– Нет, – немного холодно ответила Надежда Михайловна, – но я умею интерполировать
– Технический вуз кончали? – поинтересовалась Катя.
– Бауманку. А как вы догадались?
– Да так. Случайно вышло, – ответила она и улыбнулась.
– Нет, не заставала, – продолжила Надежда Михайловна. – Но и голову в песок не прятала. Чем меньше иллюзий, тем меньше драм. Но однажды он прокололся. И знаете, что я сделала?
Оглядев аудиторию и убедившись, что интерес подогрет до нормы, позволила небольшой экскурс.
– До того, как я сюда устроилась, работали мы с моим Кириком на одном предприятии вместе. Я в конструкторском бюро, а он в отделе технадзора, начальником. А поскольку работала я там давно, и характер у меня общительный, сами видите, то многих я знала и из других отделов и подразделений. Разговариваю как-то с одной, так просто, в коридоре встретились, а она мне: «Смотри, Надюш, вон ту стерву видишь?» «Ну, вижу, – говорю. – А что в ней такого?» Баба та, надо сказать, с претензиями была, но куда ей... И возраст мой, не моложе. Я с ней не здоровалась. А оказалось, что мой с ней крутит, давно, а эта стервозина на каждом углу орет, что, мол, ну и пусть он ей – мне то есть, – дарит бриллианты, а зато мне – ей то есть, – свою любовь дарит. Кирик, он из командировок без подарков никогда не возвращался и камешки начал мне дарить очень давно, почти сразу как поженились. Не спрашивайте, где деньги брал, не скажу. Специфика отдела. Так вот. Пришла я домой чуть пораньше, вытащила из всех шкатулочек свои украшения, выложила кучкой на его носовой платок, жду, глаза платочком тру. Он входит и сразу: «Что случилось, Наденька, кто обидел тебя?» А я платочек к глазам приложила и говорю так с надрывом, но тихим голосом: «Вот, возьми, Кирюша, все это и отдай своей шалаве. Если ты мне любовь свою не даришь, а только лишь бриллиантами откупаешься, то и бриллиантов мне твоих не надо». И пошла плакать в спальню. Ну и что вы думаете, девочки, что он сделал? – с торжеством риторически вопросила Киреева. – Он тут же снял трубку, набрал номер и так ее отчихвостил, такими словами воспользовался, что мне даже полегчало. Смысл такой был: все, говорит, у нас теперь кончено, и не смей языком молоть, ну и эпитеты разные в конце. Она что-то там пищала, но испугалась, это я заметила. У нас в спальне второй аппарат стоял.
– То есть, простили ему? Не развелись? – спросила Валерия. – Я бы так не смогла.
– Вы, Лерочка, глупенькая еще, потому что молоденькая, – усмехнулась Надежда Михайловна. – Что я вначале вам, бестолочам, говорила? Что все мужики коты. Поэтому, лапа, либо не надо замуж выходить либо, уж если вышла, шило на мыло менять не надо. А так я при муже осталась и при бриллиантах. И не просто при муже, а при провинившемся и прощенном, ощущаете? Тогда запоминайте и учитесь.
И они налили себе еще по чуть-чуть.
– Так вы, Надежда Михайловна, думаете, что прекратил ваш муж котовать? – это идиотка Валерия в разнос пошла. Забыла, что в гостях, а не у себя в отделе.
– Лерочка, главное, что он не делает это на работе, меня не позорит и себя бережет от неприятностей. Мы хоть и работаем теперь на разных фирмах, но общие знакомые всегда найдутся, корпоративы, то, се, Москва город маленький. Вы же знаете в лицо моего Кирилла? Знаете. И у меня есть знакомые на его новой работе, даже хорошие знакомые, перезваниваемся. Уборщица у них совершенно душевный человечек и все про всех знает. А мне не втягость с ней поболтать и шоколадку к празднику в кармашек сунуть. Понятно, о чем я?
Девочки решили быстренько сменить тему, зачем нагнетать, не нужно. Но кардинально тему поменять не получилось, стали обсуждать прочие, кроме котов, подвиды биологического вида «мужик».
