Ехать пришлось в плаще, что страшно связывало особенно при быстрых движениях. Не успели мы подняться до середины горы, как дождь перешел в густой снег, валивший крупными хлопьями. Впереди почти ничего не было видно, но, несмотря на погоду, я решил все же продолжать охоту.
Проездив часа два, мы добрались, наконец, до домика Митюкова, где просидели с час, убедившись, что снег зарядил надолго и переждать нам его не удастся. Поэтому мы решили прибегнуть к последнему средству — рассыпаться цепью по лесу и так горами ехать к дому, в надежде, что кто-нибудь случайно наткнется на «мишку». Снегу к тому времени уже выпало с полфута.
Мне выпал жребий ехать в центре, по самой густой чаще. Охотники раскинулись на расстоянии версты. Метель была страшная. Порывы ветра жутко выли в ветвях старых дубов. Одним словом, погода была настоящей «медвежьей». На 30–40 шагов ничего не было видно и ориентироваться приходилось только по ветру, который дул с правой стороны. Постепенно подымаясь в гору, я неожиданно наткнулся на сильно занесенный снегом медвежий след, подошедший справа. Медведь в общем держался намеченного мною направления, переходя от дуба к дубу, как видно, в поисках дупла, чтобы укрыться от непогоды.
Я ехал на чистокровной скаковой английской кобыле Планете, которая воспитывалась всю жизнь в конюшне и никак не реагировала на запах зверя, каковое обстоятельство в данном случае было удобно. В противном случае храп лошади раньше времени мог бы вспугнуть медведя. Я слез с седла и вел лошадь на поводу, пробираясь очень медленно, шаг за шагом всматриваясь между деревьями, в надежде увидеть черную тушу на белом снегу, как образно рисовало это мое воображение. Глядя на сильно занесенный след, создавалось впечатление, что зверь прошел давно, но инстинкт говорил за то, что медведь прошел здесь не более получаса. Снегопад продолжался с тою же интенсивностью. С начала его прошло не более трех часов, а толщина снегового покрова достигла уже четверть аршина. Наконец, провиляв довольно долго от дуба к дубу, «мишка» вышел на пологий холмик и стал осторожно пробираться по нему. Я продолжал зорко всматриваться в горизонт, кстати, также очень ограниченный. Только старый или бывалый охотник может понять мои переживания, которые я испытывал в тот момент. Ружье, как всегда, я держал наготове в правой руке, поминутно стряхивая с мушки и прицела мокроватый и сильно налипавший снег. Длинный плащ стеснял мои движения, как и Планета, которую я вел на поводу. Однако оставить лошадь я не мог, так как подвергал ее риску был растерзанной медведем, если бы тот случайно сделал круг и наткнулся на нее. Здесь-то я вспомнил и пожалел, что со мной нет храбрых «поводырей» — моих дочерей.
Время шло, а след по-прежнему все еще был занесен хлопьями снега и продолжал подниматься по отлогому, довольно плоскому, хребтику. Лес постепенно начинал редеть, показывая этим близкое свое окончание, как я и предполагал, хорошо зная этот район, а медведя так и не было. Справа и слева, куда удалились остальные охотники, также не было никаких признаков шевеления. «Неужели, — думал я, — медведь, поднявшись на гору и перевалив через нее, ушел в закрытое от ветра место».
И вдруг, неожиданно, как взрыв бомбы, в двух шагах передо мной, появилось и подскочило что-то огромное. Снег вихрем взвился кверху, раздался страшный рев. Лошадь рванула назад, вырвав из моей левой руки повод, а впереди черная огромная туша покатилась от меня, продолжая, от испуга, дико реветь. Но через момент все было кончено. Мои руки действовали с обычной привычно-инстинктивной быстротой. Первая пуля, пущенная с расстояния 10 шагов, свалила зверя, но затем он, будучи смертельно ранен, сделал прыжок, пытаясь спастись. Вторая пуля в затылок успокоила его на месте.
Трофей оказался крупной самкой, редкого бурого гималайского медведя, с прекрасной густой шерстью серебряного отлива.
Вскоре на выстрелы съехались остальные охотники, а через полчаса прекратился и снегопад. Осень сразу обернулась в зиму — мое самое любимое время года, Из сторожки по телефону вызвали сани, а через два часа мы уже дома вкусно обедали, а еще через двадцать дней выпивали добрую чарку под свежие медвежьи окорока.
