Подойдя к ден Релгану, я начал благодарить его за подарки, которые он раздавал в Кемптоне. За долгие годы работы мне столько раз приходилось подлизываться к владельцам лошадей, что придать голосу благостно-чарующие нотки для меня, к сожалению, не составляло особого труда.
Я давно хотел вам сказать, мистер ден Релган, запел я, — ваше серебряное седло… приятно иметь дома такую вещь… просто глаз радуется. Рад, что вам понравилось, — сказал ден Релган, скользнув по мне безразличным взглядом. — Дочь сама выбирала. Какой вкус! — восхитился лорд Уайт, влюбленно глядя на Дану. Очень мило с вашей стороны, — сказал я, обращаясь прямо к ней. На добрую память, — пролепетала она дежурную фразу, глядя на меня почти с таким же, как у отца, отсутствием интереса. Скажите, пожалуйста, это седло, оно уникально или таких много? — спросил я и отступил на несколько шагов, так что ей пришлось отвернуться от отца и лорда Уайта, чтобы ответить. Не знаю, — начала было Дана. — Лично я видела только одно, но не уверена… Вас хочет видеть Ланс Киншип, — оборвал я ее на полуслове. Ох, — она быстро оглянулась на мужчин и, ослепив рассеянно улыбавшегося лорда Уайта жемчужным оскалом, тихо спросила: Где? Когда? После третьего заезда в частной ложе, — я назвал номер. Счастлива, что вам понравилось седло, — сказала она громко и отчетливо, вновь повернувшись к лорду Уайту. — Приятно дарить людям радость, правда? Милая моя девочка, — сказал лорд Уайт, просияв. Вы дарите радость уже тем, что вы есть.
«Впору разрыдаться от умиления», — подумал я. Кружным путем я добрался до Ланса Киншипа.
Я передал ей все, что вы просили, — сказал я.
Хорошо, — сказал он, и мы договорились, что встретимся во время последнего заезда у весовой, где я отдам ему фотографии.
В третьем заезде мне предстояло скакать на Рассвете, в четвертом — на Панцире.
Я шел из весовой на площадку для выводки, когда меня остановила незнакомая приятная женщина, в которой я с большим опозданием узнал Мари Миллейс. Я был потрясен. Мари Миллейс без единого шрама на лице. Миссис Миллейс… Бледность измученного лица бросалась в глаза, но коричневый костюм сидел на ней безукоризненно, и я был рад, что она снова на ногах.
Вы мне обещали, что следов не останется, помните? — спросила она. — И вправду не осталось. Мари, у меня нет слов. Вы отлично выглядите. Не могли бы вы уделить мне немного времени?
Жокеи, вышедшие вместе со мной из весовой,
уже выстраивались на площадке для выводки.
Может быть, поговорим потом, — предложил я. — Ну, например, после четвертого заезда. Я переоденусь, посидим, поболтаем где-нибудь в тепле.
Она назвала бар, где я смогу ее найти, и я направился на площадку. Там уже ждали Гарольд и Виктор Бриггс. Мы не сказали друг другу ни слова. Все важное уже десятки раз обговорено, что толку тратить время на пустую болтовню.
Гарольд придержал стремя, чтобы помочь мне взобраться в седло. Я благодарно кивнул ему и Виктору — Виктор ответил неподражаемо равнодушным взглядом.
Трезво оценивая возможности Рассвета, я вовсе не был уверен, что смогу взять первый приз. Многие лошади превосходили его по всем параметрам, он даже не считался фаворитом, так что мы могли рассчитывать лишь на случайный успех.
Легким галопом я приближался к стартовым
Я подойду попозже, — сказал я, собираясь уходить. Нет-нет, — запротестовала леди Уайт, вставая, — Мари очень нужно поговорить с вами, я знаю. — Она улыбнулась, но настороженный страдальческий взгляд выдал состояние ее души, а в уголках рта резко обозначились морщинки неутихающей боли. — Мари I рассказала мне, как много вы для нее сделали.] Ничего особенного, — покачал я головой. ( Мари думает иначе. '
Женщины улыбнулись друг другу, расцеловались |
на прощанье, и леди Уайт, слабо помахав мне рукой, вышла из бара. Я проводил ее взглядом. Хрупкая, сломленная женщина, не слишком успешно пытаю- | щаяся делать вид, будто никто в мире не знает о ее беде.
Мы вместе учились в школе, — сказала Мари Миллейс. — А в выпускном классе жили в одной комнате в общежитии. Я ее очень люблю. Вы, конечно, знаете о…, О Дане ден Релган? Да, — кивнула Мари. — Хотите | выпить? Спасибо. Лучше пойду принесу чего-нибудь вам.
Я заказал ей джин с тоником, а себе — кока-колу
и расположился в кресле, где только что сидела леди Уайт.
