— Вообще-то после каникул я отчитаюсь подробно. Соберём всю бригаду…
— А ты вкратце… о самом главном!
— Ну, если вкратце, — согласилась Таня.
Слёт проходил в городском театре. Делегаты съехались со всей области. Было много гостей, корреспондентов газет, кинохроника, телевидение. Она, Таня, попала даже в президиум и сидела рядом с секретарём обкома комсомола. Доклад длился почти полтора часа, и в нём дважды упоминалась родниковская школьная бригада, и очень одобрительно.
Потом Таня выступала с рапортом. По бумажке, конечно, не читала, как некоторые другие. Слушали её хорошо и даже аплодировали. Четыре или пять раз, она уже не помнит. Затем их бригаде вручили почётную грамоту, а рапорт сегодня утром напечатали даже в областной комсомольской газете.
Таня достала из чемоданчика несколько номеров газеты и передала их ребятам.
— А откуда всё-таки взялся этот агрегат? — спросил Саша, кивая на пианино.
— А с музыкой так получилось… — продолжала Таня. — Вчера на слёте появился мой отец… Ну, его, конечно, как представителя старшего поколения, пригласили в президиум. Сидит он такой важный, целый графин воды выпил и всё мне почему-то подмаргивает. А потом слово попросил. И так начал нашу бригаду расхваливать, что опять аплодисменты без конца. И орлы-то мы, и ретивый народ, и золотые руки, и первые помощники. А под конец и говорит: «Мы для наших молодцов никакой премии не пожалеем, купим им пианино для школы, пускай ребята в жизнь с музыкой входят…» Я, признаться, думала, похвалился отец, для красного словца пообещал, а сегодня утром смотрю, он заезжает за мной в общежитие и везёт меня покупать пианино.
— Ну и расщедрился председатель! — фыркнул Улька. — То у него снега зимой не выпросишь, а тут — музыка… Чудеса прямо.
— Получается, что у нас сплошные успехи и победы, — сказал Федя, пробежав глазами Танин рапорт в газете. — Тишь, гладь, божья благодать… Ни сучка ни задоринки. Кто ж тебя просил так соловьём заливаться? Это твой рапорт или нет?
— Мой, конечно.
— А почему ты на слёте наши замечания не высказала? Про то, чем мы недовольны… Какие наши требования.
— Да, да, — подхватил Улька. — Ты ведь обещала…
Таня молчала.
— Ну что ж ты? Неужели забыла? — торопили ребята.
— Понимаете, — замялась Таня, — как-то не до того было. Такая на слёте обстановка торжественная… Все рапортуют, аплодисменты, музыка. У всех праздничное настроение. А я вдруг с критикой…
— Смолчала, значит, испугалась? — усмехнулся Федя. — Аплодисменты помешали, музыка?
Таня вспыхнула.
Взгляды их на мгновение скрестились, девушка сердито перебросила за спину толстую косу и, пожав плечами, отвернулась от Феди. Потом обратилась к ребятам:
— Если хотите знать, как всё было, так я скажу. Алексей Маркович попросил показать ему наш рапорт. И, конечно, поправил его, подсократил, отредактировал… Так, говорит, нужно. Это слёт, большой праздник, и надо побольше о достижениях рассказать…
— Ну и правильно! — вмешался в разговор Димка Клепиков. — А чем наша бригада плоха? Всё лето работали, не загорали. И колхоз нами доволен, трудодни начислял, на авансы не скупился. Я вот оделся, обулся за лето… — Он лихо притопнул новыми башмаками на толстой рубчатой подошве. — На свои трудовые, кровные куплены…
— Правильно, Дима, — поддержала его Зоя Стригалёва. — Такую бригаду поискать, как наша! Сколько мы благодарностей от Кузьмы Егоровича имели! В экскурсию за счёт колхоза ездили, приёмник в подарок получили… Теперь вот пианино…
— Авансы, подарки! — насмешливо заговорил Федя. — Да поймите вы, головы садовы: чему мы научились за лето, чего узнали? Зачем нам чужие успехи приписали? Совесть-то у нас есть или нет?
— Какая совесть? При чём тут совесть? — заартачился Дима. — Ты об этом учителей лучше спроси, председателя…
— Ребята, девочки! — размахивая газетой, вдруг закричала Настя Ведерникова. — Вы только послушайте, что Таня на слёте наговорила. — И она прочла вслух: — «Как всегда, наша школьная бригада горячо поддерживает почин своего родного колхоза и берёт обязательство вырастить для него пять тысяч уток».
