— У-у, выродок, пошёл вон! — крикнул дворник и замахнулся на Сэма метлой.
Отскочив, Сэм обиженно залаял на него.
— Пошёл, пошёл отсюда! — ругался дворник, наступая на Сэма.
Тогда бульдог с рычанием прыгнул на дворника и выбил метлу из его рук.
— Сэм, нельзя! — крикнул хозяин.
— Я на вашу собаку буду жаловаться, — ругался дворник, но хозяин и Сэм уже не обращали на него внимания.
Сэм поймал взгляд хозяина и спросил его, дыша открытой пастью: «Ну что?»
— Нехорошо! — Хозяин погрозил ему пальцем.
Низкое утреннее солнце отражалось в мокром, только что политом асфальте.
Город тонул в голубой, обещающей жару дымке. Улица заросла высокими тополями, и в их листве чирикали и ссорились воробьи. Хозяин и Сэм пришли в большой старый парк. Вот уже три года, с тех пор, как появился Сэм, они часто гуляли здесь. Правда, зимой приходили сюда редко, только в тихие тёплые дни. Зимой Сэм сильно замерзал и довольствовался быстрыми пробежками по своему двору. К тому же тёмными и холодными зимними утрами ему больше всего хотелось спать, уткнувшись носом в угол своего дивана, и, когда хозяева включали свет, он недовольно щурился и отворачивался.
А летом всё было иначе. Лето и приходило для того, чтобы бегать по высокой траве, валяться в песке на речном берегу, есть ягоды и яблоки, которые Сэм очень любил.
В кронах деревьев прятался тёплый ветер, и по жёлтой тропинке беспорядочно прыгали солнечные блики. Сэм мчался вперёд, разгоняясь, как тяжёлый шар, и ему было трудно остановиться. Он очень любил, когда хозяин бросал палку далеко вниз, с крутого склона оврага, и тогда катился вслед за ней, ломая кусты и сухие ветки.
Они спустились к реке. Мягкий тёплый песок всегда нравился Сэму. Не чувствуя под собой твёрдой опоры, Сэм неистово замолотил по песку лапами.
— Эй, коротышка, догоняй! — крикнул хозяин и побежал вдоль берега.
«А-ах, а-ах, а-ах!» — завизжал Сэм и, вырвавшись из зыбких объятий песка, мигом догнал хозяина и стал кусать его за ботинки.
Потом они встретили знакомого колли Криса. Сэм его не любил, потому что не мог забыть, как Крис больно укусил его когда-то в детстве. Теперь же Сэм давно вырос и считал возможным отомстить Крису. В нём Сэму было противно всё: и узкая лисья морда с длинными острыми клыками, и маленькие жёлтые глаза, и вихляющая походка, и даже голос — звонкий и плаксивый. Как-то раз, неудачно ударив мордой Криса в шею, Сэм почувствовал, какая она у него тоненькая, хотя и казалась мощной и гордой, спрятанная под роскошной рыже-белой гривой. После этого Сэм стал презирать Криса, а заодно и всех лохматых собак. Ясно, что под густой шерстью они прятали свои тонкие шеи и узкие тела. То, что Сэм со своим ростом мог спокойно пройти под животом Криса, ничуть его не смущало. Он не знал чувства страха.
Крис подошёл к Сэму с нагло сморщенной мордой, помахивая хвостом, как помелом. От его взгляда, брошенного сверху вниз, у Сэма стали наливаться кровью глаза, и он почувствовал болезненное напряжение в челюстях. Ему захотелось вцепиться в эту лисью морду и разжевать её зубами.
— Ваш Сэм совсем взрослый стал, — усмехнулся хозяин Криса. — Скоро, пожалуй, начнёт испытывать на Крисе свои челюсти.
— Да, вроде должна бы к трём годам появиться мёртвая хватка. По крайней мере, когда я его брал в клубе, мне так сказали. Сэм, перестань ругаться, пошли!
Напряжение в челюстях не спадало, и на скулах Сэма застыли жёсткие шарики мышц. Он заскулил и неохотно отвернулся от Криса.
Обратно домой Сэм шёл злой. Ему хотелось выместить своё раздражение на ком-нибудь, и он бросал по-сторонам насторожённые взгляды. Хорошо зная все привычки Сэма, хозяин взял его на поводок и уже не спускал до самого дома.
