Он вертелся как белка в колесе, едва успевая изумляться тому, что почти не тоскует по Ким. Анализировать свои чувства у него не было ни желания, ни времени — вечера он безраздельно посвящал малышке. А та, увидев его в дверях, улыбалась, агукала и тянула к нему крошечные ручки. Палмер пребывал в отчаянии, понимая, что девочку невозможно сдать назад, в клинику, словно надоевшую игрушку — обратно в магазин…
В десять месяцев Ариэль, засыпая у него на коленях, пробормотала осмысленное «папа», и это решило все. Гладя дочурку по темноволосой головке, и глядя на нее, брошенную дважды, Палмер удивлялся, что не превратился в женоненавистника, хотя это было бы, наверное, оправданно. Но ведь на коленях у него сладко посапывала будущая женщина, притом явно очень красивая… В тот вечер Палмер твердо решил, что жены у него не будет больше никогда.
Разумеется, время от времени он встречался с женщинами, но свято соблюдал два незыблемых правила. Первое: сразу расставлять все точки над «i», дабы подруга на час не тешила себя иллюзиями. Второе: на сто один процент исключить у нее нежелательную беременность. Многих женщин, пытавшихся с помощью этого незамысловатого приема привязать к себе преуспевающего красавца, это повергало в уныние. И теперь, неотрывно глядя на спящую Памелу, Палмер сознавал, что впервые нарушил правило номер два.
Соблазн объяснить все внезапной вспышкой страсти представлялся весьма заманчивым, но Палмер понимал: дело не в этом. И шампанское тут было ни при чем. Какое-то наваждение, да и только…
Как похожа она на Ариэль! Такого сходства между матерью и дочерью он не мог даже вообразить. Ему сейчас казалось, что если их хотя бы раз увидят рядом, тайное тотчас станет явным. Мог ли он допустить такое? И Кимберли известно все… Случайно обнаруженная в кармане его пиджака записка с именем настоящей матери Ариэль выдала его тайну. Но жена, естественно, была нема как рыба…
С Ким он снова увиделся только два года спустя после развода. К тому времени ее лондонское агентство уже процветало. Очутившись лицом к лицу, ни он, ни она не ощутили ничего. Ровным счетом ничего. Кимберли лишь холодно поинтересовалась, здорова ли «его дочь»…
А подросшая малышка то и дело спрашивала, куда девалась мама. Сначала Палмер решил выдумать авиакатастрофу, но ведь девочке было всего три года! И он, отводя глаза, бормотал про то, что мама уехала далеко, но непременно вернется…
— А она красивая? — тормошила его Ариэль.
— Ты похожа на нее как две капли воды, — отвечал Палмер…
В гостиной отчаянно зазвонил телефон, и Палмер кинулся к аппарату, боясь, что резкий звук разбудит Памелу. Ким! Легка на помине…
Сквозь сон Памела услышала звонок, но блаженная истома во всем теле не давала проснуться окончательно. Она лишь повернулась на другой бок. И вдруг…
— Я запрещаю тебе это, Кимберли! К тому же она знает все!
Возбужденный голос Палмера мигом пробудил ее, и Памела рывком села в постели. Ни секунды не сомневаясь, что речь идет именно о ней, она прислушалась…
— Это тебе не все до конца известно! Но сейчас у меня нет ни времени, ни желания объясняться с тобой! Нет, сегодня вечером я занят. Она все знает, ты поняла? И кончим с этим.
Швырнув трубку, Палмер обернулся и увидел Памелу. Та стояла в дверях спальни, широко раскрытые глаза смотрели на него с ужасом, в лице не было ни кровинки. Стремительно шагнув навстречу, Палмер прижал ее к груди и почувствовал, что она дрожит.
— Ну-ну, маленькая, что ты! — зашептал он, подхватывая ее на руки и укладывая обратно в постель. — Ты испугалась?
— Ч-что происходит, Боб? — Аквамариновые глаза с мольбой взирали на него. — Ведь вы говорили обо мне, признайся! Это правда?
Солгать? Бесполезно. Да ты этого и не умеешь, Палмер.
— Правда, маленькая моя. — Огромная ладонь нежно гладила ее по волосам. — Но тебе ничто не угрожает.
— Чего она хочет? Она все еще любит тебя?
— Нет.
Услышав это короткое и спокойное «нет», Памела тотчас поверила. Но в чем тогда дело?
