Опер контрразведки выше мелких воровских хитростей. Когда Галей садился в машину, охранник, перестраховываясь, похлопал Бориса по карманам и, довольный собой, сел рядом с убийцей. Не изменил бы Галей свои планы, так бы гэбэшника и схоронили, но убийца перерешил, и самоуверенные парни остались живы.
Взглянув на беспомощного брата, на благоустроенную квартиру, новые костюмы и прочие атрибуты спокойного, благополучного бытия, убийца от стрельбы и побега отказался. Он придумал другую комбинацию, которая в случае успеха гарантировала ему прежнюю жизнь, а может, и получше.
– Куда едем? – спросил оперативник, сидевший за рулем, так как начальство предупреждало, что после квартиры они должны заехать еще в одно место.
– На вашу хаверу, – ответил Галей, зевая. – Мне требуется переговорить с Игорем Трофимовичем.
– Крутишь, за старое принялся?
– Руль в твоих руках, – лениво ответил Галей, зевнул и взаправду задремал. Вторая бессонная ночь и нервная встряска брали свое.
Прибыли на место. Галей повесил дубленку с «вальтером» рядом с одеждой телохранителей, сел в кресло у камина и в первый раз в жизни пожалел, что не приучен пить.
Ильин вышел из гостиной, молча выслушал доклад подчиненных, вернулся и, устроившись в кресле напротив убийцы, срывающимся голосом спросил:
– Как тебя понимать, Борис Сергеевич?
– Уважаемый Игорь Трофимович, мне интересная мысля пришла. Почему бы вам меня к себе на службу не взять? Образование у меня специальное имеется, через кадры меня проводить не требуется, так как ни на звание, ни на оклад я не претендую, на свои гонорары проживу. У вас негласных сотрудников до хера, но и толку от них столько же.
Неприлично о полковнике контрразведки говорить, что он обомлел, но с Ильиным подобное произошло. Он настолько растерялся, что взглянул на Галея под предложенным углом зрения. Обучен, как положено, умен, физически вынослив, внешность неприметная, нервы в полном порядке, отлично стреляет, главное – никаких моральных принципов, убить, что в сортир сходить.
Ильин вернулся на землю. Человек этот неуправляем, его надо все время держать за горло, иначе загрызет. Сейчас он сотрудничество предлагает, а представится возможность – пристрелит в момент.
– Ты кое-что обещал, а не выполнил. Как понимать?
– Как не выполнил? – удивился Галей. – Я слово свое всегда держу. – Он пересек гостиную, открыл дверь в прихожую.
Ильин напряженно следил за убийцей, когда он исчез из поля зрения, почему-то занервничал. Из прихожей донесся смех Галея и его сухой, словно выстрел, окрик:
– Стоять, мать твою!
Полковник вскочил, но Галей уже вернулся. В руке у него был пистолет с глушителем.
– Подбери сопли, мудак! – бросил он небрежно через плечо охраннику, который, стоя в дверях, рвал из-под пиджака запутавшийся в «сбруе» пистолет. – Кто не успел, тот опоздал.
Галей положил свой «вальтер» на стол, подтолкнул его к Ильину.
– Я свое слово держу, господин полковник.
Тут он снова повернулся к охраннику, который наконец достал оружие, наставил его на Галея:
– Ты с приятелями скинься, купи свечку, поставь в храме да поклонись в ножки своему шефу. Исключительно из уважения к господину полковнику я оставил вам жизнь, педерасты.
– Класс признаю. – Ильин махнул рукой на охранника, опустился в кресло, выдержал марку, до «вальтера» не дотронулся. – Как же тебе удалось?
– Я так же, как и вы, Игорь Трофимович, профессионал. – Галей налил в бокал минеральной воды.
– Интересно мне взглянуть на человека, который тебя уволил.
– Разве увольняет человек? – Галей усмехнулся. – Будто вы не знаете, что исполняет чиновник, а сокращают единицу. Человеки в таком деле не участвуют. Сейчас, извините, я спать пойду, а вы решайте, как дальше жить будем. Не положено младшему давать советы своему начальству, но, ежели вы данную пушку в свою контору на экспертизу пошлете, то жизнь себе сильно усложните. Вы же не думаете, что я имел два «вальтера» одного калибра.
