Едва шасси коснулись полосы, Алик поднялся, готовый выпрыгнуть из самолета, не дожидаясь подачи трапа.
Коршуном бросился на первое же такси, посулив водителю сто долларов чаевых в случае своевременной его доставки в порт.
Британское такси в стиле «ретро» довольно бойко ринулось в путь, однако, еще мчась по набережной Темзы, Адольф приметил необходимое ему судно с флагом Страны Советов, продвигавшееся в направлении океана.
Каким образом он объяснялся с шофером, Алик не помнил, однако водитель попался смекалистый, свернул на объездной маршрут и повел машину по узкой внутрипортовой дорожке мимо складов, кранов, вытащенных на берег суденышек и лодок, покуда не затормозил возле облезлой будки, где размещался пост пограничной охраны.
Ощущая прилив лихорадочного энтузиазма и вспоминая невесть откуда всплывающие в памяти слова, Бернацкий проник в будку, застав там трех нетрезвых лиц в форменной одежде и двух девиц явно развратного поведения – это он уяснил сразу своим наметанным оком.
Потрясая серым картонным паспортом, Алик сделал следующее заявление: он, лицо, приближенное к президенту США, сотрудник внешнеполитических служб Белого дома, кому зарезервировано место на советском корабле, требует своей доставки туда, ибо в опоздании его виновны британские власти.
Пограничная стража недоуменно изучила его странный паспорт, не поняв смысла аббревиатуры «лицо без гражданства» и многого иного: к примеру, при спешном заполнении документа пол Алика почему-то обозначили как женский, буквой «F», а в графе «национальность» стояло: «без национальности» – Алик боялся арабских террористов.
Старший чин, вернув загадочный документ владельцу и посмотрев на потрясенных американским языком служащего Белого дома подчиненных, принял радикальное решение, сообщив кому-то по телефону, что, дескать, один из помощников президента США опаздывает на советское судно, уже выбирающееся из Темзы на океанские просторы, и что необходима помощь…
Далее события разворачивались с потрясающей быстротой: к будке подлетели две спецмашины и, взяв такси с Аликом в почетный караул, помчались по закоулкам доков к узенькой пристани, где профыркивал мощным дизелем пограничный катер.
Покидав на военную посудину чемоданы Адольфа и проводив его по вибрирующему трапу на палубу, полицейские застыли на пристани, отдавая высокому гостю честь. С ними же стоял и растерянный таксист, с которым Алик не успел расплатиться.
Бернацкий же тем временем стремительно приближался к советскому лайнеру, задержанному пограничными властями.
Алик и не подозревал о замешательстве капитана, срочном совещании командного состава судна: не международная ли провокация? – о радисте, лихорадочно отбивающем секретную депешу, о докладах по английским инстанциям…
Обвязанного веревками, безжалостно врезавшимися в прекрасный итальянский костюм, Адольфа вместе с чемоданами вздернули на палубу советского корабля.
Первое, что увидел Алик, – капитан с простым рязанским лицом, на котором дергалась нервная и одновременно гадливая улыбка.
– Господин… Бернацкий? – произнес капитан с сарказмом, относившимся, конечно, к определению перед фамилией пассажира.
– Опаздываете…
– Да я… – начал оправдываться Адольф, но слушать его капитан не пожелал, произнеся как бы в пространство:
– Пе-тя!
И рядом с капитаном появился Петя – рыжий, низкорослый, опять-таки со славянской физиономией, от которых Алик уже отвык, в тельняшке.
– Проводи господина, Петя, – приказал капитан, и Петя, подхватив чемоданы Адольфа в расставленные, как у краба клещни, сноровистые руки, двинулся в глубины судна, на попытки со стороны пассажира начать разговор не реагируя.
Протянутые ему два доллара чаевых Петя даже как бы и не увидел, угрюмо хлопнув на прощание дверью.
В изнеможении Бернацкий опустился на корабельную кровать.
Мокрый от пота, усталый, как ушедший от погони зверь, но крайне довольный собой. Такой чертовской находчивостью Фридман наверняка останется доволен.
Стянув с себя помятый костюм, потную рубаху и исподнее Алик встал под душ. Крутанул кран. Душ не работал.