— Каких уток? Что за обязательство? — зашумели ребята. — Таня, это правда?
— Верно, я дала такое слово, — подтвердила Таня и рассказала, как это случилось.
Отец её на областном совещании по птицеводству заявил, что вырастит в своём колхозе большое количество уток. Об этом же он сказал, выступая на слёте ученических бригад, и призвал школьников подхватить его начинание.
— Ну разве я могла не поддержать такой почин? Разве мы не поможем колхозу? А потом, и Алексей Маркович очень советовал утками заняться. Это, говорит, дело чести нашей школы…
— Та-ак! Красивенько! — присвистнул Федя. — А почему нашу ребячью бригаду не спросили об этом?
Неожиданно зазвучало пианино — это Раиса Захаровна взяла несколько аккордов.
— Что мы споём? — спросила она.
Окружив учительницу, девочки попросили сыграть «Марш школьных бригад». Раиса Захаровна взяла ещё несколько аккордов и поморщилась, словно от зубной боли.
— Не то, совсем не то… Ужасно фальшивит… — Открыв крышку, она заглянула внутрь пианино, потрогала струны, деку. — Да, старина-матушка, всё ветхое, древнее. — Потом обратилась к Тане: — Где покупали это сокровище?
— В городе, по объявлению. В какой-то частной квартире.
— Тогда всё понятно, — вздохнув, Раиса Захаровна закрыла пианино. — Требуется ремонт. И нужен опытный настройщик.
— Музыка отменяется! — объявил Улька. — Премия получена, премия безмолвствует. Пошли, громадяне!
Школьный зал опустел.
Глава 8
Федя выскочил на улицу одним из первых в надежде перехватить по дороге Таню.
Он быстро дошёл до тропинки, что вела к дому Фонарёвых, и прислонился к дереву.
И действительно, вскоре показалась Таня.
— Ты сердишься? — спросил Федя и загородил тропинку. — Но ведь ребята не могли иначе…
— Что тебе надо? — отчуждённо спросила Таня. — Я трусиха… Я потеряла совесть.
— Да нет, ты пойми… Ты просто не разобралась с этим рапортом… Чужие слова повторила…
— Ну, знаешь, Стрешнев… — рассердилась Таня. — Ты говори, да не заговаривайся…
— А ты знаешь… — Федя хотел было рассказать об удобрениях в Епишкином овраге, но девушка, не слушая, обошла его стороной.
— Пусти… Не о чем нам больше разговаривать.
Задохнувшись от обиды, Федя бросился было за Таней, но потом, махнув рукой, направился к своему дому.
А наутро он встал с головной болью и долго вспоминал размолвку с Таней. Что же произошло, в конце концов?
С малых лет Таня ходила вместе с ним в лес по грибы и по ягоды, пасла в ночном коней, часами просиживала у тихой речной заводи с удочками, а когда Федя увлёкся машинами, трактором, девочка тоже записалась в тракторный кружок.
В школе они сидели за одной партой, вместе готовили уроки, учебники покупали на двоих и всегда оказывались в одном пионерском звене. Ребята нередко подшучивали над их дружбой. Особенно изводил Федю Димка Клепиков. На партах и скамейках он выцарапывал ножом: «Федя плюс Таня», при встречах с хохотом выкрикивал: «Жених и невеста — из одного теста» — и даже устраивал около своего дома «сторожевую заставу»: вставал с кнутом в руках на тропинке у палисадника и не пропускал Федю и Таню друг к другу.
Феде приходилось вступать с Димкой в драку, а Тане — обходить дом Клепиковых стороной.
Годы шли, мальчишки взрослели, а привязанность их к девочке всё крепла. Таня росла избалованной, капризной, ей нравилось командовать своими дружками.
И они без конца соперничали перед ней в ловкости, силе, озорстве и ухарстве. Победа чаще всего доставалась Феде. Он часами мог поджидать Таню на улице, по её просьбе забирался в чужие сады за яблоками; чтобы позабавить свою подружку, очертя голову прыгал с обрыва в омут, устраивал скачки на необъезженном жеребце.
«Тебе бы только тореадором быть или ковбоем, — насмешничал Димка. — Нет, я в такие игры не играю, себе дороже».
