Памела Кент
Глава 1
— Да, Карин, — сказала миссис Мейкпис, устраиваясь в постели поудобнее, — если увидите нашего казначея, скажите ему, что сегодня мне понадобятся наличные и еще, чтобы он достал из сейфа мои серьги с бриллиантами и рубинами и такое же колье. И если вы случайно встретите мистера Уиллоугби…
Последовала небольшая пауза, и тонкие губы пожилой леди тронула чувственная улыбка.
— Да, миссис Мейкпис? — задержавшись в дверях, сказала Карин.
— Тогда скажите ему, что, я надеюсь, сегодня он предоставит мне возможность отыграться. Вчера он и миссис Бомонт выманили у меня с полковником Ридли всю наличность. Это было совсем не по-джентльменски… Но я прощаю ему, поскольку он самый лучший игрок в бридж, которых я только встречала. Кроме того, он еще и самый красивый мужчина! Мне кажется, я в жизни не встречала такого красавца.
— В самом деле? — пробормотала Карин с ноткой удивления в голосе.
На холеном лице миссис Мейкпис отразилось такое же удивление.
— Дорогая моя девочка, — снисходительным тоном умудренной жизненным опытом матроны отвечала она, — где уж вам с первого взгляда распознать красивого мужчину, если всю свою жизнь вы провели в скромном доме деревенского священника. Но можете поверить мне на слово, что такие, как Кент Уиллоугби, на каждом шагу не встречаются. Вы только посмотрите на его густые каштановые волосы, отливающие на солнце рыжим золотом! И потом, у него же глаза цвета настоящей зелени! За всю мою жизнь мне только однажды встретился мужчина с зелеными глазами, и тот был ужасным сердцеедом. Женщины так и падали перед ним, а он с высокомерным презрением отвергал большинство из них. Но все равно это не мешало бедняжкам пресмыкаться перед ним, как каким-нибудь рабыням. Полагаю, он от души наслаждался своей властью над несчастными.
— Но мне кажется, что мистер Уиллоугби вовсе не наслаждается своей властью над женщинами, — неуверенно возразила Карин и поспешила добавить: — Если он вообще ею обладает. Я бы сказала, что он скорее избегает их, а они увиваются за ним, привлеченные слухами о его богатстве.
— Богат и красив! — Миссис Мейкпис откинулась на подушки и устремила на потолок каюты мечтательно-восторженный взгляд. — Что за сочетание! Будь я более впечатлительна, боюсь, и я могла бы оказаться в опасности!
С чувством брезгливого отвращения Карин поспешила покинуть каюту и в узком коридоре чуть не столкнулась с одним из офицеров лайнера. Неприятное ощущение вызывала в девушке не сама миссис Мейкпис, — как хозяйка она вряд ли могла быть более обходительной и нетребовательной, — но слушать рассуждения уже старой, обрюзгшей женщины, в которых сквозит интерес к мужчине, тем более если ему чуть больше тридцати, казалось Карин просто непристойным.
Итак, сегодня вечером ее хозяйка пожелала надеть свои серьги с бриллиантами и рубинами и колье к ним. Это означает, что она намерена всерьез преследовать мистера Уиллоугби, хочет он того или нет. Вероятно, она предпочтет облачиться в какой-нибудь абсолютно неподходящий ей и чудовищно дорогой туалет, только чтобы ослепить его… Если вообще что-то способно ослепить человека с таким упрямым подбородком, с вечно насупленными бровями и суровым взглядом!
Каюта миссис Мейкпис находилась на верхней палубе, и выстланный ковровой дорожкой коридор, по которому шла Карин, в этот час был совершенно пуст. Большинство пассажиров первого класса, которые давно оставили позади свои лучшие годы, спокойно отдыхали в каютах, переваривая обильный ленч, и за исключением тихого похрапывания, доносившегося из-за дверей, кругом царила безмятежная тишина. Их лайнер только несколько дней назад оставил Англию и теперь пересекал Бискайский залив. Погода стояла удивительно теплая и приятная, без утомительной жары. Карин оказалась одной из немногих пассажиров, не подверженных приступам морской болезни, — Кент Уиллоугби также входил в их число, — и всегда спокойно передвигалась по пароходу. Пользуясь свободным временем после ленча, она решила направиться на верхнюю палубу подышать свежим морским воздухом. Ей не хотелось встречаться ни с мистером Уиллоугби, ни тем более с казначеем, который славился несносной привычкой с бесцеремонностью старого морского волка глазеть на хорошеньких девушек, к числу коих принадлежала и Карин… хотя миссис Мейкпис считала, что в собственных интересах девушки не позволять себе слишком уж много думать о своей внешности.