Дома вкусно пахло жареной колбасой. Сэм тут же очутился на кухне и, вскочив на табуретку, вперил жадный умоляющий взгляд в круглую сковородку, на которой шипели кусочки колбасы. Он так долго смотрел на неё, что по углам его рта тонкими нитями повисли слюни. Сэм знал, что у хозяина просить что-либо бесполезно, и направил свой страдальческий взгляд на хозяйку. Хозяйка украдкой дала ему кусочек, Сэм отвернулся и незаметно проглотил колбасу. Покосился круглым сливовым глазом на хозяина. На этот раз всё спокойно, и, значит, есть надежда получить ещё…
Хозяева начали собираться, забегали из комнаты в комнату, и у Сэма пропал аппетит. Он не любил оставаться один. Сэм понуро вышел в прихожую.
Он знал, что хозяева торопятся на работу. Он очень не любил слово «работа». Работа означала для него ожидание. Ожидание шагов за дверью и скрипа ключа в замке. Иногда, уставая ждать хозяев, Сэм устраивал в квартире маленький погром, раскидывая по комнате всё, что только было возможно. Особенно нравилось Сэму залезать на кухонный стол и скидывать оттуда чашки с недопитым чаем. Они с треском бились об пол и раскалывались, а Сэм смотрел на них сверху и радостно лаял, ворочая своим неподвижным и закрученным, как у поросёнка, хвостиком. Правда, после этого хозяйка всегда ругалась, и Сэм чувствовал себя ужасно виноватым. Вообще же, в момент расправы он старался держаться поближе к хозяину. А если Сэму не хотелось хулиганить, он спал в кресле хозяина до самого вечера.
— Ну, не скучай, Сэм. Мы на работу. На работу. — Хозяйка погладила его по голове.
— Пока, Сэм! — сказал хозяин, и они вышли из квартиры.
Насторожив большие стоячие уши, Сэм внимательно дослушал шелест их шагов по лестнице и, когда за ними хлопнула входная дверь, поплёлся в комнату. Вспомнил, что на столе осталась колбаса. Но одному есть было скучно. Он прыгнул в кресло и, кряхтя, устроился в нём поудобнее.
Стоило Сэму закрыть глаза, как он громко захрапел. Он и сам знал, что храпеть — это плохо. Ведь хозяин по ночам обычно кричал ему из другой комнаты: «Сэм, не храпи!»
Тогда Сэм просыпался, вздыхая, и засыпал снова. Не храпеть Сэм не мог. Так уж устроен бульдожий нос.
Ему снилось, как они с хозяином бежали по лесу и вдруг он потерял хозяина из виду. Остановился, жадно прислушиваясь. Какие-то непонятные скрежещущие звуки насторожили его. Он бросился на звук с рычанием и проснулся. В дверь позвонили.
Кто-то открывал замок. За дверью были люди, но не хозяева. Сэм понял это по тому, как осторожно и неуверенно поворачивался в замке ключ. Сэм чуть привстал на кресле, и лапы его мелко дрожали.
Когда дверь открылась и Сэм почувствовал в квартире людей, он спрыгнул с кресла и, цокая когтями об пол, побежал в прихожую. Чужой запах ударил в нос, и Сэм захлебнулся в яростном рыке, прыгнул тугим мускулистым комком на человека и укусил его руку. Он ощутил привкус крови.
— A-а, здесь собака!
— Сейчас мы её уберём…
Их было двое. Сэм снова прыгнул, увернувшись от удара, и схватил руку выше кисти. Но его зубы скользнули по плотной материи. В прихожей было тесно, и Сэм чувствовал себя скованным в этом замкнутом пространстве. Ослепнув от бешенства и не почувствовав сильного удара в бок, Сэм бросился на обоих сразу, уже не разбирая, на кого из вошедших он прыгает. Жёсткая и плотная мешковина забила его пасть, обволокла всё тело. Рыча и задыхаясь, он забился, как пойманный зверь, пытаясь прокусить и разорвать ткань. Он почувствовал, как его подняли на руки.
— Ну и тяжёлый, сволочь!
Страха не было. Сэм хрипел от ярости и своего бессилия. И вдруг на мгновение завис в воздухе и полетел вниз.
Сэма выбросили со второго этажа. Ломая кусты, тяжёлый куль ударился о землю. Инстинктивно Сэму удалось с кошачьей гибкостью перевернуться в воздухе, и он упал на лапы. Мешковина развернулась и освободила его. От боли почернело в глазах. Что-то случилось с его задними лапами. Сэм не чувствовал их, всё поглотила острая боль. Он поднял голову и сквозь траву и цветы увидел чёрный проём раскрытой двери подъезда. Сэм рванулся вперёд всем телом и, заскулив от боли, пополз на передних лапах. Он скулил всё тише и тише и только дышал хрипло, с надрывом, захлёбываясь слюной. Запах земли остро щекотал нос. Прохладная и сырая, она приятно холодила горячее тело Сэма. Он подполз к самому штакетнику. В нём было выломано два бруска. Сэм с трудом протиснулся в проём и оказался под скамейкой. Он замер, уронив голову и дыша раскрытой пастью в пыльный, засыпанный вонючими окурками асфальт. И только налитые кровью глаза непрерывно глядели на раскрытую дверь подъезда.