А в старших классах всё стало серьёзнее, и в колхозе начали поговаривать, что Федя Стрешнев не на шутку привязался к председателевой дочке. И теперь всё вдруг полетело вверх тормашками.
Федя зябко поёжился и, быстро одевшись, направился к Фонарёвым. Что бы там ни было, а он должен переговорить с Таней, объяснить всё спокойно. И она, конечно, поймёт.
Долго стучал Федя в дверь. В боковом окне мелькнуло лицо Тани, но тут же скрылось. Федя ещё раз погремел щеколдой. Наконец из сеней выглянул Кузьма Егорович.
— Ты чей, милок, будешь-то? — спросил он, глядя поверх Фединой головы.
— Как — чей? — опешил Федя. — Вы что, не узнали меня? Стрешнев я… мне Таню нужно.
— Ах, Стрешнев?! — деланно удивился Кузьма Егорович. — Так вот, милок, ты Таню не замай больше… То вы с ней голубки, дружки сердечные, а то вдруг помои девчонке на голову… До слёз её вчера довели…
— Так я ж всё объясню ей! — вскрикнул Федя.
— И вот ещё что: всякие там занятия на пару с Татьяной, прогулки по морозцу, билетики в кино — всё это придётся забыть и похерить. Рано ещё ухажёрством заниматься…
— Каким ухажёрством?! — Феде показалось, что он закричал на всю улицу.
— Ну, всё, всё, — поспешил закончить разговор Кузьма Егорович. — Прими-ка ногу, как бы не защемить. — И, закрыв дверь, он запер её изнутри.
Тяжело дыша, Федя рванулся с крыльца и налетел у палисадника на Сашу с Улькой.
— Что, брат, от ворот поворот? — посочувствовал ему Саша. — Разошлись ваши стёжки-дорожки с Таней. Вот оно как получается.
— Так не мог же я молчать, подлаживаться к ней, — вспыхнул Федя. — Что думал, то и говорил…
— А ты ладно, забудь про всё, — посоветовал Улька. — От этого не умирают. Пойдём лучше на рыбалку. Слыхал, вчера наш сосед окуней в проруби наловил… целое ведро.
Но Федя почти не слушал Ульку. Втянув голову в плечи, он исподлобья поглядывал на дом Фонарёвых. Что ж такое наговорил ему Кузьма Егорович? И неужели Таня тоже так думает? Нет, надо что-то делать! Может быть, попросить Ульку с Сашей, чтобы они вызвали Таню из дома, и ещё раз обо всём поговорить с ней? Или написать ей письмо? Она ведь поймёт, должна понять, что напрасно наговорила на слёте много лишнего, обманула ребят.
— Что, не веришь насчёт окуней? — допытывался Улька. — А знаешь, как мы с отцом летом сома на гречневую кашу ловили! — И он начал рассказывать ещё одну из тех рыбацких историй, каких знал великое множество.
— Да помолчи ты!.. — раздражённо отмахнулся Федя, заметив подходящего к дому Фонарёвых Звягинцева. — Я сейчас с директором поговорю.
— О чём? — обомлел Саша. — Как тебя к Фонарёвым не пустили?
— При чём тут — не пустили… Я насчёт Тани хочу сказать.
— Да Воблый Глаз тебя и слушать не будет, — заметил Улька.
Воблым Глазом ребята прозвали директора не зря. Сухой, сдержанный, Звягинцев никогда не откровенничал с учениками, встречался с ними редко, говорил лишь о деле и при этом обычно улыбался язвительно и тонко. И ребята не знали, добрый у них учитель или злопамятный, щедрый или скупой, душевный или чёрствый. Звягинцев был для них загадкой. Он не допускал ребят ни в квартиру, ни в директорский кабинет, ничего не приоткрывал им в своей жизни.
В класс Звягинцев обычно приходил в наглухо застегнутом френче сизо-стального цвета. Неизменно блестели и поскрипывали тяжёлые, на толстой подмётке, сапоги, ёжик волос на голове всегда был пострижен коротко и аккуратно.
Директора побаивались, на уроках у него царила гнетущая тишина. Алексей Маркович больше всего не терпел разговоров, смешков, неожиданных вопросов, и ребята сидели обычно с бесстрастными, окаменевшими лицами. Зато под партами шла своя жизнь: они передавали друг другу записочки, шпаргалки, бесшумно дрались ногами, щипались…
Но Звягинцев не хотел знать того, что делается под партами, — главное, чтобы внешне всё было тихо и пристойно.
