Некогда думать об этом в смерче пил. Бронехитин регенерирует после боя — если не дать убить себя, конечно же.
Конечно же, не дашь — ты обрушиваешь фламберг на последнего врага. Металлокомпозит не может защитить от твоих атак. Пила вырывается из руки поверженного и врезается в камень. Ты выдергиваешь ее силой экзоскелета, включаешь анализатор в наплечнике доспехов, смотришь на ряд формул, бегущих по забралу. Метрополии, наверное, будет полезен такой материал.
Лица всех убитых закрыты глухими шлемами. Ты шагаешь к последнему, протягиваешь руку в хитиновой перчатке. Ты всегда избегал смотреть в мертвые лица, но сейчас — порыв.
Приходит ментальный сигнал от катера, и ты отдергиваешь руку, словно обрадованный этим предлогом погасить порыв. Катер сообщает о сейсмической активности в месте стоянки. Может быть, ничего угрожающего в этом нет, да интеллект твоего транспорта запрограммирован на автопилотирование в самых разных критических ситуациях, как землетрясение, например. Но ты, воспользовавшись предлогом, взлетаешь. До катера два часа. За это время полета крылья заживут сами и заживят прорези в доспехах. Фламберг отправляется на плечевую клемму, законное место отдыха полиморфа.
Два часа полета во сне. Нет, сейчас ты не сознаешь, что это сон. Просто время проходит в архивированном режиме, в воинственной и стремительной медитации в колыбели необъятного горизонта.
…Но эту колыбель ты, одинокий воин, взращенный богами войны, превращаешь в ад. Так было задумано и записано. Записано под твоими небесами, задолго до твоего рождения.
…Вот катер — окруженный невидимым для глаза защитным полем, покоится в тихой низине на океанском побережье; низина укрыта скалами от случайного взгляда. Дуга берега плавно уходит за бок планеты, волны с высоты твоего полета — не более чем рябь на тонкой пленке.
Горизонт разбухает и несется тебе навстречу.
Идет темно-синяя стена.
Ты не веришь глазам. Приближаешь изображение на мониторе шлема. Цунами.
Ты даешь катеру приказ на взлет; но он не отзывается. Его разум молчит — это так пугающе ново, будто ты перестал ощущать часть себя самого.
Ты и цунами летите навстречу друг другу наперегонки. Дуга горизонта наклоняется, когда ты заходишь на вираж.
И отступаешь. Отступаешь перед темно-синей шелестящей стеной.
А она накрывает катер, ты успеваешь увидеть глазами своего снаряжения, как вдруг исчезает защитное поле; черный диск твоего корабля несколько вихрящихся секунд виден несущимся в толще обезумевшей воды и врезающимся в скалы. Чудовищная волна перехлестывает их, рассыпает тучи сверкающих на солнце брызг и растекается по плато, превращаясь в многоголосицу соленых рек. Ты пикируешь к пещере, только что сотворенной катером; ее еще заливают реки, падающие с плато. Корабль должен был уцелеть, должен подлежать восстановлению.
По монитору идут помехи: сильная электромагнитная аномалия.
Не столько опушенным радаром, сколько чутьем ты улавливаешь движение в воздухе и разворачиваешься, чтобы встретить рой ракет.
Они слишком хитры и юрки — они ловко обходят пылающие трассы теслаожогов, догрызаясь до тебя, вслед за тобой меняют траекторию; вспыхивают, пойманные твоей меткостью, клубятся термореакциями — чтобы из их оранжевых фейерверков вылетали новые охотники.
Удар в крыло. Насквозь. Разорваны металл, пластик и нервы. И ты застываешь на миг, край годами ковавшегося сознания приказывает двигаться, несмотря ни на что, но взмах искалеченного крыла швыряет тебя на скалу, а рой охотников с готовностью кидается вслед. Ты еще пробуешь двигаться сквозь эту боль срощенного с тобой биомеханизма — и такие же удары сыпятся на тебя; вихрь тесла вздымает каменное крошево, в этой взвеси ты падаешь вниз ко все еще далекой земле, а последняя ракета раскалывает грудную пластину доспехов.
…Уже все тихо, даже не верится, что только-только отговорили огонь и металл. Ты лежишь на камнях поверженным демоном с изломанными крыльями. Надо двигаться, поэтому ты отсоединяешь свою нервную систему от ее раненого продолжения. Впервые за много лет и снов ты не чувствуешь крыльев.