Пришли к выводу, что бывают козлы, кобели, хорьки и гориллы, еще боровы и свины. Заспорили насчет свинов. Свинья – не подходит, слово женского рода, а свин – как-то почти ласково, кабан – имеет немного другой смысл... Хряк, пожалуй, отразит вполне. Еще есть жеребцы, но в отдельный подвид решили не выделять, оставить как разновидность кобеля. А кабан тогда пусть будет разновидностью гориллы. Опять заспорили.
Тут пугливая Светлана Николаевна взглянула на настенные часы и пропищала, что времени как раз на последнюю капелюшечку, после чего бутылка была опустошена и со стола убрана. Прочий пищевой мусор тоже по-быстрому смели. На столе остались фужеры, коробка конфет «Комильфо» и банан, разрезанный толстыми колесиками.
– А вот я не вполне понимаю, кто такое есть «хорек», – возникла опять Бурова. – Тот, кто грязный и не моется?
– Они никто не моются, – захохотала Киреева, и все тоже прыснули. – Хорек – тот, кто вонючий, даже если моется. Кстати, Катюш, я тут твоего бывшего недавно видела. С мамзелью. Выходили из «Седьмого континента» на Боровицкой. Девка неприятная такая, а он ее за плечики обнимает, к машине подпихивает. Сделал вид, что меня не помнит.
Все притихли. Киреева, ничуть не смутившись, продолжала:
– Знаешь, Катюх, я с таким тоже бы развелась, несмотря на принципы. Ты хорошая баба и хорошего мужика заслуживаешь. Хотя с виду он просто Абдулов. Может, расскажешь, поделишься с подругами, отчего у вас так вышло? Почему развестись-то решили?
Катя широко улыбнулась и спросила:
– Не сошлись характерами?
Был март, вторая половина, а день выдался, как апрельский. Солнце на синем небе, воробьи снуют, вороны каркают. В такой денек даже заледенелый и очень грязный наст между проезжей частью и тротуаром не оскорбляет зрение торчащими то тут, то там пластиковыми мятыми боками пивных бутылок, банок с надписью «Кока-кола» и пакетиками из-под чипсов. Если присмотреться, то и капель была с оставшихся сосулек, и ручьи тоже можно было поискать при желании где-нибудь во дворах возле гаражей.
Спокойной и уверенной походкой шествовал Козелкин Борис Сергеевич по этой весенней городской красоте и радовался жизни. Он никогда не мечтал быть президентом, или министром, или олигархом, он был очень и очень скромен в своих запросах к судьбе, и она за это его не обошла, наградила, у него есть все, что хотел, и есть еще перспективка, а это уже бонус.
Он улыбнулся своему остроумию. Кандидат наук, совсем даже не старый еще, докторская почти готова, отношения на кафедре с коллегами отличные, подработочка необременительная – про нее Катерине и знать-то не надо. Приглашают в одну корпорацию начальником опытного участка, а он еще подумает, статус все же не тот, мелковато. Зато оклад заманчивый. Ну подумаем еще, не отказался же пока, он осторожный. И Борис Сергеевич снова улыбнулся.
Хотя смена обстановки не помешает. Все в институте уже изучено, пройдено, опробовано. Наскучило. Обрыдло. Лекции, экзамены, зачеты, красоваться и властвовать... Это все только поначалу опьяняло, но быстро прошло, привык, стал солиднее. Что хорошо для мальчика из провинции, то мелко для преуспевающего москвича. Обычная работа, какие уж восторги.
Хотя если уходить, то на докторскую придется плюнуть, а обидно. И потом, доктор наук – это всегда доктор наук.
Или подождать чуток, защититься сначала?
Потом мысли Бориса Сергеевича как-то незаметно перетекли в другое русло, соответствующее весеннему пробуждению всего живого, и он размечтался о том, как в ближайший библиотечный день напросится к Яночке в гости, хотя она сама мечтает, чтобы он к ней зашел, но это игра у них такая, он якобы напрашивается, а она якобы размышляет – принять, не принять...
Сказать по правде, поднадоело.
Может, обратить внимание на новенькую лаборантку с кафедры литья? С умыслом она заглядывается или случайно вышло? Мордашка, вроде, ничего, фигурка тоже.
Аспиранток Борис Сергеевич сторонился после одного неприятного инцидента, но это только на пользу имиджу пошло. Принципиальный, неподкупный, строгий такой препод.
Девки все корыстные, просто удивительно до чего циничны. Сначала сама прыгает в постель, а потом требует, чтобы он ей кандидатскую написал да еще и на защите помог.
