Рассказанные мною выше сборы мне напоминают о том, как часто ко мне приезжали в Сидеми, а позднее в течение 20 лет в Корею «знатные иностранцы» буквально со всех концов света и всех национальностей. Настоящих охотников среди них было не больше 10 процентов, а все остальные — это буквально Зонтекхс Иегери, начитавшиеся Майн Рида и Фенимора Купера и наслышавшиеся историй об охоте по крупному зверю, в результате чего и воспылали страстью пожать лавры охотничьих побед. Обыкновенно такой «будущий герой», запасшись обязательно крупнокалиберным карабином, надевши по картинке сшитый охотничий костюм, иногда даже полуафриканский, приезжает в январе в Северную Корею поохотиться на крупного зверя. Из разговора быстро выясняется, что его, видите ли, больше всего интересуют тигры. Он не прочь увезти с собой пару тигровых шкур, заодно леопарда и пары две ветвистых олених рогов, чтобы было потом чем похвастаться перед друзьями. Выслушиваешь, делая при этом серьезное лицо, и незаметно наводишь разговор на то, каких зверей уже добывал ваш гость. В большинстве случаев выясняется, что его дядя убивал волков, сам он был на охоте за лисицами, а убил на своем веку всего лишь пару зайцев. В лучшем случае финал охоты с таким героем таков: пробродив несколько дней по тайге и наткнувшись на след тигра, покажешь ему эту симпатичную «лапку», величиной иногда с хорошую тарелку. Тут сразу же настроение меняется, особенно, если след направляется в густую чашу. Ваш герой выяснив в какую сторону ушел тигр, начинает искать причину для того, чтобы взять обратное ему направление, а вечером на бивуаке заводит разговор, что его беспокоят домашние дела, что ему необходимо завтра возвращаться, но он теперь искушен этой охотой, и на следующий год приедет не один, а с кучей друзей и т. д.
Но вернусь к своему рассказу. Утро выдалось вновь ясное и не очень холодное. Дул сильный северный ветер, и как будто бы все способствовало успеху. Мои вчерашние спутники, Быков и Шонгин, вновь изъявили желание сопутствовать мне на охоту, и таким образом нас собралось четверо. Так как мы не знали, далеко ли за ночь ушел барс, решено было поседлать коней и ехать верхом, чтобы постараться во что бы то ни стало догнать зверя по следу, а потом уже начать на него охоту, в зависимости от обстановки. Собак, конечно, взяли с собой. Ввиду того, что накануне барс был оставлен фактически на большом мысу, окруженном с трех сторон морем, мы решили пересечь перешеек этого мыса и найти выходной след, и дальше следовать по нему. Однако, проехав, мы выходного следа не обнаружили, из чего явствовало, что барс остался где-то в районе, покинутом нами накануне, и не старался уйти. Это говорило о том, что рана оказалась более серьезной, чем я думал, а скалы Красного утеса казалось служили своей недоступностью прекрасным прикрытием для зверя. Повернув в сторону мыса, мы разделились, чтобы быстрее найти след. Я и Трусов поехали по хребту над Красным утесом и отделяющим этот утес от дубового сивера, а других охотников отправили по середине сивера попытаться, если им удастся, пересечь след. Кроме того, если бы барс все еще оставался на сивере, он, будучи вспугнут Быковым и Шотиным, попытается перебежать обратно под Красный утес и набежит на нас.
Собаки шли с нами. Я ехал впереди, держа в руках наготове маузер, Трусов ехал вторым, а сзади него бежали собаки. Так мы проехали версты две, миновав Красный утес и вчерашний след барса, по которому мы вчера вышли, и приближались уже к скале на хребте Великаньи уступы (это отдельные скалы), но обратного следа не пересекли. Было ясно, что барс оставался где-то между нами и охотниками, ехавшими по сиверу слева от нас. С ними мы должны были встретиться за Великаньими уступами.
