Быстро переодевшись, Петров провел ладонью по небритой щеке и вдруг с неожиданной для своей худощавой фигуры с силой нанес Османову удар в челюсть. Лязгнув зубами, тот растянулся посередине отсека.
— Великолепный удар! — услышал Петров чей-то негромкий возглас.
Летчик оглянулся: у двери стоял подводник с русским лицом. Взгляд его выражал явное удовольствие.
Османов вскочил на ноги и шагнул к пленнику. Темные, маслянистые глаза пирата вспыхнули яростью. Но он сдержал себя и попытался миролюбиво усмехнуться:
— Подловили? Ну, черт с вами… Вы мне определенно начинаете нравиться!.. Но поговорим лучше о деле. Хотите — разойдемся по-хорошему, каждый своей дорогой?
Петров пренебрежительно махнул рукой:
— Не утруждайтесь…
— Вот как! Жаль, что сейчас еще не время поговорить с вами иначе, — процедил Османов сквозь сжатые зубы. — Но, уверяю, это время настанет очень скоро, и тогда вы навсегда потеряете возможность вернуться к семье. Но пока я еще предлагаю: вы поможете мне уйти за границу, я вам за это подарю свободу и оставлю на родине. Соглашайтесь. Ну?.. Ведь у вас, наверно, есть родители, жена, дети… Вы поняли меня?
Худощавое лицо Петрова выразило откровенное презрение.
— Понял. Вы, оказывается, редкая сволочь. Убирайтесь вон отсюда.
Османов сжал кулак перед лицом пленника.
— До границы мне приходится беречь на всякий случай вашу физиономию. Но после мы рассчитаемся. О, Османов ничего не забывает!.. Электрик! — позвал он мужчину с русским лицом, — свяжите его! — и быстро вышел из отсека.
Подобрав брошенную Османовым веревку, электрик подошел к летчику и стыдливо спросил:
— Матросов вызывать или сами дадитесь?
Петров пожал плечами, молча протянул руки.
Но моряк не спешил их связывать. Распутывая
узел и, видимо, желая начать разговор, заметил:
— Крепко вы ему съездили, прямо любо-до-рого…
— Вам это понравилось? — насмешливо спросил Петров. — Впрочем, все мерзавцы восторгаются, когда достается их хозяевам.
Электрик выглянул из закутка в отсек и зашептал летчику торопливо, горячо:
— Вы, конечно, вправе презирать, ненавидеть и оскорблять меня, иного я не заслуживаю. — Он горько усмехнулся. — Впрочем, разве можно меня оскорбить?.. Да, я — мерзавец, предатель. Но, поверьте, не каждый изменник живет с легким сердцем. Я опостылел себе тем, что не имею сил наложить на себя руки. Нет, нет! Я не собираюсь вам исповедываться, — предупредил моряк возражения пленника. — Я это сказал лишь для того, чтобы объяснить, почему хочу помочь вам. Я буду счастлив уберечь русского человека от издевательств этих тварей… Мне удалось узнать сейчас, что мы находимся где-то близко от советского берега. Такой момент нельзя упустить. И я пришел сказать вам: бегите. Бегите, пока есть возможность!.. Что вы так смотрите? Ах да, конечно, — вы считаете меня провокатором. Доказать обратное мне действительно нечем, кроме как делом: я помогу вам бежать.
Петров погладил пальцами седеющие виски, внимательно посмотрел в лицо моряку:
— Но что тогда станет с вами? Османов вряд ли одобрит эти действия, а у него характер крутой, насколько я понял.
— Все равно. Я ненавижу его, презираю себя и буду рад любому концу. Мне терять нечего! Я все сделаю, верьте мне.
— Я почти верю, — серьезно и просто сказал Петров.
— Да? — обрадовался электрик. — Значит, согласны?
Петров отрицательно покачал головой.
— Нет. Благодарю, я не могу принять ваше предложение.
— Но почему же? — изумился моряк.
Летчик пожал плечами.
— Не научили меня бегать от всяких османовых. Может быть, мы еще что-нибудь придумаем. А пока… выполняйте приказание, — улыбнулся Петров и протянул моряку руки. Тот слабо связал их веревкой.
…И вот, лежа на рундуке, летчик обдумывал свое положение и вслушивался в гнетущую тишину замершей на дне моря лодки. Кап… кап… кап… — звонко падали где-то капли воды. «…Пятьсот шесть… пятьсот семь… пятьсот восемь…» — машинально отсчитывал Петров.
