— Здравствуйте, Варвара Степановна! — услыхала она знакомый голос.
К ней подошёл председатель соседнего, рогачёвского колхоза «Коммунар» — Просеков. Высокий, поджарый, в короткой кожаной куртке, весь запорошённый белёсой пылью, словно заиндевевший, он поздоровался с учительницей.
— Видали такого?.. — усмехнулся Просеков, стряхивая с куртки пыль и вытирая платком лицо. — Вид у меня как у заправского мельника.
— Отличный вид! — улыбнулась Варвара Степановна. — Хорошо весну встречаете.
Они были давние знакомые. Просеков был когда-то учителем в соседней деревне, потом инструктором райкома партии, затем его избрали председателем колхоза «Коммунар», и вот уже третий год он неплохо работал в Рогачёве.
— Поздравляю, Варвара Степановна, — усмехаясь, сказал Просеков.
— С чем это?
— С успехами школьной бригады. Читал я в газете, читал. И ловко ваши ребята рапортовать научились! Всё-то у вас в ажуре, всё в порядочке…
Варвара Степановна нахмурилась:
— И я, Василий Андреевич, читала. А только рапорт ещё ни о чём не говорит. Вот еду домой и думаю: зачем это всё? Кому нужно так школу захваливать?
— Известно кому. Директор ваш с председателем колхоза стараются. Их хлебом не корми, дай только перед начальством покрасоваться — мы, мол, передовые…
— А вы тоже, коммунаровцы, хороши, — заметила Варвара Степановна. — Ваши дети у нас же, в Родниках, учатся, а вы никогда в школу не заглянете. Хоть бы посмотрели, чему да как мы ребят учим… И школьной бригаде могли бы помочь.
— Вот как, мы же и виноваты? — удивился Просеков. — А вообще-то, пожалуй, вы правы… Подумаем, Варвара Степановна. — Он подхватил её чемодан и невольно ахнул. — Ну и нагрузились вы! Словно камни везёте. Опять, наверное, что-нибудь для школы?
Учительница призналась, что в чемодане химикалии и оборудование для школьной агрохимлаборатории.
— И почему это ваш председатель не расщедрится, не приобретёт для школы лабораторию?
— Считает, что мы ещё не доросли до этого, что это лишние расходы… Вот и собираем с бору, с сосенки…
Просеков усадил Варвару Степановну в кабину грузовика и велел шофёру довезти её до Родников.
Вскоре машина вырвалась из путаницы пристанционных улочек и, обгоняя медлительные подводы с грузом, споро побежала по заснеженной равнине. Замелькали перелески, деревни, фермы, мастерские.
Широколицая, скуластая, с резкой продольной складкой на переносице, с частой паутинкой тонких морщинок под глазами, Варвара Степановна напряжённо всматривалась в дорогу, словно вела вместо шофёра машину.
Учительница хорошо знала эти места.
Здесь, в Родниках, в десяти километрах от станции, она родилась, провела детство, бегала с подружками за малиной во все знаменитые леса в округе и потом, не заходя домой, несла свою добычу на полустанок к скорому поезду. Шумный горячий паровоз с длинным хвостом вагонов подкатывал к полустанку, словно взмыленный конь, и стоял считанные минуты. Пассажиры, едущие на юг, не решались спускаться с подножек, и девчонки крикливой гурьбой осаждали поезд. Торопясь продать малину, они наперебой совали в руки пассажиров корзиночки и кузовки, отталкивали друг друга от покупателей, и Варька Ведерникова почему-то всегда оказывалась позади всех.
Её кузовок с лесными дарами пассажиры подхватывали уже на ходу поезда, и девочка обычно не успевала получить ни кузовка, ни денег.
Подружки, подсчитывая выручку, от души смеялись над растяпой Варькой; дома мать горестно разводила руками, а девочка, словно об увлекательной прочитанной книжке, рассказывала ей о горячем паровозе, резвом перестуке колёс, о блестящих, как зеркала, вагонах, уносящих людей в дальние края.
— Ты как святая у меня. По старым временам тебе бы в монастырь надо, в сподвижницы… — вздыхала мать.
После десятилетки Варя поступила в областной педагогический институт.
И опять полустанок встал на её пути. Правда, теперь это уже была оживлённая большая станция со складами и элеватором, с шумным посёлком по обеим сторонам железной дороги.