— И я не люблю ее. — Золотистые глаза Палмера задумчиво смотрели на нее. — Я люблю совсем другую женщину…
Он говорит о дочери, решила Памела, но, когда губы Палмера прижались к ее губам, а сильные руки стиснули в объятиях, поняла, что ошиблась. И снова, отдаваясь ему, она чувствовала себя счастливее всех женщин на свете. Даже если он сейчас лгал ей…
Лежа в его объятиях, она с трудом приходила в себя.
— Послушай, маленькая моя, — низкий голос Палмера околдовывал ее, завораживал, — можешь пообещать мне выполнить одну мою просьбу?
«Господи, да я готова пообещать тебе что угодно!» — хотелось закричать Памеле.
— Смотря что, — неожиданно услышала она словно со стороны свой голос.
— Упрямая моя девочка, пойми: сейчас ты должна меня послушаться. Обещай, что, если… что, когда Ким заговорит с тобой, ты остановишь ее. Просто скажешь: «Я все знаю».
— Но я ничего не знаю, не понимаю, и вообще…
Но Палмер уже целовал ее и, обвивая руками его шею, Памела подумала, что кое-что ей все же известно…
— Пора вставать, девочка…
Открыв глаза, Памела увидела Палмера. В знакомых выцветших джинсах и синей рубашке-поло он стоял у окна, сквозь которое лились лучи солнца, и с улыбкой смотрел на Памелу. Увидев его сейчас, при ярком свете, Памела залюбовалась им — в который уже раз! — и, мучительно застыдившись чего-то, отвернулась.
— Я бы помог тебе одеться, но боюсь, тогда мы всюду опоздаем. — Палмер присел на краешек постели и ласково погладил ее по обнаженному плечу. — Поторопись, ладно?
— Ладно. — Памела собрала в кулак всю волю, натянула простыню до подбородка и взглянула на него холодно и отчужденно. — Но кое-что ты должен твердо себе уяснить…
— О, да ты кремень! — изумленно поднял брови Палмер. — Не продолжай, я уже понял: тебе ничего от меня не нужно, ты поддалась порыву, и все такое прочее, так?
Как проницателен этот человек — и как циничен! А ты чего ожидала, детка?
— В общих чертах — да, — мрачно кивнула Памела. — И все-таки кое-что упустил из виду. Нынче ночью ты даже не поинтересовался…
— Ах, вот ты о чем! Согласен, я дал маху. — Палмер невесело усмехнулся. — Но есть масса способов решить эту проблему, если она вообще…
— Черта с два! — сквозь зубы процедила Памела, не сводя с него глаз. — Я никогда, слышишь, никогда не сделаю того, о чем ты думаешь! Но тебе не о чем беспокоиться, что бы ни случилось, я…
Палмер кончиком пальца коснулся ее носа, при этом он улыбался как ни в чем не бывало.
— Не забивай себе голову всякой всячиной — нынче у нас ответственный день. — Он нежно привлек ее к себе и чмокнул в макушку. — Ведь наше шоу продолжается, правда?
Памела отстранилась от него, простыня скользнула вниз, обнажив грудь. Но не на грудь смотрел сейчас Палмер. Взгляд серьезных глаз был устремлен на него с бесстрашной нежностью — именно это странное словосочетание пришло ему на ум.
— Да, шоу продолжается, — медленно проговорила она. — Я сделаю все, о чем ты попросишь. Потому что я… люблю тебя.
Молчи! — приказал себе Палмер, нежно касаясь ее щеки. Кажется, ему удалось обуздать свой отчаянный порыв. И он невозмутимо произнес:
— Ты помнишь, о чем я просил тебя? Ну, если вдруг Ким…
— Да. Скажу, что все знаю.
Чувствуя себя последним подонком, Палмер тихо произнес:
— Обещаю, что все объясню тебе. Но… позже. Ты веришь мне?
— Да, — кивнула она. — Но и ты обещай мне кое-что. Так, безделицу…
«Видит Бог, я готов пообещать тебе хоть луну с неба!» — хотелось воскликнуть Палмеру, но он лишь молча склонил голову.
— Я хочу выйти на подиум в черном, — прозвучал тихий голос. — Только в черном. Это возможно?
Сердце Палмера дрогнуло и сжалось — он, как никто другой, понял, почему Памела избрала этот цвет. Цвет скорби…
— Я умоляю тебя… — Голос ее дрогнул. — Я…
— Все будет так, как ты скажешь. — Палмер с трудом сдерживался — больше всего на свете ему хотелось стиснуть ее в объятиях и никогда не выпускать. Но вместо этого он произнес: — Одевайся, малышка. Не буду мешать.