Мне нравился этот бледно-зеленый бар с бам-
буковой мебелью. Здесь редко бывало людно. Обычно, как и сейчас, посетителей почти не было. Отсюда было не слишком удобно следить за ходом соревнований — бар располагался высоко над трибунами, вдалеке от площадки для выводки и букмекеров, зато, в отличие от холодных трибун, здесь было тепло.
Поэтому этот бар и стал излюбленным прибежищем полуинвалидов, просиживающих здесь дни напролет, и от бара к тотализатору, размахивая билетами, сновали их молодые легкие на ногу племянники и племянницы.
Уэнди… Уэнди Уайт спросила, что я думаю об увлечении ее мужа, а я… я ничего не смогла ответить. Как я могла сказать правду? Сказала, что не сомневаюсь, что лорд Уайт вскоре и не вспомнит о Дане. — Она сделала паузу, но я промолчал, и Мари спросила: Как вы думаете, это надолго? Вынужден вас огорчить.
Мари грустно помешивала соломинкой свой коктейль, пытаясь зацепить льдинку.
Несколько дней назад лорд Уайт собрался на охоту. Уэнди всегда скучает на охоте и уже много лет не ездит с мужем., Джон взял с собой Дану. Когда все отправились в лес — охоту устраивал один из приятелей Джона, — они с Даной остались в доме и провели там всю ночь. Я, наверное, зря вам рассказываю. Кто-то из присутствующих не поленился сообщить об этом Уэнди. Но вы ведь не станете ни с кем делиться, правда? Разумеется, нет. Уэнди страшно переживает, — сказала Мари. — Она-то думала, с этой историей давно покончено. Неужели? А я считал, что их роман только начался. Уэнди говорит, что Джон давно влюблен без памяти, просто эта чертова девка на какое-то время исчезла с горизонта и не появлялась на скачках, вот Уэнди и решила, что они больше не встречаются. А теперь она явилась снова и выставляет свои отношения с лордом Уайтом на всеобщее обозрение, — Мари вздохнула, — Джон совершенно потерял власть над
собой, он увлечен, как никогда, и горд своей | любовью. Мне так жаль Уэнди. Право, все это просто ужасно.
Во взгляде Мари я прочел неподдельное сочув-. ствие. А ведь ее собственные беды по любым меркам были много серьезнее. ’
Вы знакомы с Даной ден Релган? Нет, никогда не видела. Джордж, должно быть, знал ее, по крайней мере, в лицо. Он знал всех на свете. Мы прошлым летом отдыхали в Сен-Тропе, так он как-то однажды пришел, говорит, только что видел Дану, — и смеется. Уж не знаю, почему это его так позабавило.
Потягивая кока-колу, я, чтобы поддержать разговор, стал расспрашивать Мари о проведенном в Сен- Тропе отпуске: понравилось ли и часто ли они там бывали. Да, отвечала Мари, они прекрасно провели время. Нет, отдыхали там один-единственный раз. Правда, Джордж и на отдыхе не расставался с камерой, зато по вечерам они с Мари лежали в шезлонгах на балконе, любовались морем и чудесно загорели.
Но я хотела поговорить с вами совсем не об этом. Спасибо вам за все, что вы для меня сделали… а как там с выставкой? Вы, помнится, сказали, что я могла бы получить за фотографии деньги… мне не хотелось бы затрагивать эту скользкую тему, но деньги… они мне, возможно, понадобятся.
Деньги нужны всем, нечего стесняться, успокоил я ее. — Но неужели ваше имущество не было застраховано?
Да-да, разумеется, Джордж оставил страховку на дом, и я получу по ней деньги — хотя, к сожалению, не полную стоимость. Но надолго мне их не хватит — сами понимаете, инфляция… Скажите, Мари, — осторожно начал я, — а разве после Джорджа не осталось сбережений? Ну, например, на отдельном счете в банке?.. '
Дружелюбие на ее лице сменилось подозрительностью.
Что вы имеете в виду? Мне этот вопрос уже задавали — в полиции.
Мари… вспомните о грабежах, о своем лице, о поджоге… Не было у него никакого счета в банке! — изорвалась она и уже тише добавила: — Джордж не мог совершить ничего бесчестного. Я вам уже (оворила. Неужели вы мне не верите?
Я промолчал, потом, вздохнув, спросил, знает ли она, к кому из друзей заезжал Джордж по пути из Донкастера?
Конечно. Не к другу — просто к знакомому — пропустить стаканчик. Его зовут Ланс Киншип. Джордж позвонил мне утром из Донкастера — он всегда звонил по утрам, если накануне не ночевал, и сказал, что задержится на полчаса, завернет к Лансу Киншипу — это по пути. Киншип хотел, чтобы Джордж сфотографировал его за работой, он какой- то киношник, режиссер, что ли, бог его знает. «Противный парень, этот Ланс Киншип, — сказал Джордж, — мелочный, эгоистичный, самовлюбленный, но если ему польстить, хорошо заплатит.» И больше