Мы с Люськой чутко прислушивались к тому, что происходит в кабинете следователя. Однако ни криков Вовки, ни стонов Левушки, ни звуков ударов не услышали. Сорок минут мы изнывали в неизвестности и ожидании, и они измотали меня больше, чем ежедневное общение с Вовкой в мирных условиях. Наконец, когда мое терпение почти лопнуло, вышел бледный Левка.
— Ну?! — одновременно воскликнули мы с Люськой.
Он обреченно махнул рукой и поспешил к выходу.
— Жень, — тоскливо проронила подруга, — давай поцелуемся, что ли? На всякий случай…
Мы троекратно облобызались, чем вызвали легкое недоумение у работников прокуратуры, проходящих в этот момент по коридору.
— Пошла я, — Люська всхлипнула и скрылась за дверью кабинета.
Я впала в уныние. Перед мысленным взором проплывали картины одна страшнее другой: то мы с Люськой гибнем в сыром подвале, как княжна Тараканова, то, подобно боярыне Морозовой, нас везут на казнь… В общем, такие ужасы — куда там Хичкоку!
Вышла Люська, странно задумчивая и слегка пришибленная.
— Иди, — тихо сказала она, — Владимир Ильич ждет…
«Все ясно! — с отчаянием подумала я. —
Ее подвергли психологической обработке! Да, постарался Вовочка, ничего не скажешь! Теперь Люську можно показывать в цирке как пример удачной дрессировки! Ничего! Со мной этот номер не пройдет!»
Со смешанными чувствами я переступила порог кабинета. Вовка сидел за столом и что-то быстро писал.
— Давайте повестку, — не отрываясь от своего занятия, сказал он. — Присаживайтесь!
Я опустилась на стул напротив Ульянова и преданно посмотрела на него. Он продолжал писать, словно меня здесь и не было.
«Ага! Обработка началась!»
Я решила сразу не сдаваться и принялась изучать свои ногти. Минут пять в кабинете висела гнетущая тишина. Когда молчание стало действовать мне на нервы, я спросила:
— Кхе, кхе… Так, может, я уже пойду?
Вовка посмотрел на меня, как на привидение, словно и не ожидал увидеть кого-то перед собой.
«Во дает!» — восхитилась я его актерским талантом.
— Ага, — неизвестно почему вдруг обрадовался Вовка. — Явилась? Что ж, присту-пим. Фамилия, имя, отчество… Год, месяц, место рождения…
Вопросы мне не понравились.
— Ну чего ты сразу начинаешь, Вов? — заканючила я. — Сам ведь все знаешь…
— Ты мне на жалость не дави! — прикрикнул он. — Я много чего знаю!
— А почему это вы, гражданин начальник, орете на подозреваемого? Я буду жаловаться! Где тут у вас генералы сидят?
Ульянов глянул на меня сквозь хитрый прищур и ехидно заметил:
— Я тоже пожалуюсь! Сам не знаю, почему до сих пор молчал! Надо было сразу Ромке сказать. Избаловал он тебя, моя дорогая! Все позволяет, во всем потакает… Я бы на месте твоего мужа перекинул тебя через колено, да ремешком солдатским по филейным частям так оприходовал, чтоб неделю сидеть не могла…
— Вот я и говорю, фашист! — пробубнила я, опустив голову. — И как только Дуська моя тебя терпит?
Мы еще немного попрепирались таким нот образом, но мне стало ясно, что гроза миновала и судьба княжны Таракановой мне не грозит.
— Ладно, — первым сдался Вовка, поняв, что не может со мной тягаться в искусстве красноречия, — докладывай…
— А ты Ромке не нажалуешься?
— Раз уж я раньше этого не сделал…
Удовлетворенно кивнув, я выложила Ульянову почти все, что знала. Он побарабанил по столу пальцами, задумчиво глядя в стену. Видно было, что в его ментовской голове бурно протекает мыслительный процесс. Я с интересом наблюдала за Вовкой.
— Та-ак, хорошо, — он наконец очнулся от размышлений. — Можешь идти.
— Как это идти?! — озадаченно воскликнула я. — А ты информацией не хочешь поделиться? Я что, твой тайный агент, что ли?! Не-ет, дорогой, мы так не договаривались!
Глянув на Ульянова, я осеклась. Лицо его приобрело цвет вчерашнего борща, и мне показалось, что из ноздрей повалил дым.
