— Какой ужас! Ты, наверное, поэтому и не узнал сестричку свою, Машку… — продолжала причитать я, подмигивая Павлу сразу обоими глазами.
— Узнал сестричку Машку…
Я очень обрадовалась, что Павел оказался правильным парнем — в меру понятливым и способным быстро разобраться в ситуации. Он чмокнул меня в щеку и поинтересовался, указывая глазами на Люську:
— А это наша мамочка?
Подруга зарделась.
— Нет же, Пашенька! Это наша вторая сестричка, Катька!
Павел здорово испугался, узнав о таком невероятном количестве новых родственников, но держался молодцом. В знак благодарности Люська вручила ему карамельку, завалившуюся недели три назад в дыру в кармане куртки.
Вся палата с интересом наблюдала за бесплатным цирковым представлением.
— Ты уже ходячий? — озабоченно спросила Люська-Катька.
Павел пожал плечами:
— Не знаю, не пробовал пока…
— Господи, ну, конечно же, ходячий, только ты сам об этом еще не знаешь! — бодро воскликнула я. — Вставай, брат!
«Брат» выпростал из-под одеяла обе ноги и, морщась и вполголоса матерясь, поднялся. Круглое лицо его при этом приобрело такое страдальческое выражение, что я прониклась сочувствием к больному и посоветовала:
— Накинь что-нибудь теплое, а то в коридоре холодно, как у пингвинов в Арктике!
Поддерживая Павла с обеих сторон, мы вывели его в коридор и бережно усадили на банкетку, стоявшую возле станы.
— Тебе Вася привет просил передать, — вспомнила Люська, усаживаясь рядом с Пашкой.
— Так вы от ребят? — обрадовался он. — Зачем же тогда весь этот карнавал?
— Нет, Паша, мы не от ребят, — покачала я головой. — Мы сами по себе. А весь этот, как ты выразился, карнавал лишь для того, чтобы, когда к тебе придут из прокуратуры (а они таки придут, можешь мне поверить!), ты оказался чист перед светлыми очами Вовки Ульянова. Что могут сказать твои соседи по палате? К Пашке, мол, сестренки приходили… Ну, а ты у нас парень умный, только подтвердишь… Да, кстати, Серегу уже посадили, ты в курсе?
Пашка в курсе не был. Его круглая физиономия неожиданно вытянулась и приобрела выражение обиженной лошади.
— 3-за ч-что? — пролепетал он.
— Твоего друга, — печально вздохнула Люська, — подозревают в убийстве Софьи Арнольдовны Либерман…
— Но… Серега… Он же… Она… Не может быть!
— Увы, — подтвердила я. — И нам бы хотелось, чтобы ты рассказал о друге…
Павел задумался. Мы с Люськой застыли со скорбными выражениями лиц, боясь спугнуть птицу удачи.
— Серега не убивал! — наконец решительно заявил Пашка. — Они с Соней были любовниками.
Моя нижняя челюсть медленно отвисла до колен, а я не потрудилась вернуть ее обратно. Примерно то же самое произошло и с Люськой.
По словам Пашки, Соня Либерман была очень неравнодушна к молодым крепким парням. В общем-то, учитывая возраст ее трех покойных мужей, это вполне понятно. Однако дамочка занялась настоящим коллекционированием мужских особей. Ей было неважно, кто перед ней: охранник или студент, сантехник или бизнесмен. Равнодушна была Соня и к «морде лица». Главное, чтобы кавалер мог продержаться в постели достаточно долго без помощи «Виагры». Когда все охранники были испробованы и изрядно надоели, Соня начала реальную охоту. Вечерами, примерно раз в неделю, она выезжала из дома. Иногда одна, иногда — в сопровождении кого-либо из ребят-охранников. Случалось, что ее избранник по нескольку недель жил в доме Сони. Потом он ей надоедал и исчезал в неизвестном направлении с карманами, оттянутыми неплохой суммой денег. В периоды холостячества Софья Арнольдовна отличалась особенной вздорностью характера и неуемной тягой к алкоголю. В такие дни охранники старались не попадаться ей на глаза.
Серега Осауленко начал работать у Сони примерно полгода назад.
— Короче, хозяйка на Серого сразу глаз положила, — продолжал Пашка. — Обогрела, приласкала… А что? Парень он видный, бывший спортсмен… Правда, с головой не все в порядке…
— Псих, что ли? — удивилась Люська.
— Сама ты псих, — обиделся за друга Павел. — В Чечне он воевал еще в первую войну. До сих пор по ночам или когда много выпьет «чехов» мочит.