Поднимаясь на очередной холмик, я совершенно неожиданно для себя увидел в сорока шагах от себя бегущего через холмик барса, который был потревожен нашими охотниками в сиверу и по оврагу поднялся на наш хребет, чтобы вновь скрыться в скалы Красного утеса. Он не видел меня и поэтому, не торопясь, поднимался на ближайший по нашему пути холм. Ветер дул от него. Я оттянул назад лошадь, спрыгнул с седла и выскочил вперед на горку. Барс был всего лишь в 60 шагах от меня. Место было гладким, и зверь весь был на виду. Выделив ему в спину между лопаток, я выстрелил, и раненый зверь стремглав метнулся вправо под Великаньи утесы и скрылся под обрыв. В этот момент Трусов пустил ему вслед заряд картечи. Взбудораженные собаки в азарте буквально кубарем покатились под скалу догонять тяжело раненого барса, но из-за крутизны мы не могли спуститься за ними. Привязав лошадей к деревьям, мы выскочили вновь на хребет и через несколько минут услыхали впереди за скалами ожесточенный лай. Мы бросились по гребню горы, пробежали шагов 300 и, выйдя на край Великаньего уступа, увидели под нами, шагах в сорока, сидящего на снегу раненого барса. Собаки стояли по обе стороны его и лаяли. Увидя нас, они усилили свой лай.
Перед нами была редкая картина. Барс сидел на белой снежной полянке, Барсик и Буян старались его укусить, и тогда он по очереди поворачивался то в ту, то в другую сторону. Сидя на скале, мы были в полной безопасности и могли даже разглядеть глаза зверя. Через несколько минут на собачий лай прибежали наши спутники и тоже стали любоваться редкой картиной. Охотники в азарте все время порывались выстрелить в барса, но я их останавливал, чтобы лучше запечатлеть эту картину. Мне было ясно, что зверь не уйдет, так как при малейшей попытке к бегству я мог его пристрелить. Однако постепенно собаки стали наглее, а барс старался схватить то одну, то другую. Хотя собаки были и опытные и удачно нападали, и отскакивали от зверя, все же злоупотреблять этим стало рискованно. Как я сожалел, что со мною не было в этот момент фотоаппарата. Чтобы не потерять собак, я скараулил момент и добил барса в шею, чтобы не испортить ему черепа.
После выстрела собаки наскочили на свою жертву и стали ее трепать немилосердно, как видно считая, что они являются главными виновниками торжества. Шкуры хищника, кабана и медведя так крепки, что не поддаются легко собачьим зубам, почему, в поощрение на будущее, всегда следует псам разрешать потрепать зверя. Другое дело, если в зубы собак попадется затравленная лисица, заяц или коза. Здесь необходимо остановить собак моментально, ибо при самом незначительном промедлении от трофея останутся только «рожки да ножки».
Подошли к барсу и мы. Он оказался крупной самкой. Поделившись впечатлениями и переживаниями, как полагается в таких случаях, я спросил загонщиков, где они пересекли след зверя. Оказалось, он перевалил с вечера в сивер, спустился не дальше 300 шагов и пролежал в лежке, пока его не спугнули, случайно наехав на него, наши спутники. Осмотрев рану, которую я нанес ему накануне, я обнаружил, что ранение было серьезным: пуля попала в переднюю ногу ниже колена, разорвала сухожилия и вырвала мясо до кости. Зализывая рану, барс обнажил наполовину кость и конечно не мог безболезненно ступать на ногу.
Вытащив вчетвером нашу добычу на крутой хребет, мы стали совещаться, как доставить ее домой, так как одному человеку донести было не под силу. Я решил попробовать навьючить барса на спину Ляльки, который был приучен у меня возить коз, а иногда и волков, но здесь запах зверя оказался для него настолько непереносимым, что он долго не хотел подходить близко, страшно храпел и упирался. Пришлось применить старый испытанный способ успокоения — намазать ноздри коня кровью барса, отчего он лишается ощущения обоняния и завязать глаза. Затем тушу барса водворили на спину Ляльки и закрепили. После того, как он прошел некоторое расстояние, повязку сняли, но вскоре же Лялька вновь стал проявлять беспокойство и храпеть — как видно, запах крови из носа стал постепенно испаряться. Пришлось вновь достать из раны кровь и повторить смазывание. До дома было версты четыре, причем каждую версту операция смазывания повторялась. Должен заметить, что, несмотря на частые транспортировки за седлом у Ляльки коз, при вьючении неизбежно приходилось прибегать к смазыванию кровью ноздрей, но, подчиняясь мне при этой процедуре, он стоял смирно и выражал свое волнение всегда лишь сильным храпом, продолжавшимся лишь до того момента, когда я садился на него верхом. Как только он чувствовал, что я на нем, Ляльку оставляли всякие страхи, и он шел спокойно.