На скамейке сидели две старушки. Сэм знал их, они были соседями его хозяев по этажу. Одну из них он не любил, потому что с ней часто почему-то ругался его хозяин. К тому же Сэм чувствовал, что она ненавидит его, и, хотя никогда не кусал её, всегда лаял на неё задиристо и беззлобно.
Из подъезда вышли двое. Сэм увидел их и забыл о боли. Теперь это был хищник, который замер в ожидании. Всё тело его налилось неудержимой силой, у него напряглись челюсти, и Сэм перестал дышать. Двое остановились, вытащили папиросы, закурили. Сэм увидел в руках одного из них коричневый портфель хозяина. Ярость сдавила грудь. Сэм с рёвом рванулся из-под скамейки. Он не чувствовал своих задних лап и прыгнул лишь передними, как когда-то учил его хозяин. Испуганные крики старушек, вопль ужаса, который вырвался у его врагов, — их голоса смешались с диким, захлёбывающимся рычанием Сэма. Всё произошло так неожиданно, что жертва Сэма не успела отскочить, и Сэм вцепился прямо в мясистое бедро. На этот раз Сэм схватил удачно и, оторвавшись от земли, повис на ноге всей тяжестью тела.
На душераздирающий человеческий крик бежали люди.
Удары сыпались на голову Сэма. Он закрыл глаза и сильнее сжал челюсти. Как будто что-то хрустнуло в них и сдавило их так, что зубы заскрипели о зубы. Сэм застонал от боли, а челюсти сжимались и сжимались.
— О-о-а-а! Помогите, помогите!
— Бей по голове его, по голове!
— Я знаю эту собаку, соседская она! Они, ироды, аж на меня её травили! — громче всех кричала старушка. — Люди, люди, помогите, человека убивают, ироды проклятые!
Глаза Сэма заливала кровь, он только чувствовал, как его зубы всё глубже вгрызаются в живое, ненавистное мясо. Его враг упал и стал биться, пытаясь оторвать от себя Сэма. Кто-то схватил его за туловище и тянул прочь, но челюсти уже не могли разжаться. Страшная боль всё росла, и от этого Сэм визжал и скулил.
Вокруг них собралась большая толпа.
— Это как это добрым людям такая мука от мерзкой твари! — кричала старушка.
— Он сегодня утром меня укусить хотел! — подхватил подбежавший дворник и ударил Сэма лопатой.
— «Скорую» надо вызвать!
— Чёртова собака, на людей бросается!
— Убейте её, убейте чем-нибудь, а так не отцепишь!
— Да скорей же, скорей… Нож, там у тебя… — застонала жертва Сэма.
Лезвие обожгло натянутое горло Сэма.
— Мама, зачем собаку убивают? — вскрикнул детский голос.
— Она сама во всём виновата, сынок! Она бешеная, на людей кидается и тебя бы укусила. Пойдём, пойдём, не смотри!
С трудом разжали пасть уже мёртвого неподвижного Сэма.
Раненому вынесли воды, перевязали ногу. От «скорой помощи» он отказался. Второй его спутник быстро поймал машину, и они уехали. А когда возмущённые люди вместе с домоуправом заколотили и зазвонили в квартиру хозяев Сэма, дверь в ней оказалась открытой. В комнатах в беспорядке были разбросаны вещи.
ЛЮСЬЕНА
В приамурском селе Филипповка у колхозников Потеряхиных жила корова. Казалось бы, ну и что? Есть ли животное более обыкновенное? Да и какой уважающий себя колхозник не держит в наше время корову?
Тракторист Потеряхин любил говорить про свою корову:
— Ну — это личность!
Корова Люська была абсолютно чёрная и очень худая. На её острой хребтине можно было пересчитать все позвонки, а мускулистые длинные ноги развивали такую скорость, что и хорошая лошадь позавидует. Рога у Люськи выросли длинные, острые и величаво загнутые вверх, в больших глазах не было и тени коровьей покорности, а нижняя белая губа, единственное белое пятно на ней, придавала её морде гордое и своевольное выражение.