Проклиная социалистический сервис, но проявив смекалку подлинно советского человека, Алик все-таки под душем помылся, таская туда воду в ладонях из-под умывальника.
После столь тяжкого труда потянуло справить нужду, что он и свершил. Однако когда нажал на спуск, механизм унитаза почему-то произвел свою работу в обратную сторону, и Алик, оцепенев от обрушившегося на него фонтана, вновь, но уж в усиленном варианте, повторил процедуру санитарии тела.
Так начался круиз.
Проходило путешествие согласно программе, бежала за бортом бирюзовая вода, загорали люди в шезлонгах, мелькали экзотические порты с их кабачками и магазинчиками…
Но красоты мира Алика не занимали. Он пребывал в удрученном состоянии. Во-первых, нужный человек с контрабандой так и не подошел к нему, во-вторых, вообще никто не подходил на корабле к отщепенцу Бернацкому, ибо совтуристов, вероятно, предупредили о нежелательности контактов с ним, а интуристы не проявляли интереса к персоне слабо говорящего на английском Адольфа. С иезуитской вежливостью беседовали с Бернацким лишь трое: старпом, бармен и официантка Нюра – все из КГБ, в чем не без оснований Алик был убежден.
Всю ночь возле каюты постоянного жителя США жужжал пылесос
– видимо, под предлогом «приборки» его неутомимо «пасли».
Так – скучно, пакостно и даже унизительно пролетел круиз.
В назначенный день судно вошло в лондонский порт. Нужный человек так и не появился, пассажиры уже собира лись на берег, собирался туда же и Адольф, но тут капитан сделал ему официальное заявление.
– Борт корабля, – заявил капитан, – вы покинете после всех остальных пассажиров.
Сердце Алика словно в пропасть полетело… Провокация? Его увозят в Союз? Или… что-то пронюхали о контрабанде?
– Таково решение английских властей, – подытожил капитан, повергнув Адольфа в еще большую сумятицу идей и гипотез.
– Давай хоть накормлю тебя напоследок, американец, – вздохнула сердобольно «кагэбэшница» Нюра, наливая Алику большую тарелку борща – отменного, с зеленью и густой сметаной, с душком баранины.
Посерев озабоченным лицом, Алик механически вкусный суп проглотил.
На судне тем временем появились официальные английские представители, часть из них зашла в каюту Бернацкого, а остальные, плотно Алика окружив и подхватив его чемоданы, проследовали с ним на берег.
Затем две дамы в таможенной форме раздели Адольфа донага и тщательно обыскали. Длился обыск около двух часов. Одежда, чемоданы, внутренние полости самого Алика…
– Сколько вы везли с собой сигарет из США? – начался допрос.
– Четыре блока…
– Сколько сигарет у вас в данный момент?
– Ну… пачек шесть…
– Восемь! Почему вы скрываете от таможенной службы Великобритании еще две пачки?
– Но… я не помню точно!
– Нет, вы скрываете! Вам был задан конкретный вопрос.
Алик сопел от возмущения, как перегретый чайник: что за придирки, так вас растак…
Путая русскую матерную речь с цивильной английской, он попытался данную мысль выразить, однако маленький лысый человек с галстуком – вероятно, английский кагэбэшник, перебил его, спросив уже без обиняков:
– С кем шел на связь?
– На какую еще связь?! – возмутился Алик, до этого минут пять постигая сущность вопроса в различных смысловых интерпретациях и задавая, естественно, встречные вопросы.
– На связь со своим агентом, – откровенно уточнил чиновник из британского чека.
– Вы это… крейзи?…[10] – скривился Алик.
– Но-но! – Чиновник показал Бернацкому костистый кулак. —
Русские моряки сказали нам, что вы – американский шпион, работающий против Англии… Но нам кажется, вы – советский агент…
– Я беженец из коммунистической России! – заявил Бернацкий гордо.
Возникла пауза.
– Беженец? – переспросил чиновник утвердительно. – Тогда зачем же вам надо было непременно попасть на коммунистический корабль?
– Вы… вот… меня хорошо понимаете? – нашелся Адольф. —
По-английски?
– Не очень, – признался чиновник.
– И я вас тоже, – сказал Алик. – Хотелось пообщаться с соотечественниками, отдохнуть…
– Пообщались?
– Нет!
