– Валим отсюда! – Вся интеллигентность, как это частенько бывало в таких вот экстремальных случаях, осыпалась с бывшего приютского, как шелуха. – Сейчас тут легавых будет до и больше! Дака не видел?
– Нет… – Рой не знал, что делать: товарищи неподалеку самозабвенно тузили охранников чем попадется под руку, а те «отвечали им взаимностью». – Он где-то там был…
– Не маленький – сам выпутается! – Аллу решительно ухватил друга свободной рукой и потащил за собой в проулок между цехами.
И вовремя: перекрывая шум драки, перед заводоуправлением уже вовсю лопались гранаты со слезоточивым газом, а минуту спустя с пронзительным шипением ударил водомет, установленный на полицейской машине.
Уйти тихо не удалось: проход оказался перегорожен шеренгой заводских охранников в черной, похожей на гвардейскую форме. В руках кроме дубинок они держали прозрачные полицейские щиты, а у двоих, как приметил Дюк, были короткоствольные ружья.
– Назад, – встал на месте Аллу. – Поищем другой путь.
– Как бы не так. – Зарис аккуратно сложил и убрал в карман перемазанный кровью платок, засучил рукава. – Прорвемся.
– Зарис! Не делай глупостей!
Но северянин уже танком несся вперед, пригнув лобастую башку и двигая локтями, словно поршнями паровой машины. Что оставалось друзьям?
Резиновая пуля из «помповушки» занервничавшего охранника ударила прямо в грудь верзиле, но не заставила его даже пошатнуться. Второй не стал стрелять и попятился за угол цеха. А в следующий момент троица слаженным тараном с могучим Зарисом на острие врезалась в стену щитов, и началось побоище…
* * *
– Где ты шляешься? – Отец сегодня был непривычно трезв и напустился на сына уже в дверях.
– Я, вообще-то, работаю, папа. – Рою после всего случившегося сегодня совсем не хотелось вступать в пререкания с отцом, в последнее время просто невыносимым. – Ты этого не замечал?
– Прости, сынок, – Гаал-старший потупился. – Маме плохо.
– Что с ней? – легко оттолкнул Рой отца, когда-то здоровенного мужика, сейчас высохшего от пьянки, как щепка. – Мама!
Госпожа Гаал лежала в постели, ее худые пергаментно-желтые руки покоились поверх одеяла, лицо было спокойно, и только чуть заметно вздымающаяся грудь говорила, что женщина еще жива.
– Мама!
– Не буди ее, сынок! – Отец вцепился тощими, как птичьи когти, пальцами в плечи сына. – Доктор уже был, прописал порошки и микстуры и велел не беспокоить.
– Что с ней случилось? – Рой понизил голос. – Приступ?
– Дона не вернулась домой, – всхлипнул отец, опускаясь на табурет. – Ждали ее, как обычно, под утро, а она не пришла. Мать не спала всю ночь. Я под утро вздремнул, проснулся, а ее нет… Лежала в кухне, на полу, без сознания. Доктор говорит, что ничего страшного, обычное переутомление…
– Переутомление?! – крикнул громким шепотом молодой человек, но тут же взял себя в руки. – Папа, последи за ней… И не вздумай пить!
Последнее он говорил уже в прихожей, на ходу натягивая куртку.
– Ты куда? – всполошился отец.
– Найду Дону, – крикнул Рой, сбегая по лестнице…
* * *
– Э, послушай, чувак. – Бородатый юнец в камуфляжной куртке, висевшей на нем мешком, и дурацком вязаном берете с помпоном заступил Рою путь. – Сюда так просто нельзя. Пузырь купи или дозу…
– Отойди. – Рой без труда отодвинул «привратника» в сторону и распахнул подвальную дверь, сверху донизу размалеванную цветной краской: тут были и надписи, и рисунки, и просто отпечатки ладоней и подошв.
– На халяву торкнуться хочешь? – Парнишка попытался удержать его силой, но получил локтем в солнечное сплетение и заткнулся.