Высокая и стройная, гибкая как тростинка, Карин привлекала внимание темно-рыжей шапкой шелковистых кудрей и ясными серыми глазами, сиявшими в кайме темных ресниц, на матово-белом нежном лице. В ее внешности и манере держаться сказывались врожденная женственность и достоинство, очаровательно сочетающиеся с детской доверчивостью и непринужденностью. Один из мужчин на борту теплохода описал ее своему собеседнику, как нежный персик, но третий участник этого импровизированного жюри поправил его, сказав, что ему она скорее напоминает нежную магнолию.
Карин не задумывалась, похожа она на персик или на магнолию, но, как истинная женщина, обращала большое внимание на свои туалеты. После смерти отца ей осталась небольшая сумма денег, которую она употребила на приобретение одежды для этой работы, так удачно подвернувшейся ей.
Миссис Мейкпис желала нанять компаньонку для своего вояжа в Австралию, кого-нибудь, кто мог бы печатать ее письма, оказывать разные мелкие услуги, а также скрашивать одиночество шестидесятилетней вдовы. Она указала, что хотела бы, чтобы эта компаньонка была молодой девушкой, которой можно было бы приказывать, и в то же время не слишком зависимой, чтобы не обременять себя ею. Карин прекрасно владела пишущей машинкой, так как постоянно печатала проповеди своего отца, а во время перестройки старого дома приходского священника на наемные квартиры проявила здравый смысл и большую самостоятельность. Она искала не слишком скучную работу, поэтому предложение миссис Мейкпис в общем устраивало ее. На счету у Карин оставалось достаточно средств, чтобы безбедно прожить еще год, если понадобится, а в случае, если по прибытии в Австралию окажется, что больше она ни минуты не сможет выносить общество миссис Мейкпис, ей хватит денег заплатить за обратный проезд в Англию. С другой стороны, если ей понравится в Австралии и не захочется таскаться с миссис Мейкпис по визитам, она может попробовать найти себе работу в этой огромной стране и, вполне возможно, останется там на некоторое время.
Глубоко в душе она хранила память о некоем молодом человеке, который обрабатывал землю, примыкающую к церковному участку земли ее отца. Молодой человек продал свои владения и отправился в Австралию, потому что вдруг серьезно заинтересовался овцеводством, считая, что оно открывает ему более широкие перспективы на будущее. Молодого человека звали Ян Мак-стон, и перед отъездом он подарил Карин кольцо, принадлежавшее его матери.
— Это ничего не стоящий пустяк, — покраснев, извинился он и надел кольцо на палец девушки, — но мне кажется, тебе будет приятно его носить. Вы ведь очень дружили с моей мамой.
Так оно и было. Карин не помнила свою мать, а миссис Макстон жила по соседству и оказалась как раз такой добродушной, по-матерински внимательной и ласковой женщиной, какая и требовалась одинокой девочке. Если бы все шло по плану и сложилось бы так, как, казалось, и следовало с любой точки зрения, — за исключением, возможно, мнения двух главных участников этого плана, — однажды Карин и Ян поженились бы, и миссис Макстон, если бы была жива, имела бы красивую и разумную невестку, о которой можно только мечтать.
Но миссис Макстон умерла, а Яном овладело какое-то беспокойство, и вскоре он уехал из их деревни. Он сообщил Карин свой адрес в Австралии на случай, если она захочет ему написать, но она так и не сделала попытки восстановить связь между ними, хотя из его писем знала, что дела у него идут хорошо и что, когда он надевал ей кольцо своей матери, он таил слабую надежду, что оно станет неким соглашением между ними.