Галей поднялся на второй этаж, где находилась его спальня, и сразу заснул. Ильин продолжал сидеть у камина, размышляя. Убийца абсолютно прав – отдавать «вальтер» экспертам нельзя. Они отстреляют пистолет, проведут сравнительную экспертизу, установят, что «вальтер» в розыске, информация о том, что найдено оружие, из которого был убит депутат Сивков, может уйти на сторону. Какой-нибудь выскочка, стремясь выслужиться, доложит наверх.
Хорошо, с пистолетом повременим, рассуждал полковник, а что делать с Галеем? Уж больно заманчиво его предложение. Сегодняшней ночью жизнь не кончается, парню цены нет, никто не режет курицу, несущую золотые яйца.
Полковник Ильин не заметил, как перестал называть убийцу убийцей, и отношение контрразведчика к Борису Галею в корне изменилось.
Глава 16
Выяснилось, что у Бардина был микроинфаркт, врачи не разрешили ему переехать на квартиру, держали в госпитале, тем более что время совпало с похоронами Ирины и боялись нервной встряски и рецидива. На похороны Гуров не поехал, понимая, что поступает безнравственно, но после недолгой борьбы профессионал оказался сильнее человека. Сыщик не хотел светиться перед людьми Ильина, которые на кладбище обязательно будут. Полковнику милиции, пусть он и знаком с погибшей в автомобильной катастрофе, – а такова была официальная версия, – нечего делать на похоронах, если между покойной и Гуровым не было ничего больше, чем просто знакомство.
Звонил Иона Доронин, приглашал на поминки, получив вежливый отказ, возмущался, заявил, что ошибся в Гурове, который обыкновенный мент, и бросил трубку.
Звезда телеэкрана Александр Турин послушно «болел» радикулитом, лежал дома, и никто его не беспокоил. Он даже возмущался: мол, как быстро проходит земная слава. Гуров посоветовал ему сплюнуть через левое плечо, намекнул, что славу в отличие от жизни можно вернуть, а радикулит – болезнь не смертельная.
Ни Галея, ни его «Жигулей» Гуров не искал. Тот факт, что труп и машина не обнаружены, доказывал, что Ильин и его компания от своего замысла не отказались и наступившее затишье следует расценивать как затишье перед бурей.
На кладбище, где хоронили Ирину, сыщик не поехал, а в Митино, к гробу Артема Ермакова, и Гурову, и Крячко ехать пришлось. Убили члена группы, и отсутствие на кремации полковников не поняли бы ни свои, ни чужие.
Друзья соблюли все приличия, Крячко даже обнял отца погибшего – растерянного мужчину лет пятидесяти, и они незаметно удалились.
– Он был нормальный парень, – сказал Крячко, усаживаясь за руль своего «Мерседеса». – Он был честен и служил как положено.
– Откройся он мне, остался бы жив, – ответил Гуров и поспешно добавил: – Извини, ты, конечно, прав. Мальчик служил своему начальнику, думаю, покойный этого подонка и убийцу никогда в глаза не видел. Ничего, придет время, мы его достанем. Нас политика не касается, мы обязаны людей охранять, убийц разыскивать.
– Слова говоришь, начальник. – Крячко вырулил на окружную. – Не грызи себя, всех людей охранить и всех убийц достать невозможно.
– Я не про всех, я только о своих собственных пекусь. Чуть глубже копнуть, выясняется, что Артема подставил я, когда снял с компьютера, стал использовать как рядового оперативника.
– Слушай, Достоевский, а ты к бойне в Чечне никаким краем не примазался?
– Все мы той кровью измазаны, все россияне.
– Знаешь, пошел бы ты, господин полковник!.. Я от тебя устал больше, чем от всех смертей, что рядом происходят.
– Извини, Станислав, извини, – сказал Гуров. – Поедем ко мне, помянем парня согласно христианскому обычаю. Ты прав, он свою службу нес исправно, и мы на него обиду держать не смеем…
Особый цинизм происходящего удесятерялся тем, что розыск убийцы Артема Ермакова взяли в свое производство сами убийцы.
На следующий день Гурову позвонил Иона Пантелеевич Доронин.
– Извини меня, Лев Иванович, – сказал он сиплым голосом. – Конечно же, я не прав. Извини.