12. КРУТОЙ ПОВОРОТ
Ночь выдалась — хоть глаз коли. Небо и водную гладь заволокло туманом. На море ни всплеска волны, ни ветерка — тишина коварная, усыпляющая, теплая, с ленивой истомой. Но на наших моряков эта ночь если и действовала, то только настораживающе.
Сигнальщики не смыкали глаз ни на миг, но в сплошной тьме и тумане ничего увидеть не могли. Однако сторожевой пограничный корабль шел обычным ходом без огней и сигналов, и командир его был совершенно спокоен: всевидящее око радиолокатора в любом тумане своевременно разглядит и крупный пассажирский теплоход и маленький катер.
Корабль возвращался на базу. Вскоре он вышел на траверз Хораса. В ясную ночь отсюда уже открылась бы панорама расположенного за мысом ночного курортного города, но сегодня береговые огни не могли пробить завесу мельчайшей водяной пыли.
Командир корабля стоял на мостике и, надвинув фуражку на лоб, вглядывался в синий туман, изредка перебрасывался с вахтенным офицером короткими неторопливыми фразами.
Кто-то, невидимый в потемках, легко взбежал по трапу на мостик. «Кокорин», — по шагам узнал командир.
Лейтенант, приняв вахту, встал у компасной тумбы, поежился и вдруг сладко, по-мальчишески зевнул.
— Не выспался? — с саркастическим участием осведомился у него командир.
Кокорин смутился, хотел что-то ответить, но в этот момент в переговорной трубе раздалось:
— Товарищ капитан-лейтенант, вам радиошифровка. Командир торпедного катера номер двадцать передает: «Возвращаясь в базу, внезапно обнаружил цель, которая уходит к государственной границе. Пошел на преследование, но кончилось горючее. Координаты цели… ее курс… Васьков».
— Лево на борт, — приказал Кокорину командир и снова наклонился к переговорной трубе. — Радист, передайте капитан-лейтенанту Васькову: «Радиограмму принял. Беру курс на указанные координаты. БО-555. Карев».
Над морем забрезжил рассвет. Туман постепенно редел. За кормой кипел белый бурун: «БО» шел полным ходом на перехват указанной цели, которая уже появилась на экране корабельного радиолокатора. В рубке, широко расставив длинные ноги, склонился над штурманским столиком капитан-лейтенант. Изящно зачиненным карандашом, какие бывают только у инженеров-конструкторов и морских штурманов, он наносил на карту едва заметные точки, соединяя их легкими линиями. На карте появилась точка предполагаемой встречи сторожевого корабля с неизвестным судном. Карев выпрямился во весь рост и удовлетворенно бросил на столик карандаш: «БО» перехватит цель еще задолго до государственной границы.
Командир вышел на мостик без плаща, в одном кителе, свободно висевшем на его сутуловатых плечах.
— Проясняется, — показал на горизонт лейтенант Кокорин.
— Да. Некстати, — заметил Карев, наблюдая, как пелена тумана поднимается и тает на глазах.
Корабль приближался к намеченной точке встречи с неизвестным судном. Радиолокатор показывал, что цель уже близко, но в море ничего не было видно. Командир распорядился вызвать на мостик лучшего сигнальщика корабля, но и тот тоже не смог ничего разглядеть в мелких, ленивых всплесках зеленовато-серой воды.
Вдруг «БО» задрожал, внутри его корпуса что-то замолотило, и вслед за тем выключились машины Пронзительно засвистела переговорная трубка машинного отделения. Карев шагнул к ней.
— Товарищ капитан-лейтенант, что-то намоталось на левый винт! — доложил механик. — Наверно, угодили в рыболовную сеть.
— Не может быть, здесь район, запрещенный к постановке сетей.
— Тогда, значит, какой-нибудь обрывок сети болтался в море…
Это могло случиться. Что же делать, водолаза спускать? Командир наклонился к трубе:
— Товарищ Игнатьев, попробуйте пошуруйте машиной туда-сюда, может, выкрутимся.
— Рискованно, товарищ капитан-лейтенант: гребной вал погнуло, подшипники еле держатся — до аварии недалеко. Да и освободим, так все равно этой машиной уже не погребем. Придется на одной идти.
На мостике громко прозвучал голос сигнальщика:
— Курсовой двадцать… Дистанция… Небольшой катер… Поправляюсь, не катер, а подводная лодка!