Выйдя из спальни, он рухнул в кресло и закрыл глаза. Что он делает? Чем все это кончится?
Чем-нибудь да кончится! Пеняй теперь на себя. Ведь ты чувствуешь, что в ответе теперь за эту девочку, что бы ни случилось. И конкурс тут ни при чем. К черту конкурс! Дело совсем в другом, ведь…
— Эй…
Нежная ладонь легла на его плечо, и Палмер вздрогнул. Тонкая, словно тростинка, в своем черном платье, Памела показалась ему сейчас школьницей, и даже седая прядь в волосах не могла сделать ее старше.
— Мне нужно заглянуть в мой номер на полчаса — привести себя в порядок, переодеться. Ты проводишь меня?
Голос ее, тихий и низкий, был полон такой тоски, что сердце Палмера сжалось вновь.
— Пойдем, маленькая. Я подожду тебя в гостиной.
На это у него были причины, притом самые что ни на есть веские — Палмер не без основания полагал, что Кимберли может позвонить Памеле, и тогда…
— Ладно. Мне и самой не хочется, чтоб ты оставлял меня.
В лифте Памела, подняв на него глаза, спросила вдруг:
— Можно, я тебя поцелую?
В ответ Палмер, остановив кабину между этажами, склонился к Памеле, взял в ладони запрокинутое лицо и коснулся губами ее губ. Поцелуй был необычайно нежен и долог — он вовсе не походил на порождение необузданной животной страсти, которая порой толкает в объятия друг друга совершенно чужих людей. Они целовались сейчас словно двое влюбленных после помолвки, или как молодожены на ступенях алтаря, на глазах у родственников и гостей, приглашенных на свадьбу…
Так прошло не менее десяти минут. Первым опомнился Палмер.
— Нам пора, — сказал он.
Памела едва заметно кивнула, щеки окрасил бледный румянец. И Палмер в который раз изумился ее красоте, невольно подумав, что она и впрямь может с легкостью получить титул «Лицо года». В душе его шевельнулась вдруг жгучая ревность. Выставлять на всеобщее обозрение то, что так тебе дорого, не каждому по силам. Ты идиот, приятель!..
В номере Памела тотчас направилась в ванную, а Палмер, усевшись на диван, принялся листать какой-то дамский журнал. Когда зазвонил телефон, он без колебаний снял трубку. Однако это оказалась вовсе не Ким. Звонил Джанни, уже пронюхавший о потрясающей новости.
— Ее участие в конкурсе — ваша идея? — хмуро поинтересовался журналист.
— Вообще-то на вопросы прессы я имею полное право не отвечать, — ледяным тоном отозвался Палмер.
— Благодарите Бога, что пресса не интересуется, как вы очутились с утра у нее в номере! — заорал итальянец. — Плевать мне на то, кто вы такой! Учтите, я вполне могу съездить по зубам и папе Бобби, если вдруг…
Кладя трубку на рычаг, Палмер испытывал почти симпатию к темпераментному журналисту. Как рьяно защищает очаровательную коллегу от грязных посягательств похотливого старого козла! Телефон тотчас зазвонил вновь — на сей раз его собственный, мобильный.
— Послушайте… — начал было Палмер, но тотчас умолк. Это был вовсе не Джанни, и даже не Ким.
— Папочка! — От звонкого детского голоса ему едва не сделалось дурно. — Папа! Ты, правда, соскучился?
— Малышка, погоди…
Однако девочка перебила его:
— А мы с миссис Вуд уже здесь, представляешь? Быстро, правда? Ты и не ждал нас так скоро…
— Милая, что ты говоришь? Где вы? Я вас вообще не ждал…
— Па-а-па… — В голосе Ариэль зазвенели слезы. — Но ведь тетя нам звонила, и она сказала…
Все ясно. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: это дело рук Кимберли.
— Вы в аэропорту?
Но трубку взяла уже миссис Вуд. Выяснилось, что вчера им действительно звонили из Рима, якобы по его личному поручению, и просили как можно скорее вылететь. Палмер, поставленный перед фактом, потерянно молчал. Затем трубкой вновь завладела девочка.
— Ведь ты давно обещал взять меня на конкурс, — хныкала она. — Я буду очень-очень хорошо себя вести, правда!