Вручную вскрываешь доспехи. Медленно выползаешь из них, точно моллюск из своего панциря…
Теперь ты стоишь и смотришь на брошенную погибшую оболочку, бывший шедевр божественной технологии. Бронированный сломанный демон — шелуха. Вот твое сраженное тело, воин, а ты неприкаянной душой застыл над ним.
Но полиморф ты возьмешь с собой, пусть даже без экзоскелета. Ты вытаскиваешь теслажезл из мертвых хитиновых пальцев.
Это ничтожно малое усилие опустошает тебя, и ты погружаешься в темноту.
* * *
Кто-то тряс его за плечи… Запах нашатыря… Вот еще не хватало! Одинокий воин так не будет возвращаться в битву. Ни за что…
Северин Олегович открыл глаза. Посмотрел на стол. Бутылки с водкой исчезли. Все.
Нет, так дело не пойдет…
Курвиц и Хорохор стояли рядом. Лица у них были озабочены.
— Тебе, Север, мы сегодня ставим низкий балл за остроумие и низкий балл по козлятности. Испугал ты нашу Газель. Кого она тебе напомнила? Жену, что ли? Вот смотри, забилась, бедная, в угол мечтать…
— За что — за что, ты сказал, мне причитается низкий балл? — Северин Олегович икнул.
— Не «за», а «по»… По козлятности, — объяснил Курвиц.
— Сами вы козлы! — выпалил Гольцов.
— Правильно, Север, правильно, — Курвиц выглядел серьезно-снисходительным. — Мы и есть козлы, а ты этого сразу не понял?
— Не понял…
— Ну, теперь уж давай понимай. Хотя, знаешь, давай я для большей доступности перейду на «вы».
— Ну перейди, ежели так нужно для… для субординации.
— Так вот, Северин Олегович… Мы, все, кого вы лицезреете, — из цивилизации живого Бога Пана. Мы — сатиры. Правда, с нами есть еще ганхарв, наги и даже одна апсара… Вот Гоголь, он, например, гандхарв, Молния и Карина — нагини, а Газель, которую вы с пьяных глаз испугали и обидели, — апсара. Хотите убедиться?
— Хочу, — Северин Олегович пьяно кивнул.
— Гоголь, — попросил Курвиц, — выключи свет на минуту. Девушки, вы слышали… Переодеваемся для нашего друга. Абзац, Хорохор, Гримасник, вы тоже…
Северин Олегович ехидно хмыкнул.
— Вы как стриптизеры, ей-богу!
— Ну в чем-то вы правы… Хотя стриптизерам до нас далеко. Уверен, что реакция у Вас будет бурная, но не в сексуальном смысле, конечно. Держитесь за стул, Северин Олегович…
Свет в комнате погас. И через минуту зажегся…
Совет Курвица держаться за стул был весьма уместен.
— Твою дивизию!!! — шепотом закричал поэт-ветеран и едва удержался на стуле…
В гостиной комнате находилось восемь существ невероятного облика и стати. Невероятность эта зашкалила планку психологической стойкости даже искушенного в фантастических снах Гольцова, который не далее как еще вчера вечером сочинил нетрезвую душеспасительную радиограмму своему биоэнергетическому двойнику — одинокому Воину Северину Круарху…
Половину гостиной занимали чешуйчатые кольца даже не змеиных тел, а морскозмеиных, судя по диаметру и сложной переливчатости. Еще половину — пестрые крылья. И отовсюду глядели иронично-вопрошающие глаза и сияли довольные улыбки.
Змеиные кольца принадлежали Карине и Молнии и служили им вместо ног; верхние части девушек оказались вознесены наговскими конечностями под потолок. Крылья в своем великолепном размахе сходились на Гоголе; помимо оных, у него вдруг выросли и даже заплелись в косу весьма длинные волосы.
Рокерский наряд он сменил на нечто ярко-этническое. Газель оказалась одета в облегающее ртутное платье, ее роскошная платиновая прическа невесомым веером парила в воздухе, словно на локоны апсары не действовало земное тяготение. Кожа ее была украшена серебристо-голубыми капиллярными узорами — причудливыми завитками вроде фракталов.
А Курвиц, Хорохор, Абзац и Гримасник задорно перецеживали козлиными копытцами, коими заканчивались козлиные же ноги, справедливости ради надо отметить, модельно длинные и стройные, покрытые на редкость ухоженной шерстью. Абзац даже щеголял меткими косичками на ляжках с вплетенными бусинами. Одеждой сатирам служили в чем-то узнаваемые кожаные жилетки, а также набедренные повязки.
