«- Это бесполезно, Дай. Вы никогда не достанете его таким образом, без длинной веревки и …»
«- Я возьму…! Я вернусь, Пеккер! Держаться! Держаться!»
Она вырвалась из моей хватки и ринулась в сторону лагеря. Я услышал, как она врезается в кустарник на бегу.
Силы Пеккера быстро иссякали. Он сделал безумный захват единственной твердой поверхности, которую мог нащупать, труп того, кого мы считали Святым Джеком. Когда Пеккер ухватил край его лохмотьев, тело медленно перевернулось в воде, и мы увидели мутные глаза Узли, безжизненно устремлённые на нас
Лишь тело Уизли повернулось в воде, шершавая рука обнаженного трупа под ним скользнула по лицу Пеккера, холодные бледные пальцы ласкали его, словно любовника. Пеккер вскрикнул от ужаса и, вскинув обе руки, чтобы отбросить его, погрузился под мутно-зеленую воду. Труп Уизли, теперь освобожденный от раздутого тела под ним, опустился поверх Пеккера, и они оба пропали с наших глаз.
Мы оставили Дай, сидящей в руинах, рядом с ней сидел святой Джек, обняв ее за плечи. На этот раз они не пытались остановить нас. Дай пристально смотрела в огонь костра. Она не пролила ни единой слезинки, да, честно говоря, я и не ждал, что какая-либо женщина будет оплакивать такого человека, как Пеккер. Но я видел ее безумные попытки спасти его, и знал, что, по-своему, она любила его.
Опять же, возможно, она была вправе не судить его так строго, как могли бы сделать многие. Его никто не жалел и, он тоже научился быть безжалостным. Я коснулся сморщенного рубца на собственном лице. Лезвие режет только плоть, но слова, ранящие разум, оставляют гораздо более изощрённые шрамы. Я надеялся, что святой Джек будет немного добрее к Дай, хотя слабо верилось, что эта доброта распространится на каждого путешественника, встретившегося им на пути. У меня было ощущение, что вода в «глотке» ещё прибудет, и не только из-за дождей.
Джек был непоколебим-Уизли украл камень саламандры. Джек не спал тогда, опасаясь что Пеккер попытается убить его во сне и видел, как Уизли прокрался обратно в лагерь. Уизли завернулся в плащ Джека, несомненно, чтобы замаскироваться на случай, если кто-нибудь проснётся, а затем прополз в лачугу к Пеккеру. Если кто-нибудь и мог увести камень, не разбудив человека, это был Уизли. И Джек был уверен, он так и сделает.
«- Мы не крадём у своих, таковы правила»,- сказал святой Джек,- «мы заключили сделку, а Уизли её нарушил: «Нарушивший заповеди…, да будет предан смерти.».
Джек последовал за Уизли, когда тот бросился обратно в лес, чтобы получить кинжал между лопаток. Но, когда Джек обыскал тело Уизли, то не обнаружил и следа камня. Он был уверен, Уизли, должно быть, выпустил его в агонии или, когда бежал из лагеря. Джек провел остаток ночи и утро в охоте за камнем, бесконечно возвращался к «глотке», думая, что камень выпал, пока он тащил тело в яму. Но он по-прежнему, не терял надежду и был полон решимости продолжать поиски, пока не отыщет его.
Я почувствовал, как Зофиил смотрит на меня, когда мы вели хромающую Ксанф обратно через лес, к месту, где спрятали фургон.
«- Видишь, Камлот»,- сказал он,- «вот что с нами делает надежда! Джек и эта женщина проведут остаток своей жалкой жизни, охотясь за одним камнем среди тысяч, уверенные, что это сделает их богатыми. Рано или поздно, одна из жертв нападения занесёт к ним Великую Чуму, и они будут умирать в муках, всё ещё ползая на четвереньках в поисках лекарства. Упование, Камлот,- это плавучий труп. Цепляйся за него и он утянет тебя в ад.»
Я смерил его взглядом.
«-Существовал ли в действительности когда-нибудь этот камень саламандры?»,- поинтересовался я.
Он поднял брови, удивлённо сверкнув глазами. «Конечно, ведь даже ты поверил этой истории. Предложи любому человеку способ обмануть смерть, и он убьет за него. Это одна из суровых жизненных истин, мой друг.»
Но даже когда он так говорил, я видел, как рука Зофиила поглаживала кожаную сумку, словно проверяя, что что-то ценное там всё ещё лежит в безопасности.
КАРЕН МЕЙТЛЕНД
Хотя, он и мог ходить так же быстро, как любой человек, при драке его можно было легко сбить с ног, а вернее-с ноги.
Однако, незнакомец на берегу не унимался: «Прошу Вас, ради Всего святого, помогите мне! Я вымок и голоден. Я боюсь, рассвет застигнет меня уже замороженным трупом, если я останусь здесь на ночь»
Грубый тон мужского голоса более походил на угрозу, чем на мольбу, но Гюнтер достаточно настрадался от голода и холода в своей жизни, чтобы знать, сколько бед может принести эта парочка демонов, да и ночь становилась всё суровее. Утром ударит сильный мороз. Он понимал, что никогда не простит себе, если бросит здесь человека на верную смерть.