В отчаянии Палмер покосился на дверь ванной. Будь что будет, решил он…
— Хорошо, детка. Я скоро приеду за вами.
Вышедшая из ванной Памела застала его в тот момент, когда он вызывал такси.
— Что-то опять стряслось? — упавшим голосом спросила она. — Что на сей раз?
Нельзя говорить ей о приезде Ариэль, подумал он. И видеться они не должны. Пока не должны. Черт бы побрал эту безумную Кимберли!
— Послушай, маленькая, — Палмер сгреб ее в охапку и усадил себе на колени, — у тебя две минуты на одевание — почти как в армии. Потом я везу тебя на последнюю репетицию, а сам мчусь по неотложным делам. Помнишь, что ты мне обещала?
— Я все помню, — кивнула Памела. — И все сделаю так, как ты просил. Не сомневайся.
Как хотелось Палмеру обнять ее, ощутить вновь вкус нежных губ, шелковистость кожи, но…
— Ступай, моя хорошая. Возможно, мы целый день не увидимся, а вечером я найду тебя сам.
— Не волнуйся, я ведь уже стреляный воробышек… — Памеле вдруг вспомнилась лихая Беверли, и она гордо вскинула подбородок, подражая мулатке. — Все будет хай класс, папа Бобби!
И, стремительно вскочив с его колен, убежала в спальню. Выйдя оттуда минуты две спустя в черных брючках и белой тенниске, она объявила:
— К бою готова! Вперед, к победе!
В лифте Палмер с трудом удержался от того, чтобы поцеловать Памелу, — лишь нежно прижал ее темноволосую голову к своей груди. Слушая глухие удары его сердца, Памела ощутила предательскую слабость в ногах. Но обнаруживать это было никак нельзя…
В такси они почти не разговаривали, но Палмер всю дорогу не выпускал ее руки. Высадив Памелу из машины у ступенек концертной студии, он спросил:
— Не боишься?
— Боюсь… Но вовсе не того, о чем ты думаешь. — Памела печально улыбнулась: — Может, так даже лучше.
— Что — лучше? — растерялся Палмер.
— Ну, если чего-то боишься и в это время делаешь другое дело, то на него страха уже не хватает… — И она стремительно понеслась вверх по лестнице.
Глядя ей вслед, Палмер схватился за голову и глухо застонал.
Глава десятая
Русалочка в черном
— Да ты нынче просто сногсшибательна! — заявила, увидев Памелу, мулатка. — Ну-ка, покажись! Что ты сделала с лицом? Хотя… на тебе ведь нет косметики?
— Ты светишься… — Беловолосая Кирсти и сама сияла. — Настоящий, живой русалка! Только без хвоста…
— Ей только хвоста недоставало, — грозно сверкнула глазами на шведку Беверли. — Марш одеваться, цыпленок!
Репетиция прошла на удивление гладко. Памела не уставала изумляться необыкновенной легкости во всем теле, а во время дефиле ее не покидало ощущение полета, полузабытое, но необычайно приятное. Такое бывало с нею давным-давно, когда она занималась балетом. Ее все время словно приподнимало на носочки, ей хотелось раскинуть руки и взлететь…
Дело портила лишь Мадо — Памела то и дело ловила на себе холодный взгляд зеленых глаз француженки. В перерыве Памела наконец не выдержала.
— Послушай, — коснулась она острого локтя Мадо, — что ты смотришь на меня, словно на котенка, который разорвал тебе последние колготки? Что тебе надо?
— Ошибаешься… — Француженка затянулась черной сигаретой и выпустила тонкую струйку дыма чуть ли не в лицо Памеле. — Тебе померещилось, дорогая.
Неожиданно отобрав у Мадо сигарету, Памела затянулась и точно так же выпустила голубоватую струйку дыма. Затем, кинув окурок в урну, сказала:
— Вот и прекрасно. Стало быть, все в порядке?
Не удостоив ее ответом, Мадо повернулась спиной и пошла прочь, слегка покачивая бедрами. Глядя на острые лопатки странной француженки, Памела вспомнила предупреждение Беверли и отчетливо поняла, что опасения мулатки, скорее всего, вовсе не беспочвенны… Потом к ней подошел балетмейстер, и они немного поговорили. Оказалось, проницательный маэстро Тонино еще вчера распознал в ней балерину, и они легко нашли общий язык.