Вошедший представился:
— Капитан первого ранга Беренс, прибыл в распоряжение Советской власти.
Сидевший за столом матрос пальцем ткнул в медаль:
— Почему не сняли?
— Дорожу.
— Царской подачкой?
— Не царской — народной.
— Это как?
— Смотри сам.
Матрос не поленился, поднялся. На медали было выбито: «За бой «Варяга» и «Корейца» 27 января 1904 г.». Жесткое лицо матроса просветлело:
— Какое отношение к «Варягу» имеете?
— Имел честь быть на крейсере старшим штурманом.
«Варяг» был отличной рекомендацией, Беренсу поверили. Штурман легендарного крейсера стал первым начальником Морского генерального штаба, а в 1919 году — командующим морскими силами республики.
Из офицеров «Варяга» Беренс был не единственный, кто перешел на сторону Советской власти. В 1918–1919 годах командовал морскими силами Балтики С. В. Зарубаев. В годы гражданской войны был военным врачом М. Л. Банщиков…
Имя «Варяга» не исчезает из списков флота. Ныне его носит советский ракетный крейсер.
Александр КЛИМОВ
САД ГЕСПЕРИД
Я сижу на капоте «джипа», курю и слушаю рев двух тысяч младенцев. Орут они все сразу и очень громко, а я курю и слушаю. Вот, наверное, завизжал Ник Флоренс — у него всегда был мощный голос, а вот тот, который только что вылез из дверей и ловко передвигается на четвереньках, — должно быть, Рональд Брукс-младший, он и раньше не мог больше минуты усидеть на одном месте. Будем надеяться, что во второй жизни из одного получится оперный певец, а из другого — великий путешественник.
Вы, наверное, ничего не понимаете? Это не удивительно, я и сам немногое понял бы на вашем месте. Что ж, придется объяснить, откуда у меня взялся «джип», почему я сижу на его капоте и с какой стати раскричались сразу две тысячи маленьких глоток. Справедливость также требует осветить мои немалые заслуги в деле снижения среднего возраста населения нашей страны. Ну что ж, начнем…
Безвременно погибшие родители «наградили» меня именем Джонни и труднопроизносимой фамилией Роттенхейг. Были они серенькими, незаметными людьми, прожившими серенькую, незаметную жизнь и так же незаметно скончавшимися в один дождливый серенький день в результате заурядной автомобильной катастрофы. После отца осталась бакалейная лавчонка, в которой прошло мое скучное детство и с которой я без сожаления расстался на второй день после похорон. Вырученных денег хватило на оплату обучения в Академии искусств, но, к сожалению, не хватило на покупку доходной должности после ее окончания. В общем, из стен сей «кузницы талантов» я вышел с сияющим золотом и тисненой кожей дипломом скульптора, но без денег и работы. Вот так я и стал ваятелем, «конструктором образов». Исполнилась мечта моего скучного детства, которую нечуткий «пра-пра-Джонни», а попросту мой дед, упорно величает помешательством. Стоит ему услышать слова «бакалейная лавчонка», как он начинает бубнить о соломе, которой набита моя голова, о магазине, как он окрестил нашу жалкую лавчонку, и о голодной смерти, которая строевым шагом приближается к нему, горемыке.
Моя маленькая квартирка с утра до вечера полна народу и сигаретного дыма. Кроме постоянных обитателей — меня, деда, Сэмми — приблудившегося негритенка, кошки Элизы, — у нас в гостях находятся одновременно от пяти до двадцати «друзей дома», как говорю я, или «длинноволосых головорезов», как говорит дед.
Так вот, когда я очнулся от грез с дипломом в одной руке и пустым бумажником в другой, на работу мне помогли устроиться именно друзья. Вы сможете оценить эту помощь, только если живете в Америке. Устроили меня подсобным рабочим на радиоэлектронный завод. Как дипломированному «конструктору образов» мне поручили физически полезную и чрезвычайно развивающую умственно работу грузчика. Денег это давало немного, но концы с концами наша семья все же сводила.