Пашка глубоко вздохнул, ненадолго замолчал и продолжил:
— Так вот, Серега влюбился, как школьник. Сонечка то, Сонечка се…
— Но Соня намного старше, — напомнила я.
— И что? Любви, как ты помнишь, все возрасты покорны. Мы ему в один голос твердили, что дамочка — обыкновенная нимфоманка, что через пару-тройку недель она его бросит… А что толку? Я, говорит, ее люблю, а вы мне просто завидуете. Он ее и вправду любил, — тихо добавил Пашка.
— Поп тоже любил собаку, — проворчала я. — Может, Соня бросила твоего Серегу, вот он и решил… Тем более ты говоришь, у него с головой не все в порядке… А о дне гибели Сони что ты можешь сказать?
— Да все как обычно! Дежурство, обход… Правда… — Павел замялся.
— Что? — я напряглась.
— В наше прошлое дежурство к Соне мужик приезжал. Они здорово ругались.
— И ты, конечно, ничего не слышал, — предположила я.
— Мне не положено, я охранник, — опустил голову Пашка.
Я сразу сообразила, что кое-что ему все-таки известно, но в силу каких-то причин говорить об этом он не торопится.
— Пашенька, — как можно мягче обратилась я к парню, — я хочу, чтобы ты понял одну простую вещь: Соню убили. До тех пор, пока настоящий убийца на свободе, Серега будет сидеть в тюрьме. Как ты думаешь, с его-то головой он там долго протянет?
— Но я действительно ничего не знаю! Если бы Соня заподозрила, что кто-то что-то услышал или увидел лишнее — моментом бы вышибла без выходного пособия! У нее как раз период безвременья начался.
— То есть? — не поняла я.
— А то и есть! С Серегой они расстались, а нового мужика она пока не приобрела…
— А как гость выглядел? Это-то хоть ты помнишь?
Павел на мгновение задумался. Было видно, что ему не совсем хорошо. Точнее, очень даже плохо. Сегодня он впервые после операции поднялся, и это отняло у больного слишком много сил.
— Обыкновенно выглядел, — Пашка пожал плечами. — Приехал на машине, это помню. «Форд-Проба» красного цвета…
— А номер запомнил?
— К чему мне? Но мужик этот уже не первый раз к Соне приезжал, это точно, — убежденно сказал Павел.
Подошла молоденькая медсестра.
— Извините, — обратилась она к нам, — но часы посещения уже закончились. А ему еще нельзя так долго находиться в вертикальном положении.
Я нехотя поднялась.
— Что ж, Паша, спасибо… Выздоравливай…
Он неуверенно кивнул и попросил:
— Девчонки, вы уж помогите Сереге. Он хороший парень и… Не убивал!
Чертов с трудом поднялся и, поддерживаемый медсестрой, поплелся к палате.
Уже сидя в машине, Люська разочарованно протянула:
— Ну и что нам дал этот визит кроме расстройства?
— Кое-что все-таки дал. Мы знаем, что накануне гибели Софья Арнольдовна принимала гостя. И навещал он ее не первый раз, то есть это, наверное, не один из ее… м-м-м… избранников! — отозвалась я задумчиво.
— Ну и что? Он же не мог шланги перерезать! Иначе Соня погибла бы по крайней мере в тот вечер, когда они с Серегой куда-то ездили, — резонно рассудила Люська. — Знаешь, Жень, что-то мне подсказывает, что вряд ли мы найдем убийцу Сони — вон у нее сколько мужиков было!
— Что да, то да, — уныло согласилась я.
Настроение у меня испортилось окончательно, поэтому дома я отказалась от ужина и уединилась в ванной.
«Интересно, — размышляла я, нежась в пене, — Розу Адамовну и Соню убил один и тот же человек? Если это так, то какова причина? Неужели все эти смерти только из-за наследства папаши? В таком случае убийце, скорее всего, придется еще многих убрать… А если Розу убил кто-нибудь посторонний? А Соню, к примеру, один из многочисленных поклонников? Хотя бы тот таинственный посетитель? Осерчал, допустим, что его бросили или денег мало заплатили, ну и… Н-да, грустно, девицы! Так, кажется, говорил Остап Бендер? Кто бы ни был убийцей Сони, диверсию со шлангами он совершил либо ночью, либо… либо… Стоп! Может, Люська права? Ведь Левка куда-то выходил во время нашей беседы. Конечно, мотивов я не вижу, но это вовсе не значит, что их нет! Ну Левка, ну артист! Вот уж я доберусь до тебя, погоди! Пусть Ульянов не смог тебя расколоть, а мне это — пара пустяков!»