Варя приезжала домой и на каникулы, и в праздники, и в выходные дни.
Несколько часов езды в поезде, потом от станции до Родников напрямик через лес, через три страшных оврага и заболоченный лужок, по шаткому мостику через Можайку — и она дома.
Зимой пурга заносила узкую, еле приметную тропинку, мороз обжигал щёки, уши, колени, но Варя шла и шла, радуясь, что у неё здесь так много добрых примет, которые не дадут ей сбиться с дороги. Вот расщепанная молнией сосна на косогоре, вот знакомые заросли орешника, вот могучий дуб с ржавыми, ещё не опавшими листьями и, наконец, незамерзающий родничок в овраге, который чуть слышно булькал и позванивал, словно хотел сказать: «Так идёшь, так… Здесь твоя дорога».
Однажды Варя всё-таки заблудилась и добралась до дома только к полуночи. Мать растёрла ей снегом обмороженные колени и, радуясь приезду дочери, не могла не побранить её: в такую стужу и собака из конуры не выглянет, а она пешком шагала со станции.
— Надо мне, мама, надо! — оправдывалась Варя.
У неё уже было немало друзей и в школе и в деревне. Она привозила ребятам и старикам семена редких злаков, овощей, черенки и саженцы ягодников и плодовых деревьев, показывала, как надо начинать опыты и вести наблюдения. В те годы с её лёгкой руки на усадьбах многих колхозников с успехом привилась крупноплодная смородина, которую, к немалому смущению Вари, в Родниках назвали «ведерниковской».
— Да не моя это, не моя, — улыбалась Варя. — Эту смородину в питомнике вырастили…
— Ты её привезла, ты посадила — твоим именем и звать будем, — отвечали ей колхозники.
В начале войны Варя Ведерникова — теперь уж Варвара Степановна — вернулась в Родники с дипломом учительницы и стала преподавать в школе биологию и химию.
Но теперь уж было не до опытов. Мужчины ушли на войну, в колхозе работали женщины, старики, ребятишки, и Варвара Степановна вместе с ними выращивала хлеб, картошку, доила коров, косила Потом её даже избрали в колхозе бригадиром.
… Машина, съехав с пригорка, ворвалась в большое село Перегудово. Шофёр вёл машину, не снижая скорости.
Варвара Степановна тронула шофёра за рукав и кивнула на дорогу.
У школы, недалеко от шоссе, на вытоптанной снежной площадке, мальчишки бесшабашно играли в футбол.
Неожиданно от чьего-то сильного удара мяч залетел на шоссе и, подпрыгивая, покатился навстречу машине. Мальчишки с визгом побежали его догонять.
Шофёр, резко затормозив, остановил машину, выскочил из кабины и, выругав мальчишек, достал закатившийся под колёса мяч. Он был старый, мокрый, из разорванного бока выпирала оранжевая камера.
Не зная, что делать с мячом, шофёр покачал головой, потом подбросил его вверх, с силой взмахнул ногой — и промахнулся. Вместо мяча, смешно кувыркаясь в воздухе, вверх взлетела галоша с его валенка.
Мальчишки захохотали и, подхватив мяч, бросились врассыпную.
— Коноплёв! Лёня! — позвала Варвара Степановна, вылезая из кабины.
Рослый подросток, прижимавший обеими руками мяч к животу, оглянулся и замедлил бег. Потом остановился и, немного помедлив, направился к учительнице.
— Здравствуйте, Варвара Степановна… — растерянно заговорил Коноплёв, распаренный, словно после бани. — Это не я забил. Я в защите стою… Это из нападения бахнули…
— Значит, плохая из тебя защита, — сказала Варвара Степановна. — Дай-ка сюда мяч, Лёня.
Вздохнув, Коноплёв отдал мяч. Подошли другие школьники и, поздоровавшись с Варварой Степановной, стали упрашивать её не отбирать у них мяч. Они уже начали тренировки и думают весной вызвать родниковских школьников на футбольное состязание.
— Ну какие же это тренировки на проезжей дороге? — поморщилась Варвара Степановна и обратилась к шофёру: — И что это за мяч?
— Требуха… сычуг коровий, — подтвердил шофёр, разгадав маленькую хитрость учительницы. — Наши ребята с такой лаптёвой командой и играть не захотят.