Рой прошел через длинное помещение с низким потолком, по которому тянулись толстые, укутанные стекловатой трубы отопления, то и дело спотыкаясь в полутьме о ноги лежащих и сидящих, прислонясь к стенам, людей. Время от времени он наклонялся, светил фонариком в молодые, но уже тронутые печатью близкой смерти лица. Кто-то щурился и заслонялся, кто-то безучастно глядел сквозь пришельца стеклянными глазами. Он не отвечал на оскорбления, не обращал внимания на пинки и щипки, лишь один раз остановился, чтобы ботинком выбить из слабой руки нож, которым его пытался ткнуть пацаненок лет двенадцати – тринадцати. В подвале было душно, воздух состоял из запахов немытых тел, человеческих испражнений и какой-то химии. В двух шагах от Роя парочка одурманенных молодых людей вяло совокуплялась, не обращая внимания на окружающих.
Так и не найдя кого искал, парень добрался до конца подвала, где у железной двери с косо намалеванными на ней черепом и костями сидела публика почище и побогаче. Роя пронзило полузабытое чувство беспричинной радости и душевного подъема, но он быстро подавил в себе желание возлюбить всю собравшуюся в заброшенном бомбоубежище мерзость и гнусь городской изнанки. Причина этого порыва была известна…
– Ты кто такой? – попытался задержать Роя парень в очках, чем-то похожий на Аллу Даара. – В очередь становись!
– У меня абонемент, – процедил молодой человек, зыркнув на очкарика исподлобья так, что тот попятился и сел на свое место, без причины поправив очки на породистом носу.
Больше никто задержать его не пытался.
В небольшой комнатушке, должно быть, ранее служившей подсобкой, на продранной кушетке навзничь валялся, закатив глаза под лоб, симпатичный молодой мужчина в дорогом пиджаке, распахнутом на груди, мятой, когда-то белоснежной рубашке и больших наушниках, витым проводом соединенных с громоздким аппаратом, исправно мигающим разноцветными лампочками. За аппаратом сидел сутулый толстяк, лица которого не было видно из-под надвинутого на нос шлема.
Радость распирала Роя, но петь песни он сейчас был не в настроении. Стараясь не глядеть на полуголого наркомана, он хлопнул по плечу оператора.
– Ждите своей очереди! – крикнул тот через плечо. – Еще семь с половиной минут!
Ждать молодому человеку было недосуг. Хихикая под нос, он протянул руки и резко сорвал с головы толстяка шлем.
– А-а-а! – заорал тот, сжимая виски ладонями. – Какого дьявола?!
– Что, выродок, – расхохотался ему в лицо Рой, – как другим мозги жарить своей шарманкой, – так здорово, а когда головка бо-бо, – плохо?
Он отлично знал этого поганца, пичкающего богатеньких клиентов особым наркотиком – излучением, которого им так не хватало после падения Отцов: бессознательную Дону отсюда он вытаскивал не раз и не два. Где она брала деньги на «прожарку», даже не хотелось думать…
– Отдай шлем, – корчась, канючил Фэт Булут, с которым они когда-то учились в одной школе: тогда он и не подозревал, что болезненный толстячок – скрытый выродок. – Бо-о-ольно!
– А ты выруби свою машинку – и больно не будет. Или бабок жалко?
– Меня Акаду убьет!
Зеб Акаду был местным авторитетом, державшим все окрестные притоны, – с ним опасались ссориться даже полицейские и «добряки».
– Где Дона?
– Не было сегодня Доны! Уехала она!
– Куда?
– А я знаю? Говорят, в Табаде святой какой-то объявился.
– Чего-о?
– Святой Мак, что ли… Просветляет там всех… Отдай шлем, Рой, а! Больно очень… Я и так тебе все скажу что сам знаю… Как другу…
– Какой ты мне друг? Слизняк… – Рой швырнул выродку пластмассовую штуковину, затканную внутри тускло блестящей металлической паутиной. Тот суетливо схватил ее, дрожащими руками напялил на голову и запричитал:
– Спасибо, Рой! Знаешь, как больно! Просто мозги плавятся…
– А у него? – парня распирало беспричинное и неуместное веселье. – У него не плавятся?
Он кивнул на наркомана в наушниках.
– Ему в кайф, – расплылся в улыбке толстяк. – Хочешь попробовать? Я дам на минутку просто так, задаром. По старой дружбе.
– Обойдусь, – рявкнул Рой. – Что там за святой?
– Да не знаю я… Святой какой-то, говорят. Чудеса творит. Мак Сим зовут…
– Мах Сим? – удивился парень, выросший на заводской окраине и блатной жаргон впитавший с детства. – Не путаешь? Какой же он святой, если на блатное погоняло откликается? Урка натуральный, а не святой!