Мечту детства я, однако, не предал и лез из кожи, чтобы стать известным скульптором. Днем таскал ящики с радиодеталями, а ночью пытался «выразить себя» в глине, гипсе и камне. Работал с увлечением, забывая все на свете По-моему, скульптуры были неплохие, я уже предвкушал триумф, когда владелец галереи, к которому я обратился с предложением организовать выставку, развеял мои иллюзии. Сначала он расхохотался, как будто я продемонстрировал ему не скульптуры, а сборник юмористических рисунков, потом внезапно замолк, осмотрел меня оценивающим взглядом, а затем нудно, разжевывая каждое слово, начал рассказывать о спросе на произведения искусства. Все, что он сказал, я знал и без него: на мраморных Венер не обращают внимания, бюсты годятся лишь как груз при засолке капусты, а барельефы годами пылятся в запасниках. Видя мое подлинное отчаяние, владелец галереи проникся сочувствием и посоветовал заняться авангардистской скульптурой. Эти хитрые штучки, по его словам, охотно покупались, главное, чтобы между названием и формой скульптуры не было абсолютно никакой связи. А еще лучше, если покупатель вообще не сможет догадаться, что изображает такое произведение искусства: это будит воображение и увеличивает цену. Добрый меценат отечески похлопал меня по плечу и обнадежил, что таким способом можно неплохо заработать и стать знаменитым, а уж став знаменитым, можно лепить что душе угодно: хоть Юпитера с молниями в руках, хоть банки из-под пива — все будет приниматься с восторгом.
На следующий день я выкинул из мастерской глину, цемент, мрамор и купил в рассрочку сварочный аппарат. Побродив по обширным свалкам родного города и набрав большое количество жутковатых, покореженных человеком и временем железяк, я вернулся домой, включил сварочный аппарат и начал творить. Творил я всю ночь и к утру создал… Странная штука метра два длиной и в полтонны весом топорщилась спицами от велосипеда и погнутыми трубами. Я издал победный клич, разбудил деда, Сэмми, Элизу и с гордостью продемонстрировал им свой шедевр. Дед онемел и в первый раз за пять лет забыл помянуть солому в моей голове, Элиза дико взвизгнула и забилась под кровать, а Сэмми почесал свою курчавую макушку и вдруг сказал, что это… (он не знал, как назвать скульптуру) очень похоже на тех окуней, которых он еще малышом ловил на родине. Внутри меня все оборвалось, я внимательно посмотрел на скульптуру и… Точно! Вылитый окунь! Растопыренные плавники, зубастая пасть — все как у настоящего речного окуня. Только речной — зеленый, а мой — ржавый.
Удар был тяжел, но я не пал духом: назвал рыбу «Слоном» и отвез владельцу галереи. Тот кисло улыбнулся, но сказал, что я делаю успехи: статуя так себе, уж очень похожа на форель, зато название первоклассное. Обещать он ничего не стал, но все же пустил это чудо животного мира в свою галерею: может быть, соблазнится какой-нибудь фермер из Алабамы. Между прочим, этот форелевый слон из семейства окуневых до сих пор стоит в той галерее.
Целую неделю я переживал и близко не подходил к сварочному аппарату. На меня напала меланхолия, и по ночам снились скульптуры Древней Греции с приваренными к ним в разных местах никелированными водопроводными кранами. В общем, на этом моя карьера грузчика-авангардиста могла бы бесславно закончиться, если бы не мой друг физик Пауль Стонброк. Он долго разглядывал «Слона», а потом заявил, что мне, как и всякому гуманитарию, не хватает смекалки и пространственного воображения. Минут пятнадцать он что-то чертил и писал в своей записной книжке, а потом сказал, что проще всего в данном случае купить на кладбище старый автомобиль, разрезать его на четыре части, сварить корпусом внутрь и назвать «Мимолетность бытия». Авторитет Стонброка в нашем кругу был велик, поэтому я приобрел в рассрочку подержанный автоген и древний автомобиль. Успех превзошел все мои ожидания: «Мимолетность бытия» была куплена скотопромышленником из Техаса на другой же день. Владелец галереи похвалил меня, сказав, что ничего более простого по содержанию и дикого на вид он еще не видел, и, что если дальше так пойдет, то его галерея всегда к моим услугам.
Через месяц пришло послание от скотопромышленника из Техаса. Он был просто очарован «Мимолетностью бытия» и писал, что, кроме эстетического удовольствия, скульптура приносит немалую выгоду. Оказывается, он долго не знал, куда ее поставить, и наконец с милой непосредственностью водрузил «Мимолетность бытия» у входа в коровник. По его словам, надои молока сразу увеличились вдвое.