На другой день я поехал выяснить, откуда взялся так неожиданно второй барс, и по следам установил, что оба барса, будучи парой, пришли на полуостров вместе и здесь разошлись на охоте. Когда я убил самца, самка, как видно, долго бродила в поисках супруга и забрела на южные склоны гор, более чистые от растительности, чего обычно в нормальных условиях хищники избегают.
Насколько трудно убить барса вообще, это можно судить по тому, что, продолжая постоянно охотится, я следующего барса убил лишь по прошествии десяти лет после вышеописанных событий. Кроме того, я знаю многих охотников, которым за всю их долгую карьеру ни разу не улыбнулось счастье убить барса, несмотря на то, что в течение каждого сезона они натыкались на его следы.
Приключение с медведем
Это произошло давно — в 1920 году, в Приморье, на полуострове Янковского. У меня в именьи под оленей был выгорожен огромный парк, площадью в 5.000 акров земли. Наполовину эта площадь была покрыта густым лесом. Внутри возвышались горы высотой в 760 футов со многими скалами и пересекались глубокими падями с горными ручьями, обычно не замерзавшими в зимнюю стужу. С юго-восточной стороны парк выходил к незамерзающему Японскому морю, а с трех сторон был обнесен оцинкованной проволочной сеткой в 10 футов высотой и длиной в двенадцать верст. Проволочная сеть с обоих концов у моря заканчивалась на неприступных скалах. Вдоль всей ограды, по обе стороны сетки, пересекая хребты, была прорублена просека шириной в 50 саженей, трава на которой скашивалась в лето несколько раз, чтобы охраняющие парк сторожа могли следить за приближающимися к сетке барсами, медведями и главными врагами оленей — браконьерами, война с которыми не прерывалась ни днем, ни ночью. В парке паслись на свободе до трех тысяч оленей, причем стоимость срезанной оленьей головы с пантами оценивалась от 500 до 1000 рублей — суммой по мирному времени крупной. На одну такую голову можно было безбедно существовать целый год. Конечно, для сторожей и для меня, их ближайшего руководителя и вдохновителя, браконьеры, вооруженные прекрасными ружьями, опытные таежники и стрелки, были самыми настойчивыми и опасными противниками, но борьбе с ними я посвящу отдельную главу.
Вдоль сетки, на всех холмах и перевалах, было построено шесть сторожевых блокгаузов. Вдоль всей линии был проведен телефон, непосредственно соединенный с моей квартирой в именьи. Кроме того, четыре сторожевых домика высились на главных высотах среди парка и, таким образом, каждый выстрел, произведенный в любой долине, всегда мог быть кем-то услышан. Скрываться же тому хищнику, который уже под покровом ночи или тумана (а туманы в Приморье длятся иногда неделями) проскользнул внутрь парка незамеченным, было легко, благодаря густой чащи летом, особенно в высоких полутропических папоротниках и травах. На помощь приходили и расселины скал.
Все же барсы и медведи забирались в заповедник редко и каждый такой случай был подлинным событием, ибо сейчас же устраивались охоты, а если позволяли условия, то и облавы с неизменным успехом. Облавы делались обыкновенно в тех случаях, когда в парке обнаружилось присутствие браконьера.
Лето 1920 года было неблагоприятным в отношении урожая лесных фруктов и орехов, как для Приморья, так и для соседней Маньчжурии, и все обитатели тайги в таких случаях, руководимые инстинктом, шли в поисках корма в соседние леса, часто собираясь крупными стадами. Так как я думаю, что не все читатели с этим знакомы, я позволю себе несколько отклониться от темы моего рассказа.
У старожилов Сибири и Приморья, а также и у охотников, есть специальное выражение — ходовой зверь. Так как это выражение в моих рассказах будет часто повторяться, то я его несколько разъясню.
Периодами, в различное время года, известные породы диких зверей и животных собираются огромными стадами и начинают передвигаться из района своего постоянного местопребывания в соседние. Иногда это передвижение бывает стихийным и животные передвигаются на многие сотни верст. Часто они идут в одном направлении малыми табунами, причем общее число переселяющихся зверей и животных достигает многих тысяч голов. Причины такого переселения бывают разные, иногда малообъяснимые, но по большей части они вызваны поисками более обильных кормов. За травоядными тянутся и хищники, и вот, если охотник учтет это обстоятельство, то успех ему всегда обеспечен.