– Да ладно, случается, – ответил Гуров. – Как здоровье? Что-то ты сипишь больно?
– На кладбище просквозило, затем поддал, теперь отхожу. Может, заглянешь на чашку чая? Помню, при нашем знакомстве я тебя приглашал в гости, чтобы ты взглянул, как жирно живут народные избранники. Я ведь после кончины супруги живу один, сейчас тяжко мне, выбери часок…
– Договорились, сегодня буду, – ответил Гуров, положил трубку, взглянул на Крячко и пояснил: – Доронин… Вроде приболел, на чай зовет.
– Двигай, тортик купить не забудь.
Доронин встретил гостя, кутаясь то ли в женский платок, то ли в плед.
– Раздевайся, проходи, мне в прихожей мерзко. – Хозяин ушел в комнату.
Еще только подъехав к дому, расположенному в одном из переулков Замоскворечья, Гуров обратил внимание на грязь и запустение. Подъезд и лестница были не чище, чем переулок и двор. Такие трущобы Гуров в основном видел во времена работы в МУРе.
Снимая пальто, Гуров оглядел маленькую полутемную прихожую, дощатый, некогда крашенный пол, прошел следом за хозяином и оказался в просторной светлой комнате с двумя огромными окнами, высоченным лепным потолком, уставленной старинной мебелью. Гуров не был специалистом, не мог определить, когда сделаны огромный стол, стулья с высокими резными спинками, комод, тоже резного дерева. В такой комнате обязательно должен быть фикус, он и стоял меж двух окон, большой, с яркими глянцевыми листьями.
Доронин сидел в кресле-качалке, подобрав лоскутное одеяло, на столе перед ним лежала ультрасовременная кинокамера.
– Ты по-аглицки понимаешь? Увлекся на старости лет, а чего нажимать, не пойму. – Иона отодвинул яркую книжицу, видимо, инструкцию. – Присаживайся, сейчас чай пить будем, если хочешь, кофе возьми. – Он кивнул на комод. – Я завязал, трезвенник теперь.
Доронин вышел на кухню. Гуров продолжил осмотр комнаты. Обои, видимо, не менялись десятилетиями, на одной из стен висело несколько фотографий. Четыре из них были в старинных рамках красного дерева и, судя по всему – прическам, покрою одежды, позам, в которых их запечатлели фотографы, являли собой мать, отца, бабушку и деда нынешнего депутата. Наверняка это были люди не голубых кровей, но и не крестьяне, все неуловимо походили друг на друга спокойными лицами и чувством собственного достоинства. Иона был похож больше на деда, чем на отца: тот же хрящеватый нос, редкие волосы тщательно прикрывают лысину.
Одна фотография была сравнительно недавнего происхождения. Некрасивая молодая женщина натянуто улыбалась, но глаза у нее были прекрасные – огромные, с легкой грустинкой. Это, конечно, жена, понял Гуров. Он слышал, что молодая женщина скоропостижно скончалась от инфаркта. Трагедия произошла во время предвыборной кампании Ионы Доронина, и он тогда хотел снять свою кандидатуру. Но друзья и команда поддержки уговорили кандидата не делать этого, справедливо рассуждая, что в такой тяжелый период жизни опасно оставаться одному, а людская суета, дела и заботы, которые и составляют суть предвыборной кампании, помогут Ионе пережить тяжелую потерю.
Гуров услышал шаркающие шаги хозяина и вернулся на свое место. Хозяин принес чайник с кипятком, выставил на стол большие прозрачного фарфора чашки, серебряную сахарницу и тарелочку с печеньем.
Догадываясь, что приглашен в гости не просто так, Гуров пил кофе, помалкивал, предлагая хозяину сделать первый ход: мол, объясни, чего это ты после столь резких высказываний на мировую пошел и чего ты желаешь услышать от меня, грешного?
В конце января морозы пошли на убыль, вскоре погода совсем рассопливилась. Гуров и Крячко, как обычные чиновники, отписывали необходимые бумаги, чуть ли не впервые в жизни привели в порядок свою канцелярию. Гуров чуть ли не ежедневно занимался в спортзале, забавляясь, обыгрывал самолюбивых пацанов в различных прожиманиях, иных упражнениях, прикидываясь старым и немощным. Тренер, ровесник Гурова, в прошлом известный мастер спорта по штанге, знал сыщика не один год и, посмеиваясь, всегда поддерживал полковника в различных розыгрышах.