Стонброк, прочитав письмо, заявил, что так и должно быть, дескать, математика — она всегда доходит. Я с ним согласился, но втайне остался при своем мнении, что коровы стали давать больше молока попросту с перепугу. Ну, бог с ними, с коровами, главное, что в конце письма скотопромышленник предлагал мне за следующую скульптуру сумму вдвое больше полученной за первую. Он просил, чтобы статуя была «повыразительнее», так как собирается поставить ее перед воротами своего ранчо.
Не надеясь уже на собственное воображение, я пригласил Стонброка с его записной книжкой. Приговор математика гласил: назвать следующую скульптуру «Улыбка Моны Лизы» и создать ее из различных радиодеталей, спаянных вместе без намека на какую-либо схему. В течение следующего месяца я старательно собирал детали. Купив паяльник, два мотка разноцветной проволоки, я занялся скульптурой. С паяльником я освоился довольно быстро, а абсолютное незнание физики значительно помогло спаивать детали без намека на какую-либо схему, как это было рекомендовано Стонброком. Иногда я выключал паяльник, отходил в дальний угол комнаты и подолгу разглядывал «Улыбку Моны Лизы». Если мне казалось, что своими очертаниями «скульптура» хоть что-то напоминает, я опять усаживался на колченогий стул, доставал новую пачку канифоли и припаивал неведомые мне квадратики, Колечки, катушки и лампочки, добросовестно искореняя намечающееся с чем либо сходство.
…Солнце взошло над городом и первыми трепетными лучами осветило «Мону Лизу». Усталый, со скрещенными на груди руками, я стоял у окна и не мог слова вымолвить от переполнившего меня восторга: самый требовательный критик не посмел бы утверждать, что скульптура на что-либо похожа. Размером с письменный стол, иссеченная трещинами и провалами, «Улыбка Моны Лизы» вспучивалась электронными бородавками, удлинялась, закруглялась, выгибалась, и только существо, наделенное безудержной фантазией, смогло бы найти отдаленное сходство скульптуры со старой, проросшей в тепле и потрескавшейся на морозе картофелиной. И это чудище в розовых лучах восходящего солнца искрилось красным, зеленым, синим, переливалось причудливыми бликами на не менее причудливых изломах радиодеталей. Сияли многие известные металлы и сплавы, прикрытые «прической» из переплетения проводов. Сверху, как гриб из травы, высовывалась ядовито-красная искусственная почка, а завершала картину первозданного хаоса остронаправленная антенна, торчащая из «Моны Лизы», как гвоздь из стены.
Я присел на кровать и в благодатной расслабленности стал рассматривать скульптуру. Неожиданно у меня возникла мысль: а что, если «Мону Лизу» подключить к сети?..
Сначала ничего не произошло. Я хотел было закончить нелепый эксперимент и выдернуть вилку из розетки, как почувствовал, что в воздухе запахло озоном, раздалось пощелкивание, что-то задрожало и лампочки засветились, сперва тускло, а затем все ярче и ярче. Стрелки приборов запрыгали, а на осциллографе появилась подрагивающая кривая. Сейчас «Мона Лиза» была действительно хороша: разноцветный свет ламп, озорные танцы стрелок индикаторов, короткие перебежки цифр на дисплее блока самонаведения придавали «скульптуре» что-то неземное. Тихое ритмичное потрескивание убаюкивало, и я как в полусне смотрел на ожившую скульптуру.
Постепенно треск усилился. Экран осциллографа запестрел хаосом линий, бликов и пятен. Звуки были не очень громкие, но чрезвычайно раздражающие. Я осторожно постучал набалдашником дедовской палки, случайно подвернувшейся мне под руку, по блоку самонаведения. Треск не пропал. Казалось, эти лишенные гармонии звуки в состоянии за короткий срок лишить человека разума. Я обошел вокруг скульптуры. Как уже говорилось, «Мона Лиза» была иссечена трещинами и провалами, а одна трещина получилась даже сквозной. В нее свободно проходила моя рука. Сейчас в этой дыре крутился и прыгал шарик размером с теннисный мяч. Он напоминал даже не твердое тело, а скорее большую каплю расплавленного тяжелого металла. Шарик быстро вращался, дергался и, казалось, вот-вот разлетится мелкими блестящими брызгами. Насколько я помнил, при монтаже такая деталь мне не встречалась и, следовательно, в «Моне Лизе» присутствовать не могла.