– Святой, не святой, а больные на голову вроде твоей сеструхи там действительно просветляются. И город уже так и зовут – Городом Просвещения.
Рой задумался: он давно слышал какие-то мутные слухи о некоем городишке неподалеку от столицы, где объявился очередной не то знахарь, не то прорицатель. Не особенно верилось в его пророчества: за последние пару лет каких только знахарей не появлялось, какие только страсти-мордасти не вещали выряженные, будто клоуны, «ясновидцы» с телевизионных экранов. И воду через экран заряжали, и порчу снимали, и конец света обещали, и всеобщее процветание…
– Табада, говоришь…
На пути назад дорогу ему заступили трое крепких мужчин.
– Я же тебя предупреждал, Гаал, чтобы ты сюда не совался, – прошипел старший из них, бритый наголо длиннорукий громила с шрамом на щеке. – Память отшибло?
– Пропусти. – В душе у Роя все пело, ему казалось, что он может расшвырять этих троих, как деревянные чурки, одним движением руки.
Наверное, это отразилось в его глазах, потому что бандит неуверенно мигнул и освободил проход. За ним попятились и двое других. Парень, расправив плечи, прошествовал мимо них, но в дверях обернулся:
– Как же я вас ненавижу…
Радость и подъем в душе вдруг сменились ненавистью, отвращением и желанием все крушить, ломать, жечь. И чувство это было во сто крат сильнее первого. Так было когда-то по два раза в день, и тогда светлая яростная волна заставляла орать во всю глотку гимны, прославлять Отцов, идти на штыки их врагов и с радостной улыбкой на губах умирать. Теперь же светлого в душе не осталось ни капли. Темный пенистый вал поднимался откуда-то снизу, из самых глубин подсознания, и требовал мести. Неизвестно кому, неизвестно за что…
* * *
На улицах творилось невообразимое: ручейки из решительных озлобленных людей сливались в потоки, потоки – в могучую реку. Конца и края этой человеческой реке не было. Все это походило на многолюдные демонстрации в день Обретения Свободы, отмечавшийся каждый год. В этот день молодые тогда Неизвестные Отцы свергли прогнившую насквозь монархию и возвестили народу, что отныне его счастье и процветание станет главным идеалом Метрополии. Только над толпой сейчас не реяли флаги и транспаранты, и направлялась она не к центру Столицы, чтобы пройти мимо Дворца Отцов и продемонстрировать им свою любовь, а, наоборот, к окраине. И не лозунги и гимны звучали над ней, а проклятия и призывы смять, растоптать, сокрушить.
И толпа крушила.
Роскошные автомобили, зачастую с пассажирами, превращенные в мятые жестянки, летели на обочину, горели киоски и ларьки, которые никто не грабил, – вожделенные еще недавно яства и напитки хрустели и чавкали под ногами, втаптываемые в грязь. Попавшийся на свою беду навстречу пожилой выродок с перекошенным от полузабытой боли лицом не успел даже крикнуть: тысячеглавая безмозглая тварь, именуемая толпой, не способна на такие чувства, как жалость или сострадание, – ее влекут вперед инстинкты. И главный инстинкт – убей всякого, кто не с тобой.
Роя не вертело в толпе, будто щепку, – он был ее частью, плотью от плоти, кровью от крови. Рядом с ним шагали охранники притона и некоторые из наркоманов – те, кто еще способен был передвигаться на своих двоих. Они больше не были врагами – враг был общий, и он был впереди.
Невидимая рука вывела человеческую массу из города, где на виадуке, выходящем на Табадское шоссе, к ней присоединились новые потоки. Такого скопления людей инженеры, проектировавшие когда-то бетонный мост, не предвидели, и конструкции опасно скрипели и потрескивали под ногами толпы. Но на это никто не обращал внимания.
Казалось, что здесь собрался весь многомиллионный город. Куда ни кинь взгляд, везде было море голов, и море это неукротимо, как наводнение, как медленное цунами, ползло и ползло вперед. Никто не следил за порядком – редкие полицейские бросали свои автомобили и присоединялись к потоку. Никто никого не призывал – все и так знали, что им нужно двигаться вперед. Никто не ведал цели – все знали, что она есть и что тогда, когда будет нужно, ее узнают.