Кольцо это не являлось обручальным, потому что они не были влюблены — или, во всяком случае, никогда не говорили о любви. Оно представляло собой несколько крошечных жемчужин с гранатом в центре, оправленных истончившимся со временем золотым обручем, и, глядя на него, Карин вспоминала о прошедших годах и о дружбе с женщиной, которую она очень ценила.
И если иногда, когда она носилась по магазинам в заботах об экипировке для предстоящего путешествия в Австралию, делала разные прививки и оформляла паспорт, Карин позволяла себе думать о Яне с неожиданным волнением, в этом не было ничего противоестественного: ведь Карин недавно исполнилось двадцать два года, а Ян год назад отпраздновал четверть века.
Высокий, светловолосый юноша двадцати шести лет с веселым и общительным характером…
Но сегодня она не думала о Яне, когда поднялась на палубу после того, как передала просьбу миссис Мейкпис судовому казначею, постаравшись не обращать внимания на его назойливые комплименты. С тех пор как она появилась на борту «Ариадны», мужчины провожали ее взглядами и изыскивали любые предлоги, чтобы только завести с ней разговор. По вечерам, после ужина, когда небо искрилось и сияло от множества звезд, а воздух становился все более мягким по мере их продвижения на юг, не один мужчина увязывался за нею на палубу и предлагал свое общество, желая провести вместе восхитительные минуты до восхода луны и услужливо предлагая свою руку, чтобы девушка могла ухватиться за нее в густой туманной мгле, в которой скрывались даже спасательные шлюпки, подвешенные на палубе.
Но до сих пор она не испытывала искушения ухватиться за чью-либо руку, хотя полковник Ридли, партнер миссис Мейкпис по бриджу, поддразнивал ее по этому поводу.
Полковник Ридли принадлежал к типу старых военных, служивших в Индии, седой старик с жесткими торчащими усами, с моноклем и с неувядающим интересом к каждой представительнице противоположного пола, встречающейся на его пути.
Вот, правда, к Антее Мейкпис он не испытывал ни малейшего интереса, хотя ежевечерне составлял ей компанию за карточным столом. Когда она не могла его слышать, он позволял себе делать довольно нелестные замечания на ее счет, что Карин не одобряла. Без сомнения, Антея частенько представала в смешном виде, но, как ни странно, Карин успела привязаться к ней. Они отлично ладили друг с другом, что было очень удачно, так как эта работа давала Карин заработок и обеспечивала все ее расходы во время путешествия.
Полдень был великолепным, с легким ветерком, который смягчал жару, и невероятным, волшебным, дивным голубым небом и морем.
Море было темнее неба, оно напоминало вазу, наполненную нежно-голубыми гиацинтами. Солнце посылало золотые лучи на палубу, обжигая полулежащих в шезлонгах людей. Немилосердно проливало оно свой жар и на тех, кто считал более полезным для здоровья непременный моцион и ежедневно нашагивал определенную для себя прогулку в несколько миль. Медные части оборудования теплохода ослепительно сверкали, тщательно отдраенные доски палубы напоминали выбеленные солнцем кости, а на специально отведенном для отдыха пассажиров месте уже появились девушки в бикини, которым не терпелось приобрести настоящий золотистый загар.
Подойдя к перилам, Карин остановилась, любуясь непрерывным, вечным бегом волн. Ветерок был достаточно свежий, чтобы волны украсились белыми барашками пены, которая сгущалась в кильватере судна, ослепительно сверкая, как снежный оползень, спускающийся вниз по склону залитой солнцем горы.
Карин перегнулась через перила, зачарованная волшебной игрой света в бурунах волн, как вдруг почувствовала, что кто-то остановился рядом. Она быстро оглянулась, и Кент Уиллоугби весело улыбнулся ей:
— Вы мне сейчас напомнили маленькую девочку, которая рассматривает это, как будто никогда не видела.
— Что «это»? — довольно резко спросила она и тут же покраснела, смутившись за неоправданную резкость.
Кент внимательно посмотрел на девушку. На ней были темно-синие широкие брюки и белый топ без рукавов, и ее матово-белая кожа успела приобрести золотистый оттенок. Густые вьющиеся волосы девушки сияли медью на фоне вздымающихся темно-голубых волн.
— Вся эта мыльная пена за теплоходом. Разве эти буруны не напоминают вам мыльную пену?