К сожалению, радость удачи вначале была сильно омрачена — мои «коновожатые» долго не могли простить погоде, испортившейся утром и заставившей их остаться дома.
Триплет
Описываемый ниже случай произошел в Корее во второй половине января 1932 года. Группа охотников выехала на север, в любимые нами кабаньи горы, в местность Унгидон и Янчендон. Снег лежал уже давно выпавшим, солнопеки сильно затаили, и поэтому охота была трудной и малодобычливой. Все же компанией взяли несколько кабанов и с десяток коз.
Не дождавшись нового снега, мы решили было вернуться домой, в город Сейсин, где мы тогда обычно проводили зиму. Большинство так и сделало. Накануне разъезда, вечером, один старый кореец из местности Янчендон сообщил, что в верстах двадцати от нас, за двумя перевалами есть когда-то обильная зверем падь Пями Гори (что в переводе значит Змеиная падь), в которой он часто встречал медведей. Меня особенно заинтересовало интригующее название пади, и на еле дующее утро я, распрощавшись с отъезжающей домой компанией, отправился на дальнюю разведку, чтобы потом выйти к другой железнодорожной линии на Мусан и оттуда уже добраться домой. Со мной упросился пойти мой младший сын Юрий. Ему тогда было всего 12 лет, но я уже часто брал его с собой, и он прилично стрелял из «мураты» — одноствольного дробового ружья двадцатого калибра, которое прилично бьет круглой свинцовой пулей и которое очень распространено в Корее между охотниками-промышленниками.
В эту экскурсию с нами отправился также старый охотник-кореец А. П. Шин, бывший еще охотником в Приморье, мой сподвижник по искоренению там хунхузничества. Он пробыл там, в моей противохунхузнической организации, 22 года и в 1930 году возвратился в Корею. С ним мы еще встретимся в последуй рассказах.
Пошли мы, как обычно, напрямик горами, а наш несложный охотничий скарб отправили с корейцем, которого сопровождал Юрий, по горной тропе в корейскую фанзу, находящуюся в горах Янчендона.
Счастье мне улыбнулось сразу же. Перевалив в Дикую падь мы с Шином разошлись. Он шел низами, а я вершинами гор. Пройдя версты три, я услышал внизу выстрел и на всякий случай остановился — не побежит ли в мою сторону какой-нибудь зверь. Вскоре я действительно заметил стадо кабанов, поднимающихся по склону оврага в мою сторону. Снег на северном склоне был глубокий, кабаны шли тихо. Падь, по которой шло стадо пересекалась крутым поперечным оврагом, по которому кабаны отвернули. Стрелять пришлось с расстояния 600 шагов, но все же мне удалось убить пару хороших чушек.
А. П. Шин, как выяснилось впоследствии, наткнулся на стадо кабанов, но без успеха. Стадо было в чаше, первый его выстрел был неудачным, кабаны скрылись в лесу и напоролись на меня.
К вечеру собрались на ночлег в фанзу, куда уже были доставлены наши вещи и провизия. Наш постоянный охотничий повар Чигони уже приготовил ужин, который обычно состоит из вкусного супа с хорошим наваром (благо на зимней охоте недостатка в мясе не бывает), вареного риса и отварного картофеля, который всегда имеется в изобилии в любой корейской фанзе. После ужина выпивается несколько чашек чаю. Не приходится говорить, что в аппетите недостатка не бывает, так как пропутешествовав по горам за день верст тридцать и основательно промерзнув, при возвращении на бивуак заранее мечтаешь о сытном ужине и горячем кане.
Когда ужин был закончен, мы разлеглись на теплом кане, где наши усталые тела обрели покой, и готовились к очередному утреннему походу на знаменитую Пями Гори. Мы первым долгом пригласили к себе хозяина фанзы, чтобы опросить его обо всех окрестных новостях, связанных с охотой и пребыванием диких зверей. К этому времени Чигони принес очередной чайник с горячим чаем.
Кстати, следует познакомить читателя с тем, что представляет для охотника по вечерам горячий чай. Всю прелесть этого ощущения может оценить только тот человек, который сам это испытал. Как основное правило, все таежные охотники приучают себя не пить воды и не есть снега во время ходьбы по горам, в течение всего утомительного дня охоты, за исключением обеда, когда иногда удается согреть чай. Принимая же во внимание сильное напряжение во время лазания в течение всего дня по горам и вызываемую им испарину, при которой человек теряет максимум содержащейся в организме влаги, вечером появляется исключительно сильная жажда. Вот тут-то, лежа на боку, начинаешь бесконечно утолять жажду, что поистине является вполне заслуженным удовольствием для охотника.