— Это мы-то лаптёвые? — взъерошился Коноплёв. — Да мы ваших как миленьких…
— Нет, нет… — подтвердила Варвара Степановна. — Пока настоящих тренировок на спортплощадке не наладите, наши с вами играть не будут. Слишком неравные силы. Так и передайте вашему физкультурнику.
— Хорошо, передадим, — вздохнув, согласился Коноплёв.
Учительница отдала мяч Коноплёву, потом, притянув подростка к себе, застегнула ему полушубок и поправила шапку.
— Догадываюсь, ты, конечно, капитан команды. А похож больше на ушкуйника или на печенега. Тобой только малышей стращать.
Школьники заулыбались.
— Варвара Степановна, а вы к нам зайдёте? — раздались голоса.
— У нас теплица открылась… огурцы зацвели.
— Трактор от колхоза получили… «Беларусь», новенький.
— Нам уже землю в поле нарезали…
— Как-нибудь обязательно зайду, — сказала учительница, и машина тронулась.
Школьники ещё долго махали ей вслед руками, а Варвара Степановна вновь предалась раздумьям.
Вот и Перегудово стало частицей её жизни.
Она пришла сюда два года назад, после бурного собрания учителей-коммунистов, когда стало известно, что в перегудовской школе не хватает преподавателей, что там сменился уже третий директор, что школа по успеваемости занимает последнее место в районе.
Тогда многие не понимали поступка Варвары Степановны: в Родниках у неё налаженная жизнь, квартира, дочь, родственники, а она почему-то предпочла довольно запущенную перегудовскую школу. В хорошую погоду учительница ходила в новую школу пешком или ездила на велосипеде — семь километров туда, семь обратно, но в зимнюю погоду и весеннюю распутицу ей пришлось снимать в Перегудове угол.
Через два года дела в перегудовской школе наладились, и учительница вернулась в Родники. Как и раньше, она стала преподавать в старших классах биологию и химию, а потом ей поручили заведовать учебной частью по производственному обучению.
Глава 10
В Родниках машина остановилась у квартиры Ведерниковых. Шофёр внёс в сени чемодан и рюкзак и, попрощавшись с учительницей, поехал дальше, в Рогачёво.
Варвара Степановна переступила порог и замерла: по крашеному дощатому полу разгуливали юркие, подвижные жёлто-пушистые комочки. Они перебегали из угла в угол, тыкались носами в железный противень около печки, пищали, и Варваре Степановне показалось, что в комнату ворвалась весна с её разнобойным птичьим щебетом. Круглая печка-голландка топилась вовсю, за чугунной дверцей сердито гудел огонь.
«Да это же утята… — И учительница, нагнувшись, взяла в руки один пушистый комочек, другой. — Должно быть, только что с инкубатора… И как они сюда попали?»
Из-за печки вышла разрумяненная Настя, держа в руках кастрюлю с каким-то месивом. Переложив месиво в противень, она постучала по железу пальцем и позвала: «Ути, ути, ути!»
Смешно переваливаясь и налезая друг на друга, жёлтые комочки облепили противень и дружно застучали по дну клювиками.
И только сейчас Настя увидела мать. Быстро вытерев о фартук перемазанные утиным кормом руки, она бросилась к ней:
— Приехала!.. Наконец-то!..
— Что это, дочка?
— Утиная ферма на дому, — усмехнулась Настя. — Мобилизованы все ученики на утиный фронт, с четвертого до десятого класса.
Варвара Степановна ничего не понимала:
— Какая мобилизация? При чём здесь утиный фронт?
Настя рассказала, что произошло в отсутствие матери.
А позавчера с инкубаторной станции привезли крошечных утят. Часть утят кое-как разместили на колхозной птицеферме, а пять тысяч передали школе. Звягинцев сразу же объявил очередную мобилизацию на «утиный фронт» и дал команду взять каждому ученику по двадцать утят и выращивать их дома.
Ребята, конечно, подчинились, а вот Федя Стрешнев и Парамон Канавин наотрез отказались.
— А тебе, мама, как преподавателю биологии поручено отвечать за всё это, — закончила Настя.
— Погоди, погоди… — растерянно заговорила Варвара Степановна. — Как это — выращивать на дому? А как же люди будут жить вместе с утятами?
— Не знаю… — вздохнула Настя. — Я вот с утра печку топлю. Очень утята тепло любят… Чтоб не ниже тридцати градусов. А прожорливые какие — ужас! Третий раз сегодня кормлю, а им всё мало.
