Леон с Бутчем промолчали, Инесс же выдавила тихо:
— Да, дорогой.
— Когда выберусь из этого чертова места, мы с ней рванем на Гавайи и заведем там десять ребятишек. Ни за что не останусь в Миссисипи после всего этого.
Тут впервые за все время Леон взглянул на часы и с облегчением подумал, что мучиться им осталось часа два, не больше. Бутч тоже размышлял, но совсем о другом. Его грела одна весьма занимательная мысль: может, лучше задушить Реймонда прямо сейчас, избавив тюремщиков и власти от этой обязанности?..
И тут вдруг Реймонд поднялся и заявил:
— Послушайте, мне не мешало бы встретиться с адвокатами. Через полчасика вернусь. — И он подошел к двери, распахнул ее, потом протянул руки, чтобы на них надели наручники. Дверь за ним закрылась. Инесс сказала:
— Думаю, теперь с ним все в порядке.
— Знаешь, мам, нам лучше вспомнить слова начальника тюрьмы, — заметил Леон.
— Реймонд просто себя обманывает, — добавил Бутч. И тут Инесс снова заплакала.
Капелланом оказался католический священник. Он скромно представился семье как отец Лиланд. Они попросили его присесть.
— Глубоко сожалею, — мрачно произнес священник. — Это самая тяжелая моя миссия.
Католики в округе Форд встречались не часто, Грейни не знали ни одного и с подозрением взирали на стоячий белый воротничок, выглядывающий из-под черной сутаны.
— Я пробовал поговорить с Реймондом, — продолжил меж тем отец Лиланд. — Но он проявляет мало интереса к христианской вере. Сказал, что не был в церкви с раннего детства.
— Да, мне следовало водить его туда почаще, — сокрушенно заметила Инесс.
— Вообще-то он называет себя атеистом.
— О Господи!..
Нет, разумеется, Грейни давно знали, что Реймонд отвергал все религиозные верования и заявлял, что никакого Бога нет. Подробные обоснования такой точки зрения они тоже почерпнули из пространных его писем.
— Мы вообще далеки от церкви, — признался Леон.
— Буду молиться за всех вас.
— Реймонд угнал новенькую машину жены помощника шерифа прямо со стоянки возле церкви, — встрял вдруг Бутч. — Он вам об этом упоминал?
— Нет. Последнее время мы с ним часто говорили, и он рассказывал мне много разных историй. Но про это… нет.
— Спасибо вам, сэр, за то, что были так добры к Реймонду, — поблагодарила Инесс.
— Я буду рядом с ним до самого конца.
— Неужели они и вправду сотворят с ним такое? — спросила она.
— Остановить все это может только чудо, — ответил священник.
— Господь, помоги нам! — пробормотала Инесс.
— Давайте помолимся, — сказал отец Лиланд. Он закрыл глаза, сложил ладони и начал: — Отец наш милостивый и всемогущий, прошу, взгляни на нас в сей трудный час и позволь священному духу своему посетить сие место и дать нам мир и покой. Дай силы и мудрости адвокатам и судьям, которые работают сейчас не покладая рук. Дай мужества Реймонду, пока он делает последние приготовления. — Тут отец Лиланд умолк на секунду, приоткрыл левый глаз и увидел: все трое Грейни уставились на него с таким видом, словно он чудище с двумя головами. Потрясенный, он снова закрыл глаз и торопливо забормотал: — И еще, Отец наш и Создатель, всели в души властей и народа Миссисипи милосердие и прощение, ибо они не ведают, что творят. Аминь.
Затем он попрощался и вышел. А еще через несколько минут вернулся Реймонд с гитарой в руках. Уселся на диван, взял несколько аккордов. Потом закрыл глаза, промурлыкал что-то и запел:
Есть ключ у меня от хайвея,
Я должен убраться отсюда скорее,
Не медлить, не ждать, а бежать и бежать,
Убраться отсюда скорее.
— Это на старую мелодию Большого Билла Брунзи, — пояснил он. — Одна из моих любимых.
Поеду до самой границы,
Попасть бы туда поскорей!
Ведь жены не могут придумать умнее, умнее,
Чем выгнать из дома мужей.