— Я тебе сейчас покажу тайного агента! — зловещим шепотом произнес Вовка. — Считаю до раз — и чтоб ноги твоей здесь не было, иначе…
Дослушивать я не стала и моментально испарилась из кабинета. Не замечая ничего вокруг, я ринулась к выходу и уже на лестнице налетела на знакомого эксперта-криминалиста.
— Какими судьбами, красавица? — зазывно сверкнул глазами Тенгиз.
— Все вы тут козлы! — не останавливаясь, крикнула я и помчалась дальше.
Возле машины страдала Люська. Она то и дело бросала озабоченные взгляды на двери прокуратуры и изредка тихонько поскуливала. Увидев меня, подруга всплеснула руками и бросилась навстречу.
— Женька! — жалобно пискнула она, припав к моему плечу. — Я уж и не надеялась увидеть тебя на воле! Большой зуб Вовка на тебя имел, прости господи. Ну, думаю, как же я домой-то поеду, коли тебя посадят? Ключи от машины у тебя ведь, да и водитель из меня, сама знаешь, какой…
Я была потрясена таким коварством подруги и хотела было отправить ее домой общественным транспортом, как внезапно увидела Тенгиза, бегущего от дверей прокуратуры.
— Евгения Андреевна, постой! — крикнул он, размахивая моим рюкзачком. — Ты забыла!
Оказывается, я так быстро покинула Ульянова, что оставила свой рюкзак висеть на спинке стула.
— Люська, в машину, быстро! — скомандовала я, и мы обе влезли в салон.
У Тенгиза было два варианта: либо последовать нашему примеру, либо мерзнуть с моим рюкзачком возле машины в ожидании, когда я соизволю выйти. Зная любовь Тенгиза к красивым женщинам и его стремление не упускать ни секунды общения с ними, я была уверена, что он выберет первый вариант. Так и случилось. Едва эксперт влез внутрь, я надавила на газ, и «девятка» лихо сорвалась с места.
Тенгизик, казалось, ничуть не удивился такому повороту событий. Он сидел на заднем сиденье и ворчал:
— Вот ведь что за женщина! Сначала обзывает нехорошими словами, потом похищает… Клянусь мамой, тебе надо было джигитом родиться! Куда едем?
Кажется, сам факт похищения молодого грузина ничуть не огорчил, скорее, наоборот: парень выглядел весьма довольным.
— Тут недалеко, — туманно ответила я, сворачивая в какой-то дворик и останавливаясь. — Разговор есть.
— А-а, — разочарованно протянул эксперт. — Так вы не будете выкуп требовать? А я-то думал… Ну ладно, что за тема?
— Соня Либерман, — напрямик сказала я. — Причина гибели, насколько известно, перерезанные тормозные шланги. Ты можешь сказать, во сколько примерно их перерезали?
Тенгиз печально посмотрел на меня и покачал головой:
— Ну, дорогая моя, я эксперт, а не волшебник. И от Сони, и от машины мало что осталось. Так, рожки да ножки…
Тенгиз замолчал. Молчали и мы. Если б только знать, когда Соне шланги перерезали! Накануне к мадам никто не наведывался. Она сама куда-то моталась по делам. А утром, точнее, в час, в день гибели у Либерманши были только мы. Но я, к примеру, совершенно точно знаю, что ни я, ни Люська никаких диверсий не совершали. А вот Левка… С другой же стороны, есть еще охранник. Но я не нахожу причин ни у того, ни у другого желать смерти Софье Арноль-довне. Впрочем, нужно будет еще разок Левку допросить. Я ему не прокуратура, мне он все выложит! Опять же с охранником стоит потолковать…
Составив таким образом нехитрый план действий, я с удивлением отметила, что Тенгиз и Люська о чем-то мило беседуют.
— Эй, — я бесцеремонно прервала их разговор, — мы тебя, Тенгиз, сейчас доставим обратно, а сами смотаемся ненадолго в одно местечко…
— Не советую, Жень, — предупредил Тенгиз. — Лучше домой езжайте, пирожки мужьям пеките.
— Это почему же?
— Ильич сильно гневаться изволит, — охотно пояснил эксперт, — даже имени твоего спокойно слышать не может — морщится, как от лимона…
Оставив без внимания совет Тенгиза, я поехала обратно к прокуратуре. Уже у самых дверей этого богоугодного заведения, поинтересовалась:
— Слышь, царский советник, а о старушке Либерман есть новости?