— Недоразумение, чепуха какая-то! — Варвара Степановна заходила по комнате и едва не придавила желтый комочек, сунувшийся ей под ноги.
— Алексей Маркович говорит, что утки — это наш долг… Дело чести школы… Ты куда это? — спросила Настя, заметив, что мать взялась за скобку двери. Ей ведь столько надо было ещё рассказать о событиях последней недели!
— Потом, дочка, потом, — сказала Варвара Степановна, встретив вопрошающий взгляд дочери. — Я скоро вернусь. Надо же разобраться в конце концов…
— Ты хоть застегнись! — крикнула вдогонку матери Настя.
Варвара Степановна мельком глянула в зеркало у двери. Ну вот, и опять щёки пошли пятнами. И когда же она научится вести себя поспокойнее?
Запахнув пальто и поправив вязаный платок, Варвара Степановна поспешно вышла из дому и направилась к школе. И как она ни была взвинчена, но, зная, что за учителем всегда пристально следят ребята и взрослые, старалась казаться спокойной.
Вот от колодца ей кивнули женщины: «С приездом, Варвара Степановна! Загостились вы!»; с дороги, из саней-розвальней просалютовал кнутовищем старик возчик; ребятишки, съезжая с горки на санках, замахали ей руками.
Учительница кивала в ответ, говорила: «Здравствуйте», «Спасибо», — не дай бог, кого-нибудь не заметить, не сказать доброго слова.
Но утята не выходили у неё из головы. Варвара Степановна зашла в один дом, где были школьники, в другой, в третий. И всюду ребятишки усердно топили печи, готовили корм, кормили утят. Утята пищали, галдели, разбредались по всем углам, лезли под ноги взрослым, которые на чём свет ругали учителей.
Нет, это было невероятно! Разместить утят по избам, вернуться к тем временам, когда люди жили вместе с поросятами и телятами?! И кому пришла в голову такая затея? Неужели Фонарёву и Звягинцеву? А что думает об этом секретарь партийной организации Григорий Иванович Шугаев? Правда, человек он в колхозе новый, всего лишь полгода вернулся из города в родную деревню и начал работать заведующим ремонтной мастерской.
Варвара Степановна решила больше не заходить в избы — всё было ясно. Скорее в школу! Но едва она миновала дом Стрешневых, как с крыльца выскочил Ромка и догнал учительницу:
— Варвара Степановна, к нам зайдите, к нам…
Учительница с тревогой оглядела мальчишку — он был в валенках, но без пиджака, без шапки — и повернула к дому Стрешневых.
В избе шла баталия.
Хозяйка дома, высоко подоткнув юбку, сгребала кормившихся у противня утят и бесцеремонно засовывала их в корзину. Прохор Михайлович сидел за столом и безучастно смотрел на жену.
— Что ты делаешь? — закричал Ромка, бросаясь к матери. — Всех утят передушишь.
— Забирай свою ораву! Вон отсюда! — кричала Евдокия, продолжая сгребать пушистые комочки. — Чтоб духу их не было…
— Варвара Степановна, хоть вы скажите ей… — взмолился Ромка.
— Что у вас тут происходит? — спросила учительница.
— А это вас нужно спросить, учителей, наставников! — сердито заговорила она. — Мне с семьёй повернуться негде, а тут ещё пискляки эти. Федька хоть сообразил, не взял утят, так теперь Ромке навязали…
— Мам, так это временно… пока морозы, — вступился Ромка. — Так Алексей Маркович сказал.
— «Временно, морозы»!.. — передразнила Евдокия, — Так утятам не меньше двух месяцев в тепле надо быть. Вот пусть ваш Алексей Маркович и держит их в своём кабинете, а я не желаю в вонючем утятнике жить: пищат тут, гадят. И от жары задохнуться можно.
— У нас же мобилизация. Боевое задание, — заныл Ромка. — Честь школы спасаем…
— И что это за порядки у вас в школе? — обратился к учительнице Прохор Михайлович. — Что ни месяц — гонка да переполох. Осенью ученики картошку в грязи копали, потом свёклу под дождём перебирали. Теперь новая придумка — утиная страда. А чему ребята от такой суеты научиться могут? Бредут, как лошади с шорами на глазах, ничего не видят, не смыслят…