Легкие победы уже давно не кружили ему голову, потому как все же не дурак и никогда им не был.
И жена у него чудесная. Скучновата, но в ней не это главное. А главное в ней – ее идеалы.
У нее великолепные, потрясающие, превосходные идеалы. Просто мечта любого женатого мужика.
Он сначала даже не поверил своему счастью, проверял долго, потом убедился и так радовался, так, ну как же ему с женой-то повезло!
Она считает, представьте, что нельзя оскорблять мужа недоверием, а тем более подозрениями, что непозволительно проверять, правду ли сказал, где был, что делал, что читать эсэмэски неблагородно, а подслушивать телефонные разговоры – низко.
Подарок судьбы! Просто подарок судьбы, а не жена. Да еще с квартирой.
Вот таким примерно образом, то ли вспоминая, то ли мечтая, от души любуясь собой и радуясь жизни, Борис Сергеевич уверенно направлял свои стопы в сторону обшарпанного крыльца районной поликлиники, откуда ему потребно было добыть больничный лист денька на четыре, а лучше бы и на пять.
Как любой среднестатистический мужик, Борис Сергеевич ненавидел врачей, их кабинеты, их медсестер, а также регистратуру с регистраторшами, коридорные стены с плакатами на тему начального медицинского образования населения, дерматиновые лавки вдоль этих стен, и сидящих на лавках и стоящих в проходах пенсионеров и беременных.
Но он не мог наводить мосты в ведомственной поликлинике, дабы не было утечки и досужих разговоров. Если коллеги пользуют одного и того же терапевта, то возникают прямые и обратные информационные каналы, а значит, и возможность анализа, говоря примитивно – сплетен.
Сплетни, конечно, явление неприятное, но ведь может быть что-нибудь и похуже. Допустим, сейчас никто не вызовет в партком или еще выше и не пришьет «аморалку», но нельзя исключать других осложнений, начиная от вульгарного мордобоя потерпевшей стороной и заканчивая...
Козелкин задумался, чем же может грозить ему блудливый демарш, кроме мордобоя, но от этих дум весеннее настроение стало стремительно рушиться, и он решительно запретил своему мозгу сканировать вероятности. Да и мордобоя никакого не будет.
Пансионат, куда Борик намылился, был вообще в Тверской области, и вероятность попадания туда кого-нибудь из знакомых и именно в это неотпускное время стремится к нулю.
Тут Борис Сергеевич вспомнил, с кем он будет коротать мартовское ненастье в замкнутом пространстве съемных апартаментов, улыбнулся самодовольно и принялся составлять список алкогольно-гастрономических припасов.
Взять у Катерины, что ли, деньжат? А то у самого маловато осталось, кредит за авто, то, се... Он и так на продукты дает ей чуть не каждый месяц, куда она их только тратит?
«Может, на мальчиков?» – хохотнул про себя Борик, понимая нелепицу данного предположения, а потом что-то помрачнел и разозлился, почувствовал себя оскорбленным. «Дрянь какая. На мои деньги своим альфонсам парфюм покупает. А может, и не только парфюм, а может...»
Тут он совсем уж взъярился, задвигал ноздрями, зашевелил пальцами в перчатках, сжимая и разжимая грозно кулаки. Но вдруг вскинул взгляд – и как споткнулся, и забыл моментально про поруганную свою мужскую честь, потому что увидел молоденькое существо женского пола такой необычайной внешности, что от лицезрения сей представительницы он замер на месте и поплыл, поплыл...
Девица была страшненькая и костлявенькая, и, кажется, сутулая, но при этом взгляд притягивала, как магнит железный порошок. Вдобавок она лила слезы, от которых ее физиономия еще больше пострашнела, а в перерывах между всхлипами тянула вонючую дешевую сигарету.
Слезы были злые, девица колючая, хамоватая такая девица, но Козелкин видел только всхлипывающую мордочку, залитую слезами, и ему жутко захотелось погладить этого ребенка по макушке, утешить и сразу же решить все его проблемы.
Что-то с головой у него в тот момент случилось или же девица таким сильным магнетизмом обладала, поэтому хоть и видел перед собой Козелкин очень непростую нахалку, но оценивал иначе, и сердце его заходилось от умиления.