Я торопливо покинула ванную и, оставляя мокрые следы, протопала в комнату. Люська мрачно уставилась в телевизор и делала вид, что следит за развитием экранных событий. Однако сильно сомневаюсь, чтобы она могла всерьез увлечься политическими дебатами в Госдуме. Тем более что выступления депутатов без переводчика с русского на русский все равно понять невозможно. Предположив, что Людмила предается размышлениям о своей нелегкой судьбе, я не стала ее отвлекать. Взяла телефонную трубку и ушла на кухню.
У Левки было занято. Потратив минут пятнадцать на бесплодные попытки дозвониться, я тихо выругалась, закурила сигарету и задумалась. Вскоре ко мне присоединилась Люська.
— Как ты думаешь, Люсь, — я перевела взгляд со стены на подругу, —горячий утюг на животе — это очень больно или терпимо?
— Смотря как долго он будет стоять на животе, — со знанием дела ответила она. — А тебе зачем?
— Левку пытать, — честно призналась я.
Люська побледнела и, глядя на меня ок-руглившимися от ужаса глазами, пролепетала:
— А почему именно утюгом? То есть я хотела сказать… Вовка же его допрашивал…
— Ха, Вовка! — я презрительно скривилась. — Да он только со спекулянтами и с маньяками какими-нибудь может работать! А как дело коснется чего-то серьезного…
— Значит, ты думаешь… Ты предполагаешь…
— Это, между прочим, ты первая предположила, — напомнила я. — Так что напрягись и вспомни, чем еще пытать можно, а то утюг как-то чересчур банально! Мы же не быки какие-нибудь!
Люська задумалась, а я повторила попытку дозвониться до Левки. С третьего раза он недовольно откликнулся:
-Да?
— Здравствуй, Лева! — приветливо поздоровалась я. — Ты сейчас очень занят?
— Ну, вообще-то…
— Очень хорошо! Нам бы хотелось с тобой побеседовать.
— Это срочно? — мое чуткое ухо уловило в голосе Левки недовольство. — Может, завтра, Жень? Поздно уже…
— Нет, дорогой, сегодня, сейчас! — твердо сказала я. — Через полчаса ждем тебя на нашей конспиративной квартире!
Я отключилась и довольно посмотрела на Люську.
— А где у нас конспиративная квартира? — оторопело спросила она.
— Здесь! — я радостно развела руки в стороны. — Ты не отвлекайся, Люсь! Скоро Левка приедет, а мы еще не знаем, как его пытать!
— Под пытками и я признаюсь в чем угодно, — проворчала Люська, но задумалась.
Левка приехал даже раньше назначенного срока. Я пригласила его пройти и усадила на заранее приготовленный стул. Лев тревожно смотрел то на меня, то на Люську.
— Че за дело, девчонки? — собрав волю в кулак, спросил подозреваемый.
Люська пристально посмотрела ему в глаза и печально ответила:
— Левчик, ты прости, но мы вынуждены… Не советую тебе сопротивляться, честное слово! Побереги здоровье — оно тебе еще пригодится!
Бесконечно страдая, подруга извлекла ремни, Санины галстуки и прочие подручные орудия пыток. Авакян-младший изумленно смотрел на нее, пока она, сосредоточенно сопя, привязывала его к стулу.
— Люська, готовь утюг! — приказала я, когда Льва наконец стреножили. — Извини, дорогой, наших убогих мозгов не хватило ни на что другое! Людмила заявила, что испанский сапог, дыба и прокрустово ложе — чересчур дорогие удовольствия! Утюжок — дело проверенное и надежное!
— Я буду кричать! Громко, — предупредил пленник.
— Ладно, кричи, — великодушно разрешила я. — Мы только телевизор погромче сделаем, и, пожалуйста, ори в свое удовольствие!
Вошла Люська, таща обеими руками старый бабушкин утюг. Такой, знаете, который без провода и на углях. Тяжелый, зараза, как моя жизнь! В мирное время им прижимали курицу, когда хотели сделать из нее цыпленка табака.
— Ты его раскалила? — строго спросила я Люську.
— Нет, — пролепетала она еле слышно. — А надо?
— Конечно, надо, — кивнула я. — Видишь, товарищ не желает говорить!
— Да я пожалуйста! — тут же откликнулся Левка, косясь на бабушкин утюг. — Я скажу, просто не знаю, что!
— А мы тебе подскажем! — Люське очень не хотелось пытать Левушку. Как-никак бывший однокурсник. — Ты ответь нам только на один вопросик, и все!