— Да, наверное.
Она смотрела на него с каким-то чувством враждебности, приводящей ее нервы в возбуждение. Неизвестно почему его холодная, отчужденная улыбка неприятно действовала на девушку. Это была какая-то принужденная, вовсе не веселая улыбка, и даже не особенно дружелюбная. Его сверкающие зеленые глаза — а они действительно оказались зелеными, как бутылочное стекло, — изучали ее из-под длинных темных ресниц с непонятной наглостью, и у него была манера так сощуривать их, что в его лице появлялось что-то восточное. Он был очень смуглым, как будто много лет провел под палящим солнцем, еще более жарким, чем в этих местах, и у него были удивительно правильные черты лица — твердая линия рта, четко очерченный упрямый подбородок, прямой нос, такие же каштановые, как и волосы, брови красивого рисунка.
Безукоризненно подстриженные каштановые волосы отливали на солнце красноватым оттенком. Становилось все теплее, хотя они покинули Саутгемптон в самом начале марта, и сегодня на нем была рубашка из плотного шелка с раскрытым воротом.
Все в нем указывало на принадлежность к богатому сословию. Девушка видела, что его багаж тащил в каюту слуга, так что в услугах стюарда, тем не менее подобострастно кланявшегося богатому пассажиру, он не нуждался. Этот же слуга — невысокий ловкий человечек в белоснежной куртке, который всегда широко улыбался и отзывался на имя Роландс, — подавал ему в каюту утренний чай. Как-то он поднял носовой платок, оброненный Карин, когда она шла по палубе, и вернул ей. Он с улыбкой указал на вышитые в уголке платка инициалы:
— Полагаю, это ваш платок, мисс К.Р.Х. Вы — молодая леди, которая работает у той очень толстой леди, которая все время проигрывает моему боссу. Кажется, ее зовут миссис Мейкпис.
Карин благодарно улыбнулась ему:
— Вы не ошиблись. Я ее компаньонка, а эти инициалы означают Карин Розалинда Хэммонд. С вашей стороны очень сообразительно связать этот платок со мной.
Он усмехнулся с веселой гримасой настоящего кокни:
— Не совсем так, мисс. Я видел, как он выпал из вашей сумочки. Хорошо, что я его заметил, а то его унесло бы ветром в море.
— Могло бы.
Она снова улыбнулась ему, и с тех пор между ними установилось что-то вроде приятельских отношений. Она не имела ничего против откровенного восторга, отражавшегося в его взгляде, и он находил, что эта девушка — самое восхитительное существо в юбке, которое он видел. Роландс даже упомянул о ней своему боссу, удивив его тем, что отметил точный цвет ее глаз.
— Они у нее серые, дымчато-серые! — воодушевленно сообщил Роландс. — Эта девушка здесь — самый лакомый кусочек. Вы должны были ее видеть рядом с этой жирной кошелкой миссис Мейкпис. Мне не нравится, когда такая молоденькая девушка вынуждена носиться со старой перечницей, страшной, как ночной кошмар.
На этом Кент Уиллоугби сурово оборвал слугу, сделав ему внушительный выговор за неуважительное замечание о миссис Мейкпис, а заодно предупредил его о хитрости молодых женщин, особенно хорошеньких.
— Что касается меня, я считаю, что безопаснее иметь дело со старухами, — едко заключил он, — и чем они некрасивее, тем лучше. По крайней мере, от них можно не ожидать неприятностей!
Роландс понимающе усмехнулся, но остался при своем мнении.
— Как скажете, сэр, — ответил он. — Но я все же скажу, что все старухи вроде миссис Мейкпис — просто старые кошелки!
Сейчас Карин оказалась под испытующим взглядом холодных зеленых глаз и инстинктивно ощутила, что никогда не смогла бы полюбить хозяина Роландса. Пусть себе миссис Мейкпис вздыхает о нем, и все женщины на теплоходе преследуют его. На взгляд девушки, Кент Уиллоугби был бесчувственным, расчетливым и холодным человеком, способным не моргнув глазом разбить сердце женщины, а потом, не без некоторого удовлетворения, созерцать осколки этого несчастного сердца. Она была твердо уверена в этом, хотя не могла бы объяснить почему.