Борик улыбнулся широкой участливой улыбкой и встал напротив.
Эта вся сцена происходила у входа в поликлинику, почти на ступенях, между растаявшей лужей и грязным кустом культурных городских насаждений, а плачущая особа, скорее всего, имела непосредственное отношение к районной медицине, презираемой и ненавидимой Козелкиным, потому как пальтишко было наброшено поверх стандартно-серо-белого халата, который ей был явно не по размеру, а на голове высилась медсестринская шапочка.
Борис Сергеевич, такой сильный и великодушный, проговорил, растянув губы в доброй улыбке:
– О чем плачет милое дитя? Кто обидел такую славную девочку?
Славная девочка вознамерилась ответить что-то вроде: «Да отвали ты... старик Козлодоев» и отвернуться, но опомнилась, быстро оценив китайскую «швейцарию» у него на запястье, енотовый воротник молодежной куртки и подозрительно золотистую оправу модненьких очков.
Тогда она улыбнулась слабой беззащитной улыбкой и проговорила тихим и грустным голосом с легкой хрипотцой:
– Спасибо за участие. Видимо, вы очень добрый молодой человек. Но вы вряд ли сможете мне в чем-то помочь.
– Знакомься, Катерина, это Валечка. Девочка пока поживет у нас, ты не возражаешь, надеюсь.
Катя стояла и оторопело молчала.
– У Валечки проблемы с родителями, вернее, с отчимом, и жить ей пока негде.
И муж начал помогать странной девице снять пальто, а шарф он с нее уже снял и повесил на крючок поверх Катиной куртки.
– Я не поняла, она что, жить с нами будет? – наконец очухалась Катя.
– Ну да, поживет немножко. А потом мы что-нибудь придумаем. Да и сейчас нам на всех места хватит, правда, Мышонок? – это он уже к Валечке обратился и ободряюще улыбнулся ей, глядя поверх чучела жены.
Катя с испугом поняла, что еще немножко и эта девка вселится, а ее, Катю, отправят жить в кладовку, и ринулась головой в скандал.
Скандалить она не любила, потому что не умела. Дожила аж до тридцати двух, а грубых технологий наездов, вопросов с подковыркой, искусства преувеличения с извращением так и не освоила.
Папа – главный инженер и мама-педиатр не научили, когда маленькая была, а во взрослом виде наука сия не приживалась. Катя старалась, Катя пробовала, но получалось всегда неубедительно и слабо.
Но тут она рассвирепела. Молча сорвала с вешалки чужое пальто, клетчатый шарф, засаленный на сгибах, и ткнула этим тюком в девицу.
Девица рефлекторно подачу приняла, но и только. Не смутилась и не испугалась, посмотрела с усмешечкой на Борика.
А Борик глядел на Катю и улыбался с холодным превосходством. Он сказал:
– Ты разочаровываешь меня, Катерина. Ты ведешь себя, как скандальная торгашка с оптовки. Я не говорю уже о том, что само по себе некрасиво выгнать ребенка на улицу, в то время как ему больше некуда пойти.
И повел бровью, и посмотрел покровительственно на Валечку, и приобнял ее за тощее плечо. И собрался препроводить ее дальше, в глубь квартиры, Катиной квартиры!
– Ребенок?! – заорала Катя. – Да этому ребенку столько же, сколько мне!
От лихой обиды Катя так осмелела, что дернула девкину сумку, расстегнула, перевернула и потрясла над полом.
На линолеум вывалилась обычная женская требуха и паспорт, который Катерина быстро и цепко схватила, открыла. Ткнула Борику в очки доказательство правоты, действительно, давно не ребенок.
Четыре руки дернулись выхватить, но Катя на адреналине отпрыгнула в глубь квартиры и оттуда ликующе прокричала:
– О! Да тут и прописочка есть. Сейчас мы по базочке-то и проверим, так ли все безнадежно, как девушке показалось. Не горюйте, девушка, возможно, все не так трагично, возможно, что с жилплощадью у вас проблемки нет, а вы просто запамятовали по-девичьи.
Девушка Валя метнулась вырвать документ, а Катя его и не держала, потому что адрес и так запомнила.
Пальцы быстро и уверенно застучали по клавиатуре, нужная база – крякнутая, естественно, – открылась, нужная информация нашлась, и Катя ее не утаила.