— Да что за вопрос-то?! — нетерпеливо воскликнул Лева.
— Это ты шланги тормозные перерезал? — я сразу взяла быка за рога.
— Нет, не я!
— Люська, грей утюг! Этот короед не же лает признаваться в содеянном!
— Не надо утюга! — испугался короед. — Правда, я ничего не перерезал!
— Да? — я подозрительно прищурилась. — А куда же ты выходил, когда нам Сонька басни рассказывала? Ну?! В глаза смотри!
Левка подчинился и преданно посмотрел мне в глаза.
— Я это, в туалете был. — Облизнул он пересохшие губы. — У меня на нервной почве диарея случается! Вот как раз у Сони и прихватило! Кстати, у меня и сейчас живот крутит…
— Господи, кругом одни больные! Не Город, а филиал многопрофильной больницы, ей-богу! — в сердцах воскликнула я. — Придется потерпеть, Левушка, ничего не поделаешь! О чем со следователем беседовал?
— Он меня о Соне спрашивал: как долго ее знаю, ну и тому подобное. Я сказал, что они с моим отцом — старые друзья, сколько себя помню — столько ее и знаю… Еще он просил рассказать в подробностях о нашем визите и об аварии.
Левка беспокойно шевельнулся, а я услышала, как у него в животе громко заурчало.
— Лева, ты точно Соню не убивал? — уныло опустила я плечи.
Он кивнул и долгим страдальческим взглядом посмотрел мне в глаза. В голове мелькнула совершенно дикая мысль, что диарея развязывает язык не хуже любого утюга.
— Розу Адамовну хорошо знал?
— Конечно. Я же к защите кандидатской готовился, она мне помогала… Тогда, на по-хоронах, мне стало противно папашу своего слушать, вот я и вспылил.
Я мысленно прокрутила назад пленку событий, вновь увидела всех присутствующих на поминках. Да, не скажешь, что народ сильно скорбел! Нужно будет, кстати, навестить Рахиль Флавиевну. Может, она расскажет что-нибудь интересное, все-таки не посторонний человек, а полноправный член этой нехорошей семейки.
Живот Левки снова угрожающе заурчал.
— Жень, может, вы меня развяжете? — Левка чуть не плакал. — А то я за себя не отвечаю…
Я кивнула и слегка ослабила путы. Далее Лев самостоятельно и очень поспешно освободился от них и ринулся в туалет, сметая все на своем пути.
— Во как припекло-то беднягу! — засмеялась Люська. — Ну что, сыщица, говорила я тебе, что Левка не убивал? Какой из него убийца? Так, немочь бледная…
Я не стала напоминать, что именно она выдвинула версию его причастности к гибели Сони: зачем травмировать человека лишний раз?
Вернулся заметно повеселевший Левка.
Выяснив у него место жительства Рахили, мы его отпустили с богом, предупредив на всякий случай, чтобы он был готов явиться по первому требованию.
Бесконечно долгий день наконец закончился. Люська, облегченно вздохнув, пожелала мне спокойной ночи и моментально уснула. Мне очень хотелось немного поболтать с подругой о деле, но будить ее я не стала — завтра нам предстоял еще один нелегкий денек.
Утро началось с неприятного сюрприза: подруга категорически отказалась сопровождать меня к Рахили, мотивируя это тем, что у ее Сани сегодня день рождения и нужно купить подарок и приготовить праздничный ужин. Я потратила много времени и сил па уговоры. В итоге, взяв с меня обещание помочь ей в выборе подарка и с ужином, Люська согласилась поехать.
Наспех позавтракав, мы отправились на улицу Свободы, где проживала сестра Арнольда Флавиевича вместе с сыном Аврумом. Всю дорогу Люська пилила меня, как злая теща нерадивого зятя. Я мужественно терпела, занятая мыслями о предстоящем разговоре. Сложно сказать, чего именно я ждала от встречи с Рахилью. Может, случаиная фраза или неожиданное слово помогут мне приблизиться к разгадке двойного убийства?
Старый пятиэтажный дом «сталинской» постройки казался инородным телом среди дряхлых «хрущевок».
В подъезде нас встретила пожилая консьержка. Она бдительно поинтересовалась, кто мы и к кому идем, и потребовала наши паспорта. Тщательно их изучив, дама сурово кивнула и проводила нас подозрительным взглядом. По широкой гулкой лестнице мы поднялись на третий этаж и позвонили в дверь, на которой красовалась медная табличка «Шнайдер М. А.».