Ничуть не обидевшись, Тенгиз ответил:
— В общем-то, нет, если не считать того, что в крови у бабульки обнаружены следы снотворного…
— Ты хочешь сказать…
— …что кто-то очень хотел, чтобы она заснула в ванне. Но доза оказалась явно маловатой, не успела подействовать и пришлось старушку руками топить.
— А может, она сама снотворное приняла?
— Может, и сама. Ну все? Я могу быть свободен?
— Иди, — разрешила я и, подумав, добавила: — Спасибо.
Тенгиз широко улыбнулся и скрылся в здании.
Как только я тронулась с места, Люська, заелозив на сиденье, без особой надежды поинтересовалась:
— Домой, Жень?
— Зачем?
— Так ведь Вовка… И потом подписка… Тенгиз тоже советовал…
Я бросила на подругу презрительный взгляд. Она вздохнула и, похоже, смирилась со своей судьбой.
Через час мы тормозили в Капустине, возле дома покойной Сони Либерман. На наш звонок из калитки вышел молодой парень и не слишком любезно спросил:
— Чего надо?
— Привет, — ответила я, — а ты кто?
— Конь в пальто! — огрызнулся парень.
— Ты, мальчик, не груби тете, — строго посоветовала Люська. — Тетя у нас сердитая, ежели разозлится, может и по шее двинуть! Лучше ответь нам на несколько вопросов, глядишь, и повезет тебе — на свободе еще немного погуляешь!
Парень слегка побледнел и еще раз, но уже другим тоном спросил:
— Чего вы хотите?
— Умница, — похвалила я его, — быстро соображаешь! Ты работал, когда Соня погибла?
— Н-нет, не я! Серега один в то дежурство маялся.
— А что у вас за график?
— Обычный. Двое суток мы с Толяном, а двое — Серый с Пашкой. В ту смену у Пашки как раз приступ аппендицита случился. Его отсюда на «Скорой» и увезли. Серый решил один додежурить, а уж в следующую смену дружка своего прихватить, пока, значит, Пашка лечиться будет…
— Ага, ясно, — я задумчиво почесала затылок. — А где мы можем Серегу этого найти?
— Так это… В тюрьме… — паренек побледнел еще больше. — Его ведь задержали… до выяснения…
Во как! Охранника, значит, под замок, а у нас с Люськой — подписка о невыезде. Хорошо все-таки иметь Вовку в родственниках!
— Ой, господи, совсем из головы вылетело! — всплеснула я руками. — А Паша, говоришь, в больнице?
Парень кивнул.
— В какой?
— В центральной, городской… Хирургия, девятая палата… Чертов его фамилия… А меня Василий зовут, — добавил охранник.
Я кивнула и задала еще один вопрос:
— Слушай, Вася, а Соня часто вас привлекала к работе в качестве шофера?
— Бывало. Тогда один оставался на объекте, а другой шоферил…
— А сейчас напарник твой где?
— Обход делает. Позвать?
— Да нет, не надо, — отказалась я. — Ты, пожалуй, скажи нам адрес Пашки, на всякий случай…
Василий дал нам домашний адрес Павла, помахал рукой на прощание и попросил:
— Вы ему привет передавайте…
К счастью, Павел жил в нашем городе и лечил свой аппендицит в нашей же городской больнице. Поэтому Люська ворчала совсем недолго и вскоре уже с чувством подпевала моему любимому Меладзе, кассету которого я практически не вынимаю из магнитолы.
Городская больница располагалась неподалеку от центрального парка и являла собой семиэтажное здание когда-то белого цвета.
Наш мэр в последнее время проникся идеей сделать город столицей Московской области. В связи с этим он установил на площади перед муниципалитетом огромный глобус, вероятно, Подмосковья с красной точкой посередине. Думаю, что эта точка символизировала столицу Московской губернии. По причине сильной занятости всеми этими делами мэр совсем позабыл о всех медицинских учреждениях будущей столи-цы в общем и о городской больнице в частности. Здание, построенное лет тридцать назад, постепенно ветшало, канализационные и отопительные трубы то и дело лопались, и приходилось только удивляться самоотверженности и смелости врачей и больных, рискующих здесь находиться.