Изредка над толпой проносились вертолеты и нечто, еще никогда не виданное, – машины, напоминающие гигантских птиц. Пару часов назад это заставило бы всех изумленно задрать головы, но сейчас чудеса техники никого не заинтересовали: они не имели отношения к Цели, а значит, их как бы не существовало. Толпа не остановилась бы, даже если на пути вдруг разверзлась бы земля, – передние просто заполнили бы бездонную пропасть доверху своими телами, а задние прошли бы по ним, как по земле. Цель оправдывала любые жертвы, даже если эта жертва – твоя собственная жизнь.
Так продолжалось несколько часов, а потом все внезапно кончилось. Ярость и ненависть, толкавшие людскую массу вперед, сменились апатией и тоской. Цунами остановилось. Остановилось разом, безо всякой инерции. Кто-то топтался на месте, стиснутый со всех сторон плечами, – потеряв единый вектор, толпа превратилась в скопище индивидуальностей, распались синапсы, связывающие ее в единое целое, заставляющее совершать единые поступки, будто отдельные клеточки огромного организма обрели свободу и вышли из-под контроля единого нервного центра. Только что спаянная в единый мускулистый жгут толпа редела, ошеломленные люди разбредались кто куда… Рядом с Роем истерично рыдал, уткнув лицо в колени, хорошо одетый мужчина, наверное, очень успешный в жизни. Полицейский в форме Дорожного Контроля вынул из кобуры на боку табельный «герцог», не глядя, ткнул стволом в висок и нажал на спуск, забрызгав красным окружающих.
Но Рой не спешил последовать чьему-либо примеру: над головами толпы уже были видны окраинные дома Табады и шпили церквей, и он принялся проталкиваться вперед, раздвигая ошеломленных, ничего не понимающих людей, уговаривая их пропустить его, пуская в ход кулаки, где не помогали слова. Его тоже колотили и обзывали, но он настойчиво двигался дальше.
Общая цель растворилась в миллионе личных, но он-то знал свою и не собирался отступать…
Глава 3
Пуля выбила облачко пыли в метре от плеча и заставила вжаться в каменное крошево всем телом. Выстрела слышно не было, значит, это не самоделка из старой водопроводной трубы, которыми в основном вооружены горцы. Самопалы, бухающие почище древних бомбард, да арбалеты и луки, с которыми они управляются очень даже умело. А тут явная винтовка, да не простая. Что-то новенькое.
– Живой? – Зарис, хрустя щебенкой почище танка, сменил позицию.
– Вроде.
Стреляли явно для острастки, не слишком прицельно. Наверное, чтобы патрульные не особенно высовывались. Между прочим, четвертый раз за последний час. Или там, наверху, засел ас, ничуть не боящийся ползающих внизу букашек, или сопляк, просто не знающий, на что способны горные егеря. Но сопляк, надо сказать, весьма меткий.
«И патронов не жалеет, – подумал Рой, осторожно выглядывая из своего укрытия, чтобы продолжить изучение склона. – Что-то тут не то…»
Надо заметить, что разглядывал он камни, поросшие пыльно-зеленой колючкой, тоже не через обычный бинокль. Громоздкий оптический прибор изрядно оттягивал руку, зато, заметив что-нибудь подозрительное, не нужно было делать засечки на карте, связываться с кем-то… Да и следили сейчас за противоположной стороной ущелья сразу несколько таких «биноклей»…
А на дне его, на дороге, повторяющей прихотливые изгибы мелкой речушки, лениво дымились остовы четырех грузовиков и патрульной бронемашины со свороченной на сторону башенкой. Вырваться из огненного капкана удалось всего трем машинам, причем и единственному в колонне бензовозу тоже, – вот уж кто не ожидал такой удачи. Но восьми гражданским водителям и экипажу «скорпиона» не повезло.
Самое досадное, что организовать погоню и наказать мерзавцев не удалось – основные их силы откатились в горы, оставив прикрывать отступление нескольких снайперов. И вот теперь бандиты уходили все дальше по известным только им да коренным горцам тропам, а те, кто должен был их покарать, топтались на месте: миновать сложный участок под снайперским огнем не стоило и мечтать. Уже имелись два «теплых» и один «холодный», как на жаргоне егерей именовались раненые и убитые, и рисковать другими командир не хотел.