Предложив старику-хозяину чашку чая, который корейцы очень любят, мы принялись за расспросы. Хозяин оказался человеком словоохотливым и рассказал нам все, что сам он знал про окрестности. Обыкновенно, если хозяин фанзы уклоняется от расспросов, значит он или его близкие имеют в окрестностях ловушки для зверей. Особенно скрывают они зверовые ямы (охота при помощи которых запрещена законом), но есть и много других способов ловли зверя. Нужно отдать должное лесным корейцам — они очень талантливые следопыты и такие же выдержанные наблюдательные звероловы. Несмотря на мой большой многолетний таежный опыт, я до сих пор часто учусь у корейцев многому тому, что связано с охотой и промыслом. Когда это нужно, они умеют хорошо хранить таежные тайны или направить вас, как говорится, по ложному следу.
Наш хозяин, в конце концов, поведал, что Пями Гори действительно когда-то славилась обилием крупного зверя, что и сейчас еще иногда заходят в нее изюбри, пятнистые олени, постоянно пребывает много кабанов, а осенью жили медведи, но где они залегли по берлогам — неизвестно. Все услышанное нас очень ободрило, и засыпали мы с радужными надеждами. Огорчило лишь отсутствие хорошего снега.
Утро настало ясное, морозное, но тихое, что не сулило охотничьих успехов в густо заросшей местности, т. к. в чаще видимость ограничена, а лесной шорох не способствует подходу к зверю на близкое расстояние.
Со мной упросился идти Юра, вооружившись своей «муратой», заряженной пулей. Мы быстро углублялись в густо заросшую падь, прошли по лесной тропинке версты две, и она закончилась, что говорило за полную необитаемость пади и редкое посещение ее охотниками. Такие вещи всегда как маслом смазывают душу охотника. Постепенно мы стали забирать вправо по косогору, опушками крупного леса, чтобы видимость (горизонт) была шире. Начали попадаться следы кабанов и вскоре мы пересекли следы стада в 10 голов, прошедшие накануне. Следить было трудно, но все же мы придерживались направления движения кабанов, иногда делая круги, когда след терялся. Наконец, след вывел нас на солнопеки, где он почти совершенно потерялся и следить стало еще труднее, хотя он был и ночным.
Стадо продолжало подниматься все выше по мелким дубнякам и постепенно поднялось на высоту около 2.000 футов. Было уже около часа дня. Солнце на солнопеке грело довольно сильно и даже мои руки в рукавицах немного вспотели. До перевала через хребет, влево от нас, оставалось не больше пятидесяти шагов, Люля (Юра) шел в трех шагах позади меня. Двигались мы тихо, как тени, всматриваясь и прислушиваясь, так как копанина от прошедших кабанов была совершенно свежей. Я уже подумывал об обеде, как только мы поднимемся на хребет и выясним, куда могли уйти кабаны после своего позднего завтрака, но как всегда это бывает на охоте, все интересное случается молниеносно и неожиданно. Так получилось и на этот раз.
Совершенно неожиданно я увидел молодого кабана, стоящего в 20 шагах от меня, между желтыми дубками, отчасти скрывавшими нас. Он стоял головой обращенной к подошве горы и хотя уже слышал мое приближение, но еще не уяснил, кто к нему приближался, так как ветер, хотя и легкий, тянул от него. Ввиду того, что остальное стадо рылось поблизости, он не мог понять причину шороха. Приходилось стрелять без выбора (обыкновенно в таких случаях выбираешь крупнейшее животное), так как его бегство могло бы спугнуть и все остальное стадо. Ружье у меня по обыкновению было на перевеси правой руки, но нужно было его снять очень осторожно и, быстро вскинувшись, выстрелить. Для этого необходимо было стряхнуть рукавицу с правой руки, которая, как я уже говорил, вспотела. Немало пришлось повозиться, пока рукавица была сброшена. Я вскинул ружье и выцелил, но в момент выстрела кабан бросился вниз, т. е. в ту сторону, в которую смотрел, — это они делают по привычке или инстинкту. Я не был уверен, попал ли в него. Одновременно раздался выстрел Люли, стоявшего позади меня. В последующий момент я услышал сильный шум и хрюканье стада кабанов, бросившихся влево от меня к перевалу. Крикнув Люле, чтобы он смотрел след и место стрелянного нами кабана, я бросился на перевал, в надежде увидеть с него убегавших животных. Поднявшись на гору, я только услышал шум убегавшего вправо под обрыв стада, а для того, чтобы увидеть его, мне пришлось сбежать на тридцать шагов по крутому поперечному хребтику и смаху взобраться на груду каменной россыпи, откуда и надеялся опять его увидеть. Передо мной были навалены довольно крупные камни, возвышавшиеся над горкой саженей на восемь. Не добравшись до верха сажени на две, я действительно увидел шагах в двухстах убегавших по лощине кабанов. Выбрав крупного секача, я выстрелил. Раненый кабан круто повернулся и бросился назад в мою сторону, скрывшись от меня в чаще. Не теряя времени, я выстрелил по другому. Заросли сильно мешали прицелу и я, переведя очередной патрон, стал прицеливаться еще раз.