— Что?! — Карев приставил к глазам сильный морской бинокль и, не отрываясь от него, бросил Кокорину: — Правой машине полный вперед!..
В бинокль уже различалась идущая полным ходом подводная лодка без флага. Вздернутый нос, скошенная назад рубка не оставляли сомнений: это уходил враг, пиратствовавший в советских водах. Лицо командира корабля выразило досаду и злость. Незримая линия государственной границы все приближалась, и враг сумеет проскочить ее значительно раньше, чем «БО» перережет ему путь.
— Черт бы побрал того рыбака с его сетями! — не сдержался Карев. — Лейтенант Кокорин, дайте по лодке с упреждением один выстрел.
Носовое орудие сделало выстрел, другой, третий, но лодка продолжала идти своим курсом, не обращая на огонь никакого внимания. Видимо, на ней отлично понимали свое преимущество и не собирались его терять. У Карева чесались руки открыть огонь на поражение, но он видел в этом риск: лодка начнет вилять и, пока пристреляешься к ней, выскочит за границу. А там стрелять нельзя. Быстрой помощи ждать неоткуда. Другие сторожевые корабли находятся далеко от «БО» и не в силах настигнуть пиратскую подводную лодку. «Неужели придется прекратить погоню», — с тоской подумал Карев… Неожиданная мысль осенила его. Капитан-лейтенант посмотрел на часы, прищурился на виднеющуюся вдали лодку и плотно прижал рот к переговорной трубе радиорубки.
— Немедленно радируйте на берег… — приказал он и продиктовал радиограмму. Потом выпрямился и, следя пристальным взглядом за подводной лодкой, удивленно пожал плечами — Что-то тут не то! Ну был бы катер, а то ведь — подводная лодка! Чего она, спрашивается, еще за столько миль от границы в надводное положение всплыла? Никак в толк не возьму… Глупо! А она не могла не всплыть.
…Сидя на своем рундуке, Петров посмотрел электрику в самые зрачки и спросил:
— А скажите по совести: если вы действительно искренне хотели помочь мне вырваться отсюда, то почему сами не собирались бежать вместе со мной?
Электрик, фамилия которого, как узнал Петров, была Иволгин, потупил взгляд и вздохнул.
— Вы — честный, случайно попавший сюда человек. А я — добровольно сдавшийся в плен трус. Я — конченый человек. Мне уже не простит родина — поздно!
— Ну, а если и не простит. Разве не лучше умереть на своей земле советским гражданином, чем без роду, без племени сдохнуть, как собака, где-нибудь на чужбине от рук тех, кому сейчас служите и кого ненавидите?
Иволгин, словно от удара, вобрал голову в плечи, потом выпрямился и горячо зашептал:
— Да, я боюсь… Я всегда боялся смерти. Но так жить больше не могу. Не могу, понимаете? Вы… вы поможете мне? Возьмете с собой? — Иволгин вскочил с места, заторопился: — Скорее! Бежим, пока не поздно! Говорите, что надо, я все сделаю. Только не оставьте меня!
В глазах Петрова отразилось сострадание. Он взял Иволгина за рукав:
— Сядьте. Вы уже нашли в себе мужество, это хорошо. А теперь я скажу больше: не бойтесь ничего, родина вас простит.
— Что вы, — снова вскочил Иволгин. — Нам зачитывали и говорили…
— Плюньте… Вы ведь не знаете, что Советское правительство объявило амнистию всем подобным вам лицам, которые искренне раскаиваются в своих преступлениях перед родиной и добровольно возвращаются в Советский Союз.
— Боже мой! — взялся рукой за лоб Иволгин. — Мы… А нас…
— Да, вас простят. Но вас простили бы и без этого закона, если бы вы добровольно пришли с повинной. Так что можете без страха бежать отсюда.
— Простите, как «можете»? — улыбаясь, спросил Иволгин. — А вы?
— А я уже сказал вам: бегать не обучен. Нас учили побеждать, а не бегать. Я буду бороться. И, откровенно говоря, хотел бы видеть вас рядом. — Летчик тепло посмотрел в глаза Иволгину и протянул ему руку: — Значит, идет?
— Спасибо. Я сделаю для вас все.
— Пока ничего не нужно. Скажите, что представляет собой Османов?