Песня совсем не походила на то, что они слышали прежде. Бутч некогда играл на банджо в самодеятельном джазе, исполнявшем мелодии в стиле блуграс, [7]но уже давно забросил это занятие. Да и голоса у него никогда не было. Младший брат пошел по его стопам. Он издавал хрипловатые и немного гнусавые протяжные звуки, пытаясь подражать черным исполнителям блюзов и жалостливым их мотивам.
Луна поднялась над горами,
Тебе посылая привет.
А я по дороге, мелькают лишь ноги, все ноги да ноги,
Пока не наступит рассвет.
Тут слова кончились, но Реймонд продолжил бренчать, и худо-бедно справился с мелодией. Бутч же невольно подумал, что после одиннадцати лет занятий в тюремной камере брат мог бы выучиться играть на гитаре и получше.
— Как славно, — пробормотала Инесс.
— Спасибо, мам. Это одна из песен Роберта Джонсона, возможно, лучшего из всех. Кстати, он родом из Хейзелхёрста; вы что, не знали?
Они не знали. Подобно большинству белого населения глубинки, они ничего не знали о блюзах, да и не слишком ими интересовались.
Лицо Реймонда исказилось, и он еще сильней ударил по струнам:
И вот наконец перекресток,
И я на колени упал.
Стою и заветное шлю пожеланье,
Господь, говорю,
Поимей состраданье,
Ты бедного Рея спаси.
Заранее наше мерси.
Леон взглянул на наручные часы. Уже почти одиннадцать, остался какой-то час. Он вовсе не был уверен, что хочет слушать блюзы так долго, однако сдержался. Пение брата явно нервировало Бутча, но он все же умудрялся сидеть тихо, с закрытыми глазами, точно убаюканный текстом и музыкой.
Стою на развилке
Сигналю машинке — хоть ты-то меня подвези!
Стою и сигналю.
Но знать не желая,
Все мимо и мимо несутся машины,
Хоть ты разорвись, проси, не проси…
Тут Реймонд снова забыл слова, но продолжал что-то мычать. А когда наконец замолчал, сидел с закрытыми глазами с минуту или около того, точно музыка перенесла его в совсем другой мир, в более приятное место, чем это.
— Который час, брат? — спросил он Леона.
— Одиннадцать ровно.
— Надо пойти проверить, как там адвокаты. С минуты на минуту может поступить приказ об отмене приговора.
Реймонд поставил гитару в угол, постучал. Дверь открылась, на него снова надели наручники и увели. А еще через пару минут явилась целая команда столового персонала в сопровождении вооруженных охранников. Они быстро развернули и поставили в центре помещения раскладной карточный столик, затем уставили его блюдами с едой. Еды было полно, запахи тут же заполнили комнату, и Бутча с Леоном даже слегка затошнило от голода. С полудня во рту у них не было ни крошки. Инесс, слишком расстроенная, чтобы думать о еде, все же обозрела стол. Жареный сом, картофель фри, кукурузные клецки, капустный салат под майонезом — все это красовалось посередине стола. Справа — блюдо с большим чизбургером, украшенное колечками лука, и еще одна порция картофеля фри; слева — средних размеров пицца со сладким перцем и горячим пузырящимся сыром. Прямо перед блюдом с рыбой лежал на тарелке огромный кусок чего-то похожего на лимонный пирог, сбоку примостилась десертная тарелка с шоколадным тортом. И даже вазочка с ванильным мороженым.
Все трое Грейни изумленно взирали на эти яства, а один из охранников сказал:
— На последнюю в жизни трапезу человек получает все, что хочет.
— Господи, Господи, — пробормотала Инесс и снова зарыдала.
Бутч с Леоном старались даже не смотреть на еду, стоявшую под самым носом, но ароматы были слишком соблазнительные. Сом был обвалян в муке и поджарен на кукурузном масле. А эти свеженарезанные колечки лука! А перчики! Казалось, воздух в комнате загустел от восхитительных ароматов.
Еды здесь вполне хватало на четверых.