«- Позови ещё раз и продолжай кричать, пока я тебя не увижу»,- отозвался он
Он прислушивался к голосу, подталкивая свою плоскодонку к левому берегу, и наконец подплыл достаточно близко, чтобы разглядеть фигуру в капюшоне и длиной робе, стоящую и самой кромки воды. Гюнтер крепко сжал шест в руках, его металлический наконечник можно было превратить в надёжное оружие, на случай, если незнакомец попытается захватить лодку.
Дыхание монаха висело в морозном воздухе белым облачком, смешиваясь с ледяным речным туманом. Как только нос плоскодонки подошёл достаточно близко к берегу, он наклонился вперёд, будто собирался ухватиться за него. Однако, Гюнтер был готов к этому. Он взмахнул шестом по другую сторону лодки и оттолкнул её от отмели, посчитав, что мужчина не рискнёт прыгать в этих одеждах.
«- Кровью Христовой клянусь, я не причиню тебе вреда!»,- но голос незнакомца вблизи звучал ещё более угрожающим. Монах вытянул свою правую руку в пятно света, отбрасываемого фонарём. Сгибы его рукава повисли тяжёлыми грязными складками. Медленно, другой рукой, он откинул складки промокшего рукава и обнажил руку, которая заканчивалась у запястья.
«- Я вряд ли представляю угрозу для кого-либо»
Гюнтер почувствовал, как краска стыда заливает его лицо. Его раздражало сочувствие посторонних к нему, как к инвалиду, и он не собирался сейчас сам изображать сострадание, но презирал себя за недоверие и трусость. Монаху вряд ли легко удалось бы освободится из топи, проглотившей стольких неосторожных путешественников.
Гюнтер всегда полагал, что священники и монахи-слабаки, избравшие церковь, чтобы отлынивать от тяжелого физического труда с его потом и мозолями. Но этот был парень-не промах, и явно не торопился на встречу с Создателем, не смотря на свой духовный сан.
Гюнтер подогнал лодку к берегу и, удерживая её против течения, дал монаху перевалиться через борт и пристроиться на одной из поперечных досок. Его грубая бесформенная роба плотно прижималась к телу, покрытому грязью и илом. Его трясло от холода, а капюшон был так низко надвинут на глаза, что Гюнтер не мог разглядеть его лицо.
«- Я подвезу тебя до Хай-Бридж в Линкольне», -сказал Гюнтер,- «там всегда найдётся постель и горячая еда, особенно, для служителя Священного Ордена».
«- Как далеко ещё до города?»,- вздохнул монах. «Я шёл несколько дней, чтобы до него добраться.»
«- Кабы не эта напасть, ты мог бы увидеть факелы, пылающие на городских стенах и даже свечи в окнах собора.»
Гюнтер медленно толкал плоскодонку, пытаясь разглядеть сквозь туман водную гладь перед собой. Он знал каждый поворот реки не хуже, чем лицо своей любимой жены. Он не боялся столкновения с другими кораблями в столь поздний час, но всегда сохранялась опасность наткнуться на бочки или бревно, неосторожно сброшенные вниз по течению.
«- Так что привело тебя в Линкольн?»,- спросил он, не отрывая взгляд от реки,- «ты вряд ли найдёшь здесь кого-либо из вашего Ордена. Я слышал, что когда то был дом, принадлежащий Братству Покаяния Христова в Линкольне, но это было ещё до Великого Мора. Дом всё ещё стоит, но ни один из ваших братьев не появлялся там уже много лет».
«- Я ищу не свои братьев»,- ответил монах.
Они проплывали мимо жалких лачуг, что выстроились по берегам и на дальних окраинах города, туман уже не казался таким непроглядным. Гюнтер торопился высадить своего пассажира, как можно быстрее, ему не терпелось вернуться домой. Было в голосе незнакомца что-то, что заставляло его беспокоиться. Было что то острое и холодное, словно отточенное лезвие, в его, казалось бы, безобидных словах. Монахи всегда остаются монахами, и неважно откуда они прибыли. Когда они не кричат о муках адовых, то требуют пожертвований, грозя анафемой, если вы им не заплатили.
«- Итак»,- переспросил Гюнтер,- «Зачем ты приехал? Предупреждаю, Линкольн переживает не лучшие времена, здесь не разживёшься пожертвованиями, даже будучи святым. Лучше бы ты отправился в Бостон. Туда теперь текут все деньги с тех пор, как мы потеряли шерстяной рынок.»
Монах издал низкий безрадостный смех. «Ты думаешь, я проделал весь этот путь ради горстки монет? Ты видишь это?»
Пользуясь зубами и левой рукой, он развязал завязки на капюшоне и потянул его вниз. Он поднял фонарь с носа плоскодонки, и источник света на уровне его груди, озарил лицо монаха снизу. То, что увидел Гюнтер, заставило его так сильно дёрнуться, что он пропустил удар и чуть не свалился в реку. Он стоял, застыв с немым ужасом в глазах, пока незнакомец не вернул капюшон на место.
«- Ты спрашиваешь, что я ищу, мой друг?»,- прорычал монах,- «Я ищу справедливости. Я ищу возмездия. Я ищу мести!»