В описываемую осень 1920 гола ходовой медведь шел из Маньчжурии в огромном количестве и, начиная с конца лета, в наш парк забралось несколько «мишек» (обыкновенно барс или медведь не могут перепрыгнуть десятифутовую туго натянутую сетку и по столбам взбираются до ее верха, а затем тем же способом спускаются внутрь ограды). Однако, так как медведю трудно поймать шустрого оленя, а на желуди урожай был плохой, они, пробродив день-другой по парку, уходили восвояси.
В начале октября, когда листья опали и есть в лесу было нечего, один из таких «гостей» под вечер перелез в парк и отправился на разведку. Его заметил один из моих сторожей — Митюков, но выстрелить не успел, так как медведь быстро скрылся в чаще парка. Митюков сообщил о «визитере» мне по телефону. Надо сказать, что Митюков занимал у меня место старшего сторожа не потому, что отличался особой храбростью или лихостью (что непременно требовалось от сторожа при таком деле), но был нам очень предан и служил у нас 33 года, пользуясь полным моим доверием. Он попал к нам с острова Сахалина, где отбывал воинскую повинность, предпочитая жить в лесу и в именье приходил только для того, чтобы запастись продовольствием или помыться в бане. Часто я брал его с собой на охоту. Я подробно остановился на нем потому, что он не раз будет фигурировать в моих повествованиях.
Медведь перешел ограду в Семивершинной пади, через Барсовый распадок, что по прямому пути через горы от усадьбы было верстах в четырех. Время было под вечер, когда мы поседлали лошадей и тронулись через горы. Со мной поехали две мои дочери, мои постоянные спутницы, когда охота продолжалась всего день-два. Старшей, Ивушке, было 13 лет, а Виктория была на год ее моложе. У обоих были прекрасные лошади: у Ивушки — Мальчик с пальчик, полукровный араб, у Виктории — пони, Сорока. Обе лошади были резвы и прекрасно выезжены, и дочери на них неоднократно выигрывали призы на детских скачках, устраиваемых на владивостокском ипподроме. На охоте храбрые «амазонки» не раз мне оказывали большие услуги, когда я бывало, завидев зверя, быстро соскакивал с лошади, бросив ее на их попечение, и уходил, успев только шепнуть, чтобы они меня ждали, а если в срок не вернусь, то искали там-то. Часто, прозябшие и промокшие, или искусанные москитами, но всегда восторженные и с чувством выполненного долга, они находили меня лишь к вечеру. Они бывали ободранными, исцарапанными, голодными, но никогда ни на что не жаловались.
Перевалив горы по крутой тропинке, мы доехали до караульного домика, где и встретили дожидавшегося нас Митюкова. Пройдя к ограде, на влажной земле мы действительно обнаружили свежий след медведя и царапины на столбе, по которому он спустился, перемахнув через ограду. Солнце уже закатывалось, и, хотя для охоты времени оставалось мало, все же мы, оставив лошадей, побродили до темноты, так и не добившись никаких успехов — видимо, медведь забрался в самую чащу леса. Уже совсем ночью мы вернулись домой, поручив Митюкову рано утром наблюдать за оградой и просмотреть вдоль ее следы, чтобы убедиться, не ушел ли «мишка» ночью восвояси.
Утром мы встали на заре. Погода за ночь испортилась, моросил осенний дождь, и было очень холодно, Охота наша казалась сорванной. Справившись по телефону, я получил ответ, что ничего нового нет, но только мы успели напиться чаю, как раздался телефонный звонок. Запыхавшийся Митюков сообщал, что медведь вновь подходил к сетке и пробовал ее перелезть, но, почуяв приближение сторожа, убежал в парк. Выстрелить в зверя за дальностью расстояния Митюков не успел. Дождь усиливался, сопровождаясь сильным ветром. Становилось заметно холоднее, но я все же решил поехать, оставив огорченных дочерей дома, так как не мог подвергать их риску промокнуть и простудиться. Ко мне присоединилось трое любителей из числа служащих именья.