Ровно в 11.15 Реймонд с шумом ворвался в комнату. Он цеплялся за охранников, невнятно бормотал какие-то упреки в адрес адвокатов, однако, усевшись за стол, сразу забыл обо всех своих проблемах, и о семье тоже, и жадно принялся за еду. Ел он преимущественно руками, запихивал в рот картошку с луком и говорил, говорил:
— В Пятом округе нам только что отказали, вот идиоты! А апелляция была составлена просто превосходно, сам писал! Но ничего. Сейчас мы на пути в Вашингтон, в Верховный суд. Там на меня работает целая юридическая фирма, люди готовы атаковать. Вообще все идет прекрасно. — Он умудрялся запихивать в рот огромные куски, жевать и говорить одновременно.
Инесс опустила голову и вытирала слезы. Леон с Бутчем терпеливо слушали, изучая плиточный пол.
— Вы с Талуей виделись? — спросил Реймонд, отпив глоток чаю со льдом.
— Нет, — ответил Леон.
— Вот сучка! Хочет написать книгу о моей жизни. Требует дать ей авторские права. Но этому не бывать, нет. Все авторские права я оставляю вам троим. Ну, как вам такой подарочек?
— Здорово, — ответил Леон.
— Супер, — пробормотал Бутч.
Финальная глава жизни Реймонда подходила к концу. Он уже написал автобиографию — две сотни страниц, и ее успели отвергнуть все американские издательства.
Реймонд продолжал заглатывать куски, устроил на столе полное разорение, хватался то за рыбу, то за гамбургер, то за пиццу. Вилка и пальцы так и сновали над столом, часто в разных направлениях, хватали, прокалывали, подцепляли, отламывали, запихивали еду в рот с невероятной быстротой. Он едва успевал пережевывать и глотать. Даже оголодавший боров устроил бы меньше шума. Инесс никогда не уделяла внимания манерам и поведению за столом, и ее мальчики усвоили все дурные привычки. Но одиннадцать лет за решеткой, проведенные в ожидании исполнения приговора, низвергли Реймонда в этом смысле на самое дно.
А вот третья жена Леона воспитывалась по всем правилам и была обучена манерам. И он наконец не выдержал.
— Неужели обязательно так громко чавкать? — раздраженно спросил он.
— Черт, братишка, — тут же встрял Бутч, — да ты производишь больше шума, чем лошадь, жрущая кукурузные початки!
Реймонд так и застыл. Гневно сверкая глазами, он смотрел на братьев. Прошло несколько напряженных секунд. Ситуация могла перерасти в классический скандал, столь характерный для семейства Грейни, со всякими непотребными выражениями и личными оскорблениями. За годы, что Реймонд сидел в тюрьме, такое случалось не раз — в комнате для посещений разыгрывались самые безобразные сцены, все очень болезненные, все памятные. Но Реймонд, и тут надо отдать ему должное, нашел выход из положения.
— Это же моя последняя трапеза, — сказал он. — А моя семья осыпает меня упреками.
— Я — нет, — сказала Инесс.
— Спасибо и на этом, мама.
Леон вскинул руки, показывая, что сдается:
— Прости, брат. Все мы немного на взводе.
— На взводе? — удивился Реймонд. — Думаешь, это ты на взводе?
— Извини, Рей.
— И меня тоже, — сказал Бутч, но лишь потому, что этого от него ожидали.
— Хочешь кукурузную клецку? — И Реймонд предложил одну Бутчу. Несколько минут назад тот бы ни за что не устоял перед соблазном. Теперь же, после отчаянной атаки Реймонда, стол выглядел ужасно. И Бутч, мечтавший проглотить хотя бы несколько ломтиков картошки фри и пару клецок, отказался. Отбирать последние куски у приговоренного к смерти… нет, это было бы неправильно.
— Спасибо, не хочу, — глухо произнес он.
Реймонд перевел дух и продолжил насыщаться, правда, уже медленнее и не с такой жадностью. Покончив с лимонным пирогом, шоколадным тортом и мороженым, он рыгнул и рассмеялся:
— Это не последняя трапеза в моей жизни. Точно вам говорю.
Тут в дверь постучали, вошел надзиратель и сказал:
— Мистер Таннер хотел бы вас видеть.
