стоять.
Незнакомец улыбнулся. Холодные льдистые глаза смотрели на нее как на редкий экземпляр экзотического насекомого: придирчиво и с интересом.
— Хотя мое имя вам ничего не скажет, я его назову. Вы должны его знать, потому что наше знакомство будет долгим и продуктивным. Так вот, Лукас Старк к вашим услугам. Вернее, вык услугам Лукаса Старка.
Он замолчал, вынул из пиджака платиновый портсигар, достал из него сигарету и, усмехаясь, закурил.
Потрясенная Каллиста опустилась на крутящийся стульчик возле зеркала. Ей не верилось, что все это происходит на самом деле.
С ней.
Наверное, это Ари сейчас вытаращила глаза на омерзительного Старка, а Калли просто наблюдает за ними со стороны.
Во сне.
— Я не понимаю. — Голос у нее дребезжал, точь-в-точь как треснутый фарфоровый колокольчик.
— Как вас зовут? — Лукас Старк прищурился.
— Каллиста, — невольно сорвалось с ее губ.
— Очень мило, — душевно рассмеялся тип. — Крошка Ари что-то щебетала насчет своей сестренки, но я и предположить не мог, что вы настолько похожи. Видимо, близнецы?
Каллиста, находясь почти в трансе, медленно кивнула.
— Судя по распахнутым глазкам, вам очень хочется узнать, почему я здесь сижу и изгаляюсь? — Старк был весь окутан серебристым дымом. — Пока объясню коротко, без подробностей. Вам и в самом деле следует кое-что узнать. Слушайте. — Он сделал еще одну затяжку перед рассказом. — Ваша сестрица, чудо-Монпансье, была моей любовницей. Недолго, правда, месяц или чуть меньше. Мы расстались с ней тихо и без претензий. От меня Ариадна прямехонько прыгнула в постель к моему младшему сводному братцу Айви. По моим сведениям, они, что называется, нашли друг друга. Совет бы им да любовь, да только братишка заимел денежные проблемы. Он уговорил вашу сестру во имя большой и чистой любви выкрасть у меня одну вещь. Для него — весьма ценную, для меня же — совершенно бесценную. И Ариадна это сделала. — Лукас Старк недобро ухмыльнулся. — Ловкая умненькая крошка. Шлю ей воздушные поцелуи и рукоплещу ее изобретательности. Однако я не из тех, кто спускает подобное с рук. Я пообещал Ариадне, что если она будет разумной девочкой, то я останусь добрым дяденькой. Она у меня сокровище украла, она же вернет его обратно. Тогда я забуду про этот эпизод, кстати сказать, весьма забавный. Ариадна поупиралась было, даже захотела скрыться от меня, но быстро поняла, что это бесполезно. Она согласилась встретиться со мной сегодня и вернуть похищенное. Но, как оказалось, я ее недооценил. Крошка обвела меня вокруг пальца. Как я полагаю, в эту самую минуту она катит куда-нибудь далеко, счастливая и свободная от слежки. Ну а я… беседую с вами.
Каллиста дотронулась до висков, которые казались раскаленными.
— Что она у вас украла? — спросила она тихо.
— Орнитоптеру Александры.
— Что?
— Птицекрыла королевы Александры.
— ???
— Бабочку, — пояснил Старк, видимо, потешаясь. Рот у него задергался, как при внутреннем смехе, рвущемся наружу.
— Вы, наверное, сумасшедший? Да? — жалко улыбнулась Калли.
— Нисколечко. Если кто и сумасшедший, так это ваша сестра, вздумавшая играть со мной в идиотские игры. — Глаза Старка вдруг сделались совсем ледяными, хрустальными.
Каллиста чувствовала, как скользкий и холодный страх вползает в сердце. Она по-прежнему ничего не понимала, но во взгляде Старка ей почудилось нечто зловещее. Этот Лукас Старк и в самом деле не сумасшедший.
Он — гораздо хуже сумасшедшего.
— Как вы догадались, что я не Ари? — Чтобы не видеть лица человека, излучающего смертельно опасные феромоны, она стала смотреть на стену.
Старк оценил резкий переход от одной темы к другой легким ироничным кивком. Он закурил еще одну сигарету, серо-прозрачный дым которой растекался по углам и забивался в щели.
— У вас совершенно другой голос. Он выше, чище и холоднее. У вас иная манера выступать. Вы боитесь сцены и стоите на ней, как на эшафоте. Ари же царит на подмостках, порхает и соблазняет, искушает и дразнит. Она заставляет людей расставаться с деньгами легко и непринужденно. Вы же не подобрали ни одной из зелененьких бумажек, прилетевших сегодня к вашим ногам. А их было немало. — Старк издевательски покачал головой.
У Каллисты вырвался вздох. Что ж, она предупреждала Ариадну, что не сможет стать точной ее копией. Интересно, кроме Лукаса Старка об этом еще кто-нибудь догадался?
— Полагаю, что кроме меня этого никто не заметил, — задумчиво произнес Старк, словно отвечая на ее мысли. — Людям на самом деле неважно, кто именно поёт. Главное, чтобы было зрелище. А поскольку оно меня в данный момент совершенно не интересовало, я и обнаружил подмену. И скажу вам, что талантов у вас куда больше, чем у вашей безалаберной сестрицы. Вы про-, сто не даете им расцвести пышным цветом…
— Довольно! — крикнула Калли, задрожав. — Избавьте меня от ваших комплиментов. Пусть все, что вы сказали про Ари, правда, но при чем тут я? От меня-то что вам надо?
Она сразу пожалела о заданном вопросе, потому что Старк снова принялся рассматривать ее сквозь сигаретный дым — пристально, в упор. Его взгляд шарил по ней, цеплялся, как паучьи лапки, пробирался сквозь платье, впрыскивался под кожу.
— От вас, мисс Каллиста Саймон, мне нужно совсем немного… Вы сами. — Лукас Старк сощурил глаза.
Калли вцепилась в трюмо, но повлажневшие пальцы соскользнули с гладкого края, и руки бессильно упали вдоль тела. Она начинала сходить с ума. Или она все-таки спит. Ей лучше поскорее проснуться, пока сон не стал кошмаром.
— Вы будете моей заложницей до тех пор, пока ваша сестра не вернет мою орнитоптеру.
Тихий голос Старка прозвучал совсем близко, потому что он поднялся и приблизился к Каллисте. Девушка отшатнулась, но в крохотной комнатке трудно держать дистанцию. Старк схватил ее за руку с неожиданной силой. Калли ахнула, увидев сверкнувшие в насмешливом оскале зубы.
— Вы едете со мной.
— Я никуда не поеду, — замотала головой Каллиста, отчаянно пытаясь освободиться. — Вы с ума сошли! Оставьте меня, ненормальный! Я буду кричать. Сейчас весь клуб сюда сбежится.
— Не сбежится. И знаете, почему? Потому что вы не сможете кричать. — Старк снова дьявольски ухмыльнулся ей в лицо. Выпустив ее руку, он внезапно пбзват кого-то: — Том, Макс, загляните-ка сюда. Девушка немного упрямится.
Задыхаясь, Калли упала на стул.
Дверь распахнулась, и два человека, которых было трудно причислить к Homo sapiens, но очень легко перепутать со шкафами, втиснулись в маленькое пространство. Комнатка оказалась заполненной до предела.