В это время, где-то за россыпью, на которой стоял, я услышал страшный рев и ломающиеся кусты. У меня создалось впечатление, что раненый мною кабан, не добежав до меня несколько шагов, упал и с ревом катился обратно в овраг, но так как с одной стороны камни мешали мне хорошо видеть и слышать, а с другой — я был занят наблюдениями за бегущими кабанами, не теряя надежды послать удачно пулю, я не мог сообразить, что происходит за скалой. Выстрелив в третий раз по кабанам, я все же был смущен, когда рев, исходивший откуда-то поблизости от меня, стал усиливаться. Казалось, что подо мной гудят все камни и беспрерывно ломается сухой хворост. К этому времени убегавшее стадо скрылось за оврагом и я, внимательно осмотревшись, убедился, что рев исходит из расщелины подо мной.
Рев продолжался. Я моментально вскочил на самый верхний камень и тотчас же увидел, в сорока шагах от меня, черного косматого зверя, пытающеюся скрыться за ближайшей скалой. Я быстро вскинул ружье и выстрелил. Зверь скрылся, но рев около меня продолжался. От близкой скалы гудело эхо и разносилось по горам. Я все еще не мог сообразить в чем дело, но вдруг из находившейся подо мной расселины вывалился черный мохнатый «мишка», сделал прыжок, упал, заревел и, вновь вскочив, с ревом бросился по лесу под гору. С первой же пущенной в него пули он перевернулся, но сразу же вскочил. Вторая пуля уложила его на месте.
Рев подо мной все еще продолжался с прежней силой. Будучи занят стрельбой по зверям, я все еще не мог понять, что в сущности происходит и откуда, как из рога изобилия, сыпятся медведи.
Не успел «мишка» как следует перевернуться, как из-под меня вывалился следующий и с таким же оглушительным ревом, как и первый, сделав прыжок, свалился затем вскочил, но моя очередная пуля заставила его перекувырнуться. Он вновь вскочил, но вторая пуля положила его на месте. Когда все утихло, только два медвежьих трупа на белом снегу говорили о только что происшедшем.
В этот момент сзади меня раздался тревожный голос подбегающего на выручку Люли:
— В кого ты стреляешь? Я услышал много твоих выстрелов, находясь за горой, и бросил следить кабана, на следу которого крови не оказалось. Подбежав к тебе и поднявшись на вершину горы, я увидел, что откуда-то из-под тебя выскакивают черные звери и убегают, но после твоих выстрелов падают и остаются на снегу… А я даже не успел зарядить ружье!..
Осмотрев убитых медведей, мы пошли познакомиться с местом, из которого они появлялись. Все оказалось очень просто. В россыпи, на которой я очутился, стреляя по кабанам, была берлога, в которой спали три медведя. Оказалось, я стоял на краю россыпи рядом с ними — всего в двух саженях. Из пещеры, в которой лежали медведи, выводили в разные стороны шесть небольших отверстий и только на противоположной от меня стороне было одно большое, но все же с большим трудом позволяющее медведю выбраться. Услышав мои выстрелы, они с испугу стали метаться по берлоге, старались скорее из нее выбраться, друг другу мешали и дико ревели.
Следует отметить, что случай с тремя медведями занял не более двух минут, причем первое время, занятый всецело охотой на кабанов, я не мог понять, что происходит. Когда же первому медведю удалось выскочить, он упал на сухой хворост, как и все остальные, так как от долгого лежания у «мишек» отекли ноги. Этим и объясняется причина их странных прыжков и падений, сопровождаемых диким ревом.