Как Улька с Сашей ни пытались сейчас удержать приятеля, тот не послушался и шагнул навстречу директору.
Алексей Маркович, высокий, в длиннополом сером пальто, ответил на приветствие Феди и сам начал разговор:
— Вы что ж, девятый класс, Таню Фонарёву обидели? Она, можно сказать, за всю школу старалась, вашу бригаду прославляла, а вы её рапорт охаяли.
— Так, Алексей Маркович… — торопливо и сбивчиво заговорил Федя, — нехорошо у Тани получилось… Зачем она такой рапорт сочинила?.. Она сейчас обманщицей выглядит, бахвалкой.
— Обманщицей?!
— Ну да… Таня же заявила на слёте, что наша школьная бригада первая из первых в районе. Мы, мол, вырастили на сотнях гектаров кукурузу, картошку. А разве так это? Всё же взрослые сделали — они и пахали, и сеяли, и урожай собирали. А нас ни к машинам, ни к семенам не допускали. Мы только на окучку ходили да тяпками махали… Да и с утками этими тоже нехорошо…
— Вот ты как считаешь? — усмехнулся Звягинцев, пристально поглядев на Федю. — Плохо же ты в обстановке разбираешься. Школьники всё-таки немало потрудились для колхоза. А это главное. И Таня правильно на слёте выступила. А если чего не договорила, так это только на пользу дела. Вроде как боевая зарядка на будущий год для всей бригады…
— А если ребята в такой липовой бригаде и работать больше не захотят? — вырвалось у Феди. — Алексей Маркович, помогите вы Тане… Пусть она по-честному ребятам объяснит, как с рапортом всё вышло.
Звягинцев покачал головой:
— Ну и путаница у тебя в голове, Стрешнев. Придётся, видно, заняться тобой.
Он направился было к дому Фонарёвых, но Федя остановил его:
— Тут, Алексей Маркович, ещё одно дело… насчёт удобрений.
— Каких удобрений?
— Помните, осенью наша школа суперфосфат для колхоза заготовила? А какой прок в том? Заготовить-то заготовили, а удобрения до сих пор в овраге лежат.
— Это ещё что за фантазия? — удивился Звягинцев.
— Можете сами увидеть.
Федя рассказал, как они с Улькой и Сашей нашли в Епишкином овраге суперфосфат.
Звягинцев встревожился. Действительно, заготовка минеральных удобрений, когда старшие классы на целую неделю были сняты с занятий и направлены на станцию разбивать окаменевшие завалы суперфосфата, изрядно прославила родниковскую школу. Звягинцева всячески расхваливали на учительских совещаниях, районная газета писала, что школа шагает вровень с жизнью, называла её передовиком трудового обучения.
— Алексей Маркович, так вы проверьте, — попросил Федя.
— Да, да, непременно… Я выясню, узнаю, — пообещал Звягинцев и, покосившись на стоящих поодаль Ульку и Сашу, положил Феде на плечо руку. — Только прошу тебя пока помолчать об этом. Чтобы никаких разговоров до выяснения. И своих приятелей предупреди. Договорились? А?
Федя кивнул головой.
Глава 9
Поезд на полустанке стоял две минуты. Варвара Степановна вытащила в тамбур тяжёлый чемодан и увесистый рюкзак, неловко спрыгнула с подножки вагона и попросила проводницу подать ей вещи.
Принимая от проводницы чемодан, она вдруг оступилась; старенькие, разболтанные замки на крышке щёлкнули, и чемодан открылся. Из него выпали какие-то пакеты, свёртки, стеклянные трубочки, пузырьки с жидкостью. Несколько хрупких трубочек разбилось, и на чёрные шпалы посыпались стёкла.
— Ох, господи! — ахнула проводница. — Всю свою аптеку загубите.
— Да не аптека это. Химикалии везу, оборудование… В городе раздобыла. Для ребят, для школьных опытов…
Проводница смутилась:
— Так вы учительница?.. Ну, извиняйте… А я подумала, что вы по аптечному делу.
Поезд тронулся.
Варвара Степановна торопливо собрала пакеты, пузырьки, закрыла чемодан и огляделась: как же теперь добраться до Родников?
У пристанционного склада, под навесом, стояло несколько грузовых машин. Колхозники нагружали их сыпучим минеральным удобрением.
«На дворе зима, а весна уже даёт себя знать», — подумала учительница, направляясь отыскивать попутную машину.