Шарик запрыгал быстрее, и соответственно усилился треск. С мрачной решимостью я поднял палку деда и двинулся к скульптуре. Мне показалось, что это один из мячиков негритенка, который тот успел засунуть в «Мону Лизу», пока я ходил за сигаретами, поэтому я и решил попросту вытолкнуть игрушку палкой. Я сунул палку в отверстие. Трость почти до набалдашника ушла в провал, но ни ее конец ни шарик так и не появились из выхода трещины Я ничего не понимал! Судя по длине палки, из отверстия уже должен был выкатиться мячик, и просто обязаны были торчать фута полтора самой трости. Куда они подевались?! Я был так поражен, что даже не заметил тишины, разлившейся вдруг в комнате. Я был уверен, что шарик, подобно ножу мясорубки, давно искрошил в пыль окованную серебром палку.
Я вытащил трость из трещины и увидел что она абсолютно цела! Протер глаза, помотал головой… Палка цела, и шар на месте. Только теперь он не прыгал, а плавно вращался вокруг своей оси. Треск тоже не возобновлялся. В изнеможении я упал на стул и закрыл глаза.
Из полуобморочного состояния меня вывело царапанье в дверь. Обычно именно так Элиза просилась в комнату. Приняв, видимо, мое молчание за знак согласия, она толкнула дверь и, мягко ступая, прошествовала к дивану. Неуловимое движение — и Элиза взлетела на сиденье, уселась как раз напротив антенны и принялась умываться. Я рассеянно наблюдал, как она лижет лапу и трет ею свою голову.
Элиза была гордостью нашей семьи: ни у кого из знакомых не было кошек оранжевого цвета. Когда она, свернувшись клубочком, спала на диване, казалось, что это огромный апельсин лежит на потертом плюше и терпеливо ждет, когда его подадут на стол. Так вот, наблюдая за Элизой, я вдруг заметил, что этот прекрасный экзотический цвет стал блекнуть. Я подошел поближе. Точно, апельсиновый цвет на глазах превращался в желтый, и, более того, кошка заметно уменьшалась в размерах! Через полчаса передо мной лежал маленький котенок. Насколько я помнил, именно в таком виде Элиза в первый раз попала к нам в дом и было ей тогда всего пять дней. Я повернулся к скульптуре, отключил ее от сети и позвонил Стонброку: пусть сам разбирается в этом электронном чуде. С меня довольно!
В девятом часу вечера Стонброк оторвался от записной книжки и, тяжело откинувшись на спинку стула, закрыл глаза. На столе, заставленном чашками с остывшим кофе, громоздилась гора окурков. Весь день физик ползал вокруг скульптуры, периодически чертя что-то в блокноте. Я сидел на диване, кормил Элизу молоком из бутылочки с соской и отвечал на бесконечные вопросы друга. «Мона Лиза» включалась и выключалась несчетное количество раз, и столько же раз тросточка, окованная серебром, побывала в загадочной трещине. Иногда дверь мастерской открывалась, и на несколько секунд появлялась курчавая голова Сэмми или седая борода деда. Сэмми заканчивал свой непродолжительный визит ослепительной улыбкой, а дед — выразительным покручиванием указательного пальца у виска.
Стонброк открыл глаза и вдруг, озорно улыбнувшись, сказал:
— Джонни, ты — гений! Не знаю, как твои скульптуры, но в физике ты сделал не то что шаг, а огромный скачок. Сам того не ведая, ты создал какой-то аппарат. На первый взгляд этот винегрет из электродеталей принципиально не может работать, но он работает! Да еще как! Объяснить всего я тебе не могу, потому что и сам не знаю, но общие положения работы «Моны Лизы» для меня ясны. Аппарат как бы поворачивает — правда, локально и только для живых организмов — время вспять. И притом ускоренно! Например, твоей Элизе понадобилось два года, чтобы превратиться из маленького котенка в огромную кошку. «Моне Лизе» на обратный процесс потребовалось всего полчаса! Также можно сделать вывод, что омоложение идет лишь до какого-то предела. Для кошки этим пределом стали пять дней, а человек, по моим грубым подсчетам, может снижать свой возраст до трех—пяти месяцев. Несомненно, на живой организм действует какое-то поле, передаваемое антенной импульс-наведения. Элиза затеяла умывание, расположившись прямо по оси антенны.