— Впусти его, — кивнул Реймонд и, обернувшись к семье, с гордостью пояснил: — Это мой главный адвокат.
Мистер Таннер оказался хрупким лысеющим молодым человеком в полинялом блейзере, старых брюках цвета хаки и еще более древних теннисных туфлях. Галстука на нем не было. Лицо бледное, изнуренное. Похоже, этому человеку давно не мешало бы отдохнуть. Реймонд быстро представил мистера Таннера семье, но тот проявил мало интереса к знакомству с новыми людьми. Похоже, ему было не до того.
— Только что поступило сообщение: Верховный суд нам отказал, — мрачно объявил он Реймонду.
Реймонд сглотнул, и в комнате воцарилась полная тишина.
— Ну а как же губернатор? — спросил наконец Леон. — И все эти адвокаты, которых на него напустили?
Таннер бросил удивленный взгляд на Реймонда, и тот ответил:
— Я их уволил.
— Ну а те адвокаты, что в Вашингтоне? — задал вопрос Бутч.
— И их тоже уволил.
— А крупная адвокатская фирма в Чикаго? — не отступал Леон.
Таннер переводил недоумевающий взгляд с одного Грейни на другого.
— Не слишком подходящее время, чтоб увольнять адвокатов, — заметил Леон.
— Каких адвокатов? — спросил Таннер. — Я единственный адвокат, работающий по этому делу.
— Ты тоже уволен! — Реймонд ударом кулака сбил со стола стакан чая со льдом — желтоватая жидкость расплескалась по стене. — Валяйте убивайте меня! — завопил он. — Мне уже на все наплевать!
Все затаили дыхание. Через секунду дверь распахнулась, вошел начальник тюрьмы со своей свитой.
— Твое время вышло, Реймонд, — несколько нетерпеливо произнес он. — По всем кассационным жалобам поступил отказ, губернатор улегся спать.
Повисла долгая напряженная пауза. Инесс плакала. Леон тупо уставился на стену; желтые полоски от чая со льдом медленно сползали к плинтусу. Бутч с тоской взирал на две оставшиеся кукурузные клецки. Таннер выглядел так, точно вот-вот хлопнется в обморок.
Реймонд откашлялся и сказал:
— Хочу видеть того католического парня. Нам надо помолиться.
— Сейчас пришлю, — сказал начальник тюрьмы. — Даю провести с семьей еще одну минуту, а потом пойдем.
И начальник тюрьмы вышел вместе с сопровождающими. Следом торопливо выскочил из комнаты Таннер.
Реймонд обмяк и ссутулился, лицо его было белым как мел. Вся бравада куда-то испарилась. Он медленно подошел к матери, упал перед ней на колени, прижался лбом к ноге. Она погладила его, вытерла слезы и продолжала твердить:
— Господи Боже мой!..
— Мне страшно жаль, мамочка, — пробормотал Реймонд. — Прости меня.
И тут уже они оба зарыдали, а Бутч с Леоном взирали на эту сцену молча. Вошел отец Лиланд. Реймонд медленно поднялся. Глаза у него были красные, веки распухшие, а голос тих и слаб.
— Думаю, все кончено, — сказал он священнику.
Тот печально кивнул и похлопал его по плечу.
— Я буду с тобой до конца, Реймонд, — сказал он. — Если хочешь, помолимся вместе.
— Вроде бы неплохая идея.
Дверь снова отворилась, вошел начальник тюрьмы и обратился к Грейни и отцу Лиланду.
— Прошу выслушать меня внимательно, — начал он. — Это моя четвертая экзекуция, и кое-какие уроки я усвоил. Прежде всего считаю: матери лучше не присутствовать на казни, — а потому настоятельно рекомендую вам, миссис Грейни, остаться здесь, в этой комнате, посидеть еще час, пока все не будет кончено. У нас есть медсестра, она побудет с вами, даст успокоительные. Пожалуйста, последуйте моему совету. — Он обернулся к Бутчу с Леоном, многозначительно взглянул на них. Оба поняли его без слов.
— Я буду с ним до конца, — ответила Инесс, а потом так отчаянно взвыла, что у начальника тюрьмы пробежали по коже мурашки.