Молока Люська давала мало, телят приносила редко и вообще оказалась очень невыгодной коровой. Один характер чего стоил! Свои, деревенские, любили посмеяться над Потеряхиными, Что вот, мол, носятся с никчемной скотиной, как с писаной торбой.
Вообще-то настоящее имя у Люськи было Люсьена. Давно, когда Люська была симпатичной весёлой тёлочкой, так её назвала Ирина, дочь Потеряхиных, в то далёкое время студентка филфака. Теперь Ирина давно уже Ирина Алексеевна и работает в школе завучем, ну и Люсьену давно называют просто, по-родственному — Люська. Изредка, когда Ирина Алексеевна приезжает в деревню к родителям с детьми и мужем, Люська слышит от неё непривычное, ласкающее слух «Люсьена-а» и одобрительно мычит в ответ.
Одной из самых ярких черт в характере Люськи была ненависть к пастуху и стаду. Когда Люська была совсем молодой, хозяева выгоняли её в стадо, и тогда для пастуха наступало тяжёлое времечко. Люська задирала всех подряд, носилась, как бешеная, среди коров, прыгала через овец и коз, угрожающе наклонив голову с острыми рогами. На удары хлыста она не обращала внимания, а то и пастуха пыталась боднуть. В конце концов и вовсе убегала и бродила до самого вечера одна.
Скоро все деревенские пастухи стали жаловаться на потеряхинскую бестию, и пришлось Потеряхиным пасти Люську отдельно. Сначала хозяйка боялась за неё, пыталась привязывать на длинную верёвку, но верёвку Люська рвала, перетирала о ствол дерева и уходила неведомо куда. Вечером, ко времени дойки, Люська всегда стояла у своих ворот и громко, радостно мычала до тех пор, пока ей не отворяли.
Постепенно хозяева научились доверять Люське, и с утра выпускали корову за ворота. С годами Люська вообще перестала выходить за околицу села.
Обычно коровы не любят собак, да и собаки всегда настроены погонять коров с весёлым лаем или цапнуть потихоньку за заднюю ногу. И не дай бог если какой бычок или корова забредёт в чужой двор: тут уж хозяйские собаки бросались на них без всякого зазрения совести. Но странная животина Люська нашла общий язык со всеми деревенскими псами. Её никто не трогал. Может, опасались её острых рогов или не хотелось гнаться, высунув язык, за стремительно убегающей Люськой. Но только собаки не лаяли на неё и не хватали за хвост и за ноги. Люська, быстро почувствовав себя безнаказанной, с каждым днём вела себя всё смелее и повадилась заходить в чужие дворы.
В чужом дворе всегда найдётся чем поживиться. То хозяйка ненароком оставит на крыльце ведро с отрубями, то в миске у цепного пса залежится немного каши, то куры не успеют расклевать свой корм, а Люська уже здесь. Забредёт во двор, унюхает съедобное большим, мокрым фиолетовым носом и вмиг слижет. Тут же выскочит за ворота, по пути успев прихватить губами пучок цветов или огородной рассады.
Днём обычно во дворе никого нет. И долгое время никто не замечал её проделок. Собаки проявляли солидарность, не тявкали. Скоро Люська распознала, что много вкусного и интересного можно найти на огороде. И что можно войти не только в открытые ворота, но и в закрытые, ибо Люська научилась открывать даже самые хитрые запоры. То петлю, накинутую на калитку, подденет рогами, то языком крючок смахнёт или схватит зубами железную ручку. А то и просто надавит легонько лбом и со скрипом или без скрипа откроет чужие ворота.
Старушки, что весь день сидят дома, первые заметили Люськины проделки. Только и слышалось то в одном, то в другом дворе:
— Ах ты, воровка окаянная!
— Ну, пошла, пошла, оглобля черномазая!
— У-у, блудница!
Скоро вся деревня заговорила о воровке. Посыпались на Потеряхиных жалобы, ругань и смех. Дошло до того, что председатель колхоза остановил как-то главу семьи на дворе у элеватора со словами: «Уйми свою корову, Алексей!»
А как её уймёшь? Давно известен упрямый и несносный Люськин характер. Пришлось хозяину угонять корову далеко от деревни на сырые луга, где было много травы, колючей осоки и, конечно, слепней и оводов. Так и ездили они: впереди трактор, а за ним на длинной верёвке, вприскок, Люська. Вечером хозяин за ней приезжал, и они скакали обратно. Понятно, что от таких скачек Люська ещё больше исхудала, стала ещё более поджарой и мускулистой.