Крячко вечерами отдыхал душой и телом, восстановил в семье мир и покой, быстро вернул свой животик и округлые щеки на место, а улыбка у него не исчезала и в трудные дни.
Оперативники, привыкшие сутками быть на пределе нервного напряжения, получили передышку. Так во время войны отдыхают солдаты, когда их часть выводят из окопов для переформирования, и люди расслабляются, смеются, хотя прекрасно осведомлены, что завтра, а возможно, и сегодня вечером их вернут в окопы передовой линии.
Дошло до того, что Крячко начал разгадывать кроссворд, а Гуров увлекся маникюром, когда зазвонил давно молчавший телефон.
– В ружье! – прокомментировал звонок Крячко.
Гуров отложил пилочку, лизнул палец, снял трубку и только успел сказать:
– Здравствуйте, вас…
Договорить ему не дали, знакомый голос перебил:
– Срочно подъезжай на стоянку перед «Известиями», – и трубку повесили.
– Накаркал! – Гуров поднялся. – Будь на месте, готовь свое ружье, – схватил пальто и вышел из кабинета.
Машин у «Известий» было, как всегда, много. Гуров только успел воткнуть свои грязные «Жигули» между сверкающими черными «Волгами», как передняя дверца открылась и рядом уселся полковник Еланчук.
– Здравствуй, рад тебя видеть. – Гуров пожал тонкую руку разведчика. – Я уже подумал…
– Я в Европе, – перебил Еланчук. – Выдворили из Москвы в двадцать четыре часа, звонить тебе запретили, сегодня улетаю назад. Заскочил в контору, мне передали ответ на мой запрос месячной давности. – Он протянул Гурову конверт. – Оказалось, что твой приятель совсем не тот человек, за которого себя выдает. Если ты с данным материалом проколешься, меня мгновенно ликвидируют. Удачи.
Еланчук выскользнул из машины и через несколько секунд пропал в людском потоке. Гуров не спеша убрал конверт во внутренний карман пиджака, закурил, приспустил боковое стекло и, только выкурив сигарету, тронулся с места.
Вернувшись в кабинет, Гуров задвинул засов, который был установлен, когда в группу приносили розыскные дела по нераскрытым убийствам, снял пальто, сел на свое место и вынул из кармана полученный документ.
Крячко решал свой кроссворд, никак не реагировал. Телефонный звонок, неожиданный отъезд, быстрое возвращение, засов на двери, изучение какой-то бумаги – все однозначно свидетельствовало о том, что Гуров схватил секретную информацию. Оперативники даже ближайших друзей о секретах не расспрашивают.
Гуров читал копию с документа, в правом верхнем углу которого было написано: «Совершенно секретно», а весь лист по диагонали пересекала темная полоса. Гуров знал, что на оригинале эта полоса красного цвета.
Сыщик прочитал текст, выкурил сигарету, вновь прочитал, скомкал бумагу, положил в пепельницу, поджег, поворошил ручкой ежившуюся в огне, словно не желавшую сгорать бумагу.
По сложившейся оперативной обстановке на запрос Еланчука должен был прийти однозначный ответ: «Не значится», «Не проходит». Человека за связь со мной высылают из страны, но в то же время отвечают на его запрос в полном объеме, и такая бумага лежит в канцелярии чуть ли не месяц. Бардак, да и только! В такой конторе правая рука не знает, что делает левая. И как Еланчук решился копию снять и мне привезти?
– Я когда такие сцены на экране вижу, – сказал Крячко, вытряхивая пепел и вытирая пепельницу, – всегда думаю: ох, гонится за эффектом киношник! Чего жечь, когда можно порвать, бросить в унитаз и спустить воду? Знаешь, почему горела плохо? Бумагу в Финляндии изготавливали, они, финны, такие дотошные, с ума двинуться, чего ни делают, все на совесть.
– Ты помнишь, как Василий Иванович описывал мужчину, который подсел к мадам Бардиной в машину?
– Особенно удачно у Чапаева получилось описание кисти руки, – ответил Крячко и понял, что ничего больше Гуров о полученном сообщении не скажет.