— Как Вам демонстрация? — поинтересовался Курвиц. — Может, нам вернуться в человеческие тела?
Северин Олегович сглотнул и наконец произнес:
— А вас, Глеб, я попрошу остаться.
Курвиц пожал плечами, телекинетически выключил свет — и вот вся компания, кроме своего предводителя, приняла знакомый Гольцову облик.
— Что вы от меня хотите? Зачем вы меня привезли сюда? — спросил почти протрезвевший поэт.
— Видите ли, Северин Олегович, вы нам очень подходите… — объяснил Курвиц.
— Интересное заявление, блин!.. По каким же параметрам я вам подхожу, по козлячьим, что ли?
— Ну, хотите, пусть будет так: по отвязности, хулиганству, совестливости, праведной злости и добродушию. Видите ли, мы хотим вступить с вашим русским народом в контакт. Все остальные народы нам не подходят. Они будут засеяны…
— Засеяны? Как поле, что ли?
— Как поле, Северин Олегович. Но всходы, мы думаем, появятся лет через сто. Решайте.
— Что мне нужно решать?
— Решайте за свой народ. Вступаете ли вы с нами в контакт.
— Водки нальете? — Гольцов покосился на пустой стаканчик.
— Да сколько угодно, Северин Олегович! Притом отборного качества. Бессмертной водки хотите? — Козлоногий Курвиц подошел к пресловутой форточке, щелкнул костяшками узловатых пальцев — пустое пространство в псевдобагетной рамке вспыхнуло, как голубой мерцающий экран. Курвиц запустил руку в этот экран, как запускают руку в аквариум с рыбками. Рука с той стороны экрана вдруг вытянулась в бесконечность. Еще секунда, и вот уже Курвиц держит некий артефакт: квадратную бутыль, всю заросшую странными водорослями и ракушками. — Она самая! Из затонувшей коллекции нашего Живого Бога. Можно наливать не открывая. Тут специальный древний клапан…
Северин Олегович опустошил появившийся перед ним стаканчик древнейшей водки и промокнул губы рукавом рубашки.
— Мой народ, говорите… Мой народ, козлы, обкрадывали уже так много раз, что и памяти нет, а он все держится… Мой народ… Больше всех его, да будет вам известно, обокрали избранные…
— Избранные? Кто такие избранные? Вы скажите, мы, сатиры, точней, наш Живой Бог Пан все исправит.
— Исправит, говорите?.. — Гольцов тянул паузу, хотя, вот странное дело, язык у него перестал заплетаться. Напрочь перестал. — Были в нашей истории и такие исправители! Петры разные, первые и вторые, потом революционеры, Ленин, Сталин, Горбачев… Всех не перечесть… Пиастры недоделанные. И все они под избранными ходили.
А ваш Живой Бог, он, что, такой всемогущий?
— Ну, видите ли, у нашего Живого Бога несколько десятков планет в галактике. Они, как бы вам сказать, — сателлиты… поборники, сторонники…
— Союзники, иначе… Братва.
— Да, братва, — Курвиц опять же снисходительно кивнул. — Но наш главный мир на них не похож. Мы сатиры, а наши женщины — нимфы. Все они живут в океанах. Мы можем размножаться только с нимфами. Они вынашивают нам детей, а потом отдают их нам на воспитание. Мы очень древние воспитали, Северин Олегович.
— Так вы же хулиганье, козлы! Рокеры, готы, пьянчуги, дебоширы, ловеласы…
— Это фасад, Северин Олегович. На самом деле мы не способны изменять нашим нимфам-океанидам. Их океаны мы превратили в настоящие водные раи. Мы тоже можем там жить, но не слишком долгое время, только во время любви и зачатия.
Потом мы должны выходить на сушу и воспитывать детей. Но мы отвлеклись, Северин Олегович… Что вы намерены ответить на наше предложение?
— Водки нальете?
— Вы можете бросать только мысленный взгляд на свой питейный сосуд, Северин Олегович, он всегда будет вовремя наполняться.
— Черт, козлы!.. А вы умеете понравиться! — Гольцов покосился на уже полный стаканчик. — Ладно, вот мой ответ, гандхарвы и наги… Ваш козлячий рай, может, и хорош, не скрою… И я бы снял ваш славный балкон в аренду на недельку… Да, мне там понравилось. Но пусть мой народ подождет своих Богов. Где-то они, блин, там шастают в космосе… вы с ними не встречались случайно?