В холле больницы сидело несколько человек. Были это больные или их родственники, определить не берусь: по причине холодов все облачились в верхнюю одежду и уличную обувь. Возле окошка справочной, которая, судя по табличке сверху, работала круглосуточно, постепенно остывал в ожидании какой-то невысокий дядька.
— Не работает? — грозно спросила я, стукнув в окошко.
— Хрен ее знает, — обдал нас перегаром мужичок с ноготок. — Два часа жду — никого нет. А без пропуска не войдешь…
Далее последовал набор непечатных выражений, из которых я, как филолог, поняла только предлоги. Люська с уважением глянула сверху вниз на корифея народной словесности.
— Как это «никого нет»? — рявкнула я. — Тут написано «круглосуточно»!
— У меня тоже на сарае кое-что написано, а там дрова сложены, — хихикнул мужичок и в сердцах хватанул по раме кулачком.
Втроем мы уставились на окошко в ожидании каких-нибудь перемен. Ничего не происходило.
— Безобразие! — громко возмутилась Люська. — Я буду в Минздрав жаловаться!
Резонно рассудив, что жалоба, скорее всего, канет в вечность, я коротко скомандовала «За мной!» и решительно двинулась к стеклянным дверям. Тут же, откуда ни возьмись, возник добрый молодец в форме охранника и лениво протянул:
— Вы, граждане, куда путь держите?
Дядька хотел объяснить молодцу наш маршрут, но я незаметно ткнула его в бок и как можно убедительнее заявила:
— К главному! У моего дяди гангренозные изменения ревматических конечностей в правом верхнем углу левой половины заднего мозжечка! Уникальный случай, между прочим! Главный нас с утра ждет, но мы опоздали — дядю откачивали…
Мужичок проникся, сделал грустное лицо и приготовился падать в обморок. Люся бережно подхватила его под локоток, страхуя хуя от несчастного случая, и осуждающе посмотрела на добра молодца. Пока тот осмысливал диагноз, мы торопливо прошмыгнули к лифту. Оказавшись внутри кабины, все трое облегченно вздохнули.
— Ну, девки, с меня пол-литра! — восхищенно моргнул дядька. — Цельный день здесь маюсь!
— Тебе куда? — спросила Люська.
— Так в хирургию же! Дружок мой, Семеныч, с супругой своей повздорили малость! Она дама крупная, ну и зашибла его ненароком! Третий день здесь мается, бедолага! Семеныч-то, святой человек, на супругу не гневается, ни-ни! Вчерась позвонил мне по оказии. «Кузьмич, говорит, спасай! Не могу я здесь больше всухую лежать! Помираю, грит, весь на корню!» Я-то мигом смекнул, чего дружку надо, ну и… А тут… Девки, а может, того? У меня есть…
Кузьмич многозначительно подмигнул и распахнул кургузую куртенку. В обоих боковых карманах нахально торчало по горлышку поллитровой бутылки водки.
— Не, Кузьмич, спасибо! — проявила я благородство, вспомнив сеанс стрессотерапии. — Лечи друга, ему нужнее!
— И то верно! — Кузьмич оказался на редкость покладистым человеком.
Лифт остановился на шестом, предпоследнем этаже. Выше располагались только операционные, но нам туда не надо. Юркий мужичок с поллитровками куда-то исчез, а мы с Люськой направились к девятой палате.
Внутри большого помещения стояло шесть кроватей. На каждой лежали больные, некоторые в весьма замысловатых позах. Один дядечка, к примеру, живописно отвел руку в сторону, словно хороший хозяин, демонстрирующий размеры своих владений. Другой поднял ногу будто в стремлении пометить территорию. Мы с Люськой несколько растерялись при виде таких живописных композиций.
— О, девочки пришли! — радостно воскликнул тот, что с рукой.
— Вы случайно не ко мне? — кокетливо поинтересовался мужик с ногой.
— А… кхм… где тут у вас с аппендицитом лежат? — приходя в себя, спросила я.
— Пашка, это к тебе, — разочарованно протянула «нога».
На кровати, стоящей возле окна, произо-шло шевеление, и на свет божий выползла бледная и абсолютно круглая физиономия.
— Вы ко мне? — физиономия разлепила пухлые губы и с удивлением перевела взгляд с меня на Люську.
— Братик, любимый! — я со стоном бросилась к Пашке. — Что же они с тобой сделали?!
— Аппендицит вырезали… — обалдел «братик».