— Мы ведь тут мало что знаем друг о друге. Об Османове я слышал тоже немного. Он когда-то проник в советский флот, потом перешел или вернулся к Деницу. Был командиром лодки в отряде рейдеров «Вульф», имел заслуги перед фюрером — вот, собственно, и все, что мне известно о нем. Это человек страшный…
…Пролежав у мыса Хорас весь день и вечер, лодка Османова около полуночи поднялась с грунта и рванулась под водой к границе. Но вражеская субмарина не прошла и половины пути к рубежу, как из электромоторного отсека потянуло запахом горелой обмотки и шеллака, а винты остановились. Лодка потеряла ход.
В кормовой отсек тут же ворвался Османов. Отыскав глазами Иволгина, растерянно стоявшего у электромоторов, он заорал:
— Почему нет хода?!
— Авария… Моторы сгорели… — пролепетал тот.
Лицо Османова побелело, задергалось, глаза метнули злобные молнии.
— Сгорели? Ты кого обмануть вздумал, сучья душа!..
Османов рванул из кармана пистолет, но удар в висок помешал ему выполнить свое намерение. Пришел в себя он почти мгновенно. Его руки уже были стянуты за спиной той самой веревкой, какая недавно связывала Петрова. Османов сел, обвел взглядом вокруг. Дверь в соседний, проходной отсек была наглухо задраена изнутри, и Петров деловито закручивал последнюю гайку. Из кармана летчика торчал османовский пистолет. Позади поверженного стоял Иволгин.
— Дружка нашел, сучья душа? — яростно зашипел Османов. — Подожди, обоих на кол посажу. Рядышком…
Петров обернулся и сделал шаг вперед. Одна бровь летчика насмешливо поднялась.
— Я, кажется, не больно деликатно обошелся с вами? Предлагаю забыть это. Вставайте… Ну, пошевеливайтесь!
Османов неуклюже поднялся на ноги, угрожающе-вопросительно посмотрел на офицера:
— Дальше что?
— Садитесь сюда, — показал Петров на банку у пульта электрика, вытащил из держателя трубку телефона, передал ее Иволгину и сказал, не снимая пальца с рычага аппарата:
— Иволгин. Подержите ему трубку у рта… А вы, синьор Османов, извольте сами передать своим подручным следующее: «Приказываю немедленно всплыть, зажечь ходовые огни, через минуту выпускать по ракете и сдаться первому подошедшему кораблю». Ясно? Предупреждаю: передать буквально. Говорите.
— А если я не желаю?
— Умолять не стану, не думайте. Будете болтаться тут, пока сторожевики вас не нащупают и не долбанут.
Не подозревая того, Петров угодил в самое больное место Османова. В движущейся субмарине бандит еще переносил бомбежку, но, на секунду представив себе бомбовый удар по неподвижной лодке, пират содрогнулся и тяжело задышал:
— Ладно, давайте.
Османов покосился на летчика и хрипло проговорил в поднесенную трубку:
— Центральный? Кто?.. Дай трубку Власову… Власов? Моторы полетели к чертям, а меня тут…
Петров нажал на рычаг и прервал разговор. Османов усмехнулся:
— Ну, ладно, ладно! Черт с вами, соединяйте, скажу, как хотите… Эх!..
Резко вскочив, он ударил головой под челюсть Иволгина, пинком ноги отбросил Петрова и наклонился к упавшей на столик трубке:
— Власов! Всплывайте и полным ходом жмите за границу! Вышибите толом дверь и освободите меня. Поняли? Только вперед!.. — успел выкрикнуть он, прежде чем сам отлетел от столика.
В душном отсеке наступила минутная тишина, нарушаемая лишь неровным дыханием трех человек, молча смотревших один на другого. Послышалось какое-то движение в соседнем отсеке. Османов злорадно засмеялся:
— Ну-с, джентльмены, настоящий-то разговор, кажется, только начинается?
Петров подумал и ответил;
— Если хотите, да.
Летчик с Иволгиным подтащили к переборке отчаянно сопротивлявшегося Османов& и прикрутили его веревками к двери. Потом Петров сел у телефона и снял трубку.
— Слушайте, как вас там? Говорит советский офицер. Категорически предлагаю всплыть и сдаться первому подошедшему кораблю. Обещаю засвидетельствовать, что сделано это добровольно. В противном случае пеняйте на себя. Кроме того, если попытаетесь взорвать дверь в кормовой отсек, то знайте, что ваш командир привязан к этой двери и уже не хочет, чтобы его таким способом освобождали.