— Нет, Северин Олегович, не встречались.
— Жаль. А то мне от них по каналам этой, как ее, астральной связи все время транслируют одно боевое задание. И крутят этот фильм в моей черепушке уже несколько лет. Загадка…
— Мы правильно вас поняли, Северин Олегович: вы даже отказываетесь от нашего предложения получить стажировку на планете нашего Живого Бога Пана?
— Точно, козлы. Отказываюсь.
— Жаль, Северин Олегович… Но мы уважаем ваш выбор и мы вернемся на вашу планету за результатами засева.
— А что за засев такой? Расскажите!
— Видите ли, через сто лет, по нашим расчетам, засев Живого Бога Пана даст свои результаты. В процессе некоторых направленных психогенных мутаций большая часть народов Земли станет похожа на вас, русских. Нет, они не утратят своей генетической идентификации. Мутирует только, как бы вам было понятней… Душа! Все войны, Северин Олегович, на планете прекратятся совершенно. Вас ждет Золотой век!
— Надо же! Жаль, что я не доживу…
— Ну, это не обязательно. Мы кой о чем побеспокоились. Когда окажетесь перед ближайшим зеркалом, осмотрите себя, Северин Олегович. Вы врач и все поймете…
— А как мне быть с этой войной, что в моей голове никак не заканчивается? Может, совет какой дадите?
— Война скоро закончится. Любая.
— Ну хорошо бы так. А то, знаете, я думаю, если свои не помогают, так, может, вы, козлы, предскажете, чем все кончится…
Гольцов снова скосил взгляд на стаканчик. Трактирный символ великой родины был торжественно полон и светился ярким светом, словно сквозь него пробивался невиданной красоты божественный луч.
«Вот благодать-то!» — подумал поэт-ветеран и был на сто процентов прав.
— А хороша доза Бессмертия! — сказал Северин Олегович. — Ваше здоровье, козлы! И вашему Живому Богу Пану — многая лета! Многая лета, многая лета! — запел он неожиданно окрепшим молодым голосом.
Еще через минуту пришла отключка.
* * *
Позади тебя — неяркое пятно света. Впереди — корпус катера, вмурованного в скалу силой броска цунами. Ты сможешь освободить корабль из камня с помощью квантайзера. Только через несколько минут. Через несколько минут отдыха. Подъем по вертикали к пещере порядком измотал тебя, ведь твое биологическое тело немногим целее брошенных доспехов.
Ты прислоняешь квантайзер к боку катера и сам садишься рядом. Закрываешь глаза, на веках играет отблеск света от входа в тоннель.
Ни звука.
Просто — присутствие.
Ты распахиваешь глаза, хватаешь квантайзер — но в руке у тебя прохладный упругий стебель с лотосом вместо сопла, а перед тобой босая девушка в легком платье вместо панцирников с пилами.
Помехи… упархивающий смех…
…Потерять чувство времени и уже не беспокоиться, что там, «за бортом»: ночь или день, вечность или миг, жизнь или смерть…
— Здравствуй, наш Я.
Она присела возле него, коснулась лепестка лотоса. Цветок стал стрекозой и упорхнул вслед за незримым смехом к световому пятну.
Не запрограммирован полиморф на такое! Нет!
Чувство потери привычной ценности, привычной цели, привычной путеводной нити, привычного сознания стало всепоглощающим.
— Кто ты? — просто спросил он.
— Меня зовут Северина. Я планета, отданная тебе для войны. Я — это ты.
— Зачем ты пришла?
— Помочь тебе вернуться домой. Помочь тебе вернуться к себе.
— Я воевал с тобой, я убил миллиарды твоих людей. Так хотели мои боги.
— Они мудры. Они вырастили тебя воином, чтобы дать тебе планету — тебя самого. Чтобы Круарх сразился с собой самим и стал собой. Ты никого не убил, Северин-Я, ни одно существо. Войны не было. Она вся шла в твоем сознании.
Он ощутил морось крошечных брызг, обернулся. Вместо черного корпуса катера перед ним был водопад.
Он прошел сквозь воду и по ту сторону увидел лес до горизонта и белое солнце, строгое и поющее голосами цикад и ветра.
— Круарх проиграл войну, — сказала девушка-планета. — И победил. Для этого его создавали и растили.