– Что так?
Алик туманно объяснил про происки КГБ.
Чиновник вздохнул, здорово, видимо, утомившись. Произнес:
– Завтра вы должны покинуть территорию Великобритании.
– Конечно! – обрадовался Бернацкий. – У меня и билет на завтра в Штаты. Сегодня переночую в отеле, у меня тут номер зарезервирован, а завтра…
– Никаких отелей, – отрезал чиновник. – Вы – лицо, подлежащее депортации. И благодарите Бога, что легко отделались! Остановить корабль, ввести в заблуждение пограничные власти… Что вы там плели о своей работе в Белом доме, а?!
Бернацкий угрюмо молчал.
Вошли двое полицейских, застегнули на Алике наручники и в машине-клетке доставили в аэропорт, где водворили в камеру для лиц, выдворяемых из страны.
Среди лиц в основном были подозрительного вида арабы, и, оказавшись в их компании, Алик всерьез испугался, вспомнив о своей национальности. Однако представился как русский, из СССР
– друга арабского мира, и неприятности ограничились лишь заменой итальянских ботинок на драные кроссовки и поверхностным обыском на тот предмет, имеет ли сокамерник какие-либо ценности.
Промаявшись сутки с врагами своей исторической родины Адольф Бернацкий вскоре наслаждался свободой и пивом над Атлантическим океаном в «боинге» «ПанАм».
Когда же самолет приземлился, вышедший из кабины пилот попросил мистера Бернацкого оставаться на месте, и, после того, как из салона вышел последний пассажир, в самолет шагнули трое верзил в костюмах, с жесткими лицами, предъявив Адольфу удостоверения ФБР.
Началась старая песня: почему оказался на советском корабле, что говорил пограничникам о своей должности в Белом доме, что везет в США и что из США вывозил?
Алику без особенного труда удалось прикинуться полным придурком и добиться чего-либо от него представители спецслужб не смогли, несмотря на все их утонченные старания.
– Учтите, – сказали ему напоследок, – еще один микроскопический инцидент – и вам не позавидуют все грешники ада… Да, кстати. Мы должны вас обыскать. Надеемся, вы не против?…
Не без горькой иронии улыбнувшись, Алик принялся раздеваться…
Объяснение с Фридманом произошло нелегкое, хотя обвинить в чем-либо Адольфа хозяин не смог.
Через неделю, получив исчерпывающую информацию из Союза Семен как бы вскользь обронил Бернацкому:
– Если бы не твоя история с задержанием корабля…
Побоялся тебе человек пакет передать. И правильно сделал. Увез обратно. Два раза рисковал – с вывозом и ввозом – и вхолостую.
А сколько денег на операцию ушло, сколько сил… И дурак ты все-таки, Адольф, со всею своею находчивостью, как ни обижайся… Иди-ка лучше ковры пылесось, помощник президента хренов…
ИЗ ЖИЗНИ БОРИ КЛЕЙНА
Мысль о постриге в официальный брак Борю не вдохновляла, но через месяц своего пребывания в Нью-Йорке он таки решился позвонить своей американской невесте, сообщив, что, невзирая на преграды, прилетел к ней на крыльях любви.
К такому поступку подтолкнули обстоятельства объективные.
А именно: благотворительная организация «Наяна» выдавала пособие и талоны на еду в течение лишь первых месяцев, жилье предоставляла по здешним меркам неважное, а вот с работой не помогала вовсе. То есть с приличной работой. От трех до пяти долларов в час – пожалуйста, да и то с натугой, а Боря мечтал о должности коммерческого консультанта в крупной фирме или же о кафедре математики в университете.
Несостоятельность таких вожделений открылась быстро.
Математический уровень Бориса здесь, в Штатах, годился разве для преподавания в колледже, однако с ужасающим английским языком претендента и жесткой конкуренцией, существующей даже среди таких скромных должностей, прорваться не виделось никакой возможности. О месте же в фирме не приходилось и заикаться.
Оставалось одно: осваивать профессию попроще, стараясь не тратить денег на обучение.
В таксисты! – решил Борис. Но одно дело – решить…
Получению лицензии на управление обыкновенным автомобилем предшествуют муки, а именно: подача заявления, письменный экзамен, автошкола, назначение на экзамен по практическому вождению, где срезают даже профессионалов, ибо есть ритуальные хитрые условности, секреты, познание которых – за отдельную, что называется, плату. А завал экзамена требует нового его назначения, причем не ранее чем через два месяца, а назначение
– это подъем в пять утра, поезд из одного конца Бруклина в другой, на «Декалб», четыре часа в очереди на улице у автомобильного департамента и, наконец, штамп в бумажке, никого ни к чему не обязывающий.
И за все – плати! Кроме сабвея разве. Боря, по крайней мере, ездил в сабвее бесплатно, заходя к платформе с выхода.
Укреплять корпорации своими кровными долларами он считал делом глупым.
У выхода часто дежурили полицейские, ловившие «зайцев», но Борю они не смущали. Важна не наглость, считал он, а сверхнаглость. И – шел прямо на оторопевших стражей порядка, на ломаном языке объясняя, что он – русский турист, ему необходимо навестить зоопарк в Бронксе и… не здесь ли это?
Нет, говорили полицейские, здесь Брайтон-Бич-авеню, а нужное место находится… И подводили Борю к карте, объясняя подробно, как и куда, и Боря кивал усердно, выслушивая пустые советы, ибо и сам мог их дать, а затем, пожав руки властям, вопрошал невинно: «А поезд… там?» – и, получив утвердительный ответ, сверхнагло шел к платформе, полагая, что свой доллар с хвостиком заработал.
Полицейские же пожимали вслед плечами: мол, что возьмешь с этих туристов из дикой Сибири?
На водительскую лицензию Борис все же экзамены сдал, получив похожую на визитку карточку с цветной фотографией.
Начиналась морока с покушением на лицензию таксиста.
Требовалось пройти через тернии новых экзаменов и заплатить новые деньги.
Ах, деньги… С какой ослепительной легкостью они доставались Борису в Стране Советов! И какие деньги! Тысячи и тысячи. Просто из воздуха. И как трудно добывался, выцарапывался каждый серо-зеленый доллар, на который ничего не купишь. Доллар в Америке все равно что десять копеек в России.
Правда, колготки здесь стоили этот доллар, но буханка хлеба – уже два…
С другой стороны, что такое советские рубли? – успокаивал себя Боря. Вата… Одновременно он высчитывал. При работе в такси в среднем зарабатывалось две тысячи в месяц. Семьсот долларов – квартира, пятьсот – еда. Одежда – копейки, на сто долларов на распродаже можно принарядиться в пух и прах. Однако все равно не очень-то густо и остается… В Союзе с ватными, но в большом количестве, рублями Боре жилось лучше. И куда как праздно. Стоп, возражал он сам себе. А экология? А жизнь среди серых людей и серых зданий? Беготня за дефицитом? Идиотские законы, «нельзя» на каждом шагу? Пусть таксистом, пусть нищим среди изобилия, но ведь жить богатым среди нищих удручающе скучно. И опасно! А здесь все стремились к богатству.
В общем, стабильность американской семьи Борю привлекала.
Привлекала кооперативная квартиры жены, невольная каждодневная практика в английском языке, к браку принуждал и зверствующий СПИД, да и просто устал он, набегался…
Зарегистрировали брак в Сити-Холл, в Манхэттене, неподалеку от знаменитого Бруклинского моста, с которого, по словам Маяковского, безработные бросались в Гудзон вниз головой. Протекала под Бруклинским мостом, правда, Ист-Ривер, так что насчет Гудзона поэт дал маху.
Свадьба прошла скромно, среди англоязычных родственников невесты Риты, отметивших прекрасный аппетит жениха, проявленный им за столом.
После свадьбы потянулись семейные будни. Рита, служащая банка, напирала на активное зарабатывание Борисом серо-зеленых денег. Боря соглашался, но арендовал желтую машину на два дня в неделю, не более, опасаясь, что текучка труда засосет. Боре не давали покоя прошлые сверхдоходы. Ну почему, почему здесь их никоим образом невозможно извлечь? А ведь летают некоторые а собственных самолетах развлечься на Гавайи, а тут вертись по вонючему Нью-Йорку и лижи задницы клиентов за три-четыре доллара чаевых, может, и скопишь на поездку